Последний бог - Леонтьев Антон Валерьевич. Страница 55

Внезапно тишину прорезал дикий крик – огонь перекинулся на кровати! Начинающий убийца представил себе женщин, проснувшихся от неимоверной боли и понявших, что их постельное белье горит, а брызги огня летят на тело. Ведь потушить фосфор было практически невозможно, он прожигает ткани до кости. Николай покинул дом и, выбравшись на улицу, наблюдал за тем, как дымится крыша особняка, как в сад с криками выбегают люди в ночных рубашках и пижамах. К тому времени огонь охватил все три этажа, однако наверху он бушевал с особой силой. Сестер среди спасшихся не было. Даже дождь, стеной ливший с черного неба, не мог потушить адское пламя – ни то, что пожирало особняк, ни то, что полыхало в груди Николая.

Юноша вернулся домой чрезвычайно довольным, ощущая небывалую радость. Утром из газет он узнал о страшной трагедии – во время грандиозного пожара погибли три княжны: их обугленные тела обнаружили на втором и третьем этаже сгоревшего особняка. Полиция рассматривала несколько версий, наиболее вероятной из которых был удар молнии в крышу дома во время грозы, что и повлекло за собой возгорание.

Оставалось расплатиться с Елизаветой.

Николай посетил кладбище Сен-Женевьев-дю-Буа, где нашли последнее успокоение три его старших сестры. Отпевали их в православной церквушке в закрытых гробах – трупы, как шептались в толпе провожающих, были обезображены огнем до неузнаваемости. Елизавета, облаченная в черные шелка, сверкавшая бриллиантами и рубинами, рыдала, поддерживаемая под руку своим супругом, Евгением Крамским, который благодаря своим хорошим связям в дипломатических кругах и блестящему знанию множества иностранных языков в эпиграции нашел работу во французском МИДе.

Потратив целую неделю на наблюдение за Елизаветой и ее семьей (до отъезда в Англию оставалось совсем недолго!), Николай выведал, что Евгений, оказывается, завел любовницу – молодую французскую актрису, с которой регулярно встречался после работы. Елизавета, конечно же, ничего о том не знала.

Готовя отмщение, Николай рассуждал так: она приказала убить отца и взвалила на его мать вину за преступление, которого та не совершала. Почему же и с Елизаветой не может произойти точно такая же трагедия?

Подросток выследил Крамского и его любовницу и, наняв фотографа, приказал ему сделать серию фотографий, на которых было запечатлено, как влюбленные воркуют, держась за руки, в одном из ресторанов.

За день до отъезда в Великобританию подросток ночью пробрался в особняк Крамских. Сутками ранее он, повторив трюк с цветами, уже побывал там и знал, как расположены комнаты. И теперь сначала он сходил на кухню, где отыскал большой разделочный нож. Причем подросток, читавший массу детективной литературы, был в перчатках, лицо скрывалось за маской, делавшей его похожим на полночного монстра, чтобы скрыть одежду и туфли, он облачился в некое подобие балахона.

В рюкзаке у юноши было две склянки – одна с эфиром, другая с кровью убитого щенка с добавлением (чтобы не свернулась) лимонной кислоты: для осуществления плана ему больше не требовалось. Крамской и его жена спали в разных комнатах, между которыми находилась гардеробная. Бесшумно войдя в спальню дипломата, Николай смочил эфиром тонкую тряпицу и осторожно прикрыл ею лицо спящего. То же самое проделал в будуаре Елизаветы.

Выждав несколько минут, он снова отправился к Евгению Крамскому. Как и ожидалось, дипломат спал беспробудным сном. Подросток приблизился к кровати, потом взял свою тряпицу, откинул одеяло и с силой всадил нож в грудь спящего. Проделал то же самое еще несколько раз, следя за тем, чтобы порезы были то глубокие, то поверхностные: это должно создать впечатление, что их наносила женщина. Затем Николай перебрался в будуар Елизаветы и измазал кровью щенка спящую сестрицу, забрызгав ее руки, лицо, ночную сорочку и пол. Также обильно пропитал кровью тапочки (не забыв оросить и ступни Елизаветы) и, нагнувшись и вставив в тапочки руки, в такой позе проволок их из одной спальни через другую. Еще побрызгал кровью на дверные ручки и наконец вложил нож, которым он убил Крамского, в руку спящей. На орудии остались ее отпечатки: а что еще потребуется полиции? Нож он положил в комод на стопку чистого белья и там же оставил фотографии дипломата в компании с любовницей.

На следующий день юноша узнал из газет, что на следы трагедии, произошедшей в доме дипломата, первой наткнулась служанка, она же вызвала полицию. Картина убийства недвусмысленно говорила: супруга зарезала своего спящего мужа в отместку за то, что он обманывал ее. Улик было так много, что, несмотря на заверения Елизаветы в собственной невиновности, никто ей не поверил.

Николай с большим удовольствием посетил бы намечавшийся грандиозный судебный процесс, дабы стать свидетелем того, как Елизавету приговорят к пожизненному заключению или даже к гильотине, но ему пришлось отправиться в Англию. Овдовевший философ Всеволжский хотел сполна насладиться жизнью, а мальчишка, живое напоминание о покойной Семирамиде, ему только мешал.

В сопровождении секретаря приемного отца юноша прибыл в Лондон, а оттуда они вдвоем отправились в одно из северных графств, где и располагался интернат Голдсворт. Заметив издали старинную крепость, Николай испытал нехорошее чувство. Интуиция его не подвела – интернат оказался подлинной тюрьмой для подростков из богатых семей.

Николай делил комнату с еще одним мальчиком, худым и хилым Майкрофтом. Распорядок дня в Голдсворте был строгим: подъем в шесть утра, при любой погоде физические упражнения на плацу, затем скудный английский завтрак и учеба. После – спорт и время для выполнения домашних заданий и посещение церкви. Отбой следовал в двадцать два часа.

Привыкнуть к распорядку было несложно, однако более всего Николая угнетало то, что в интернате было несколько группировок, самую влиятельную и жестокую из которых возглавлял сын герцога Уимблширского Майкл. Этот парень был подлинным сумасшедшим: ему доставляло большое удовольствие издеваться над новичками и над всеми, кто был слабее его самого, его дружков и прихлебателей. В первую же ночь Николая разбудили и потребовали «целовать стопы императору» – таков был обычай в Голдсворте, а «императором» здесь являлся не кто иной, как сын герцога. Николай отказался, за что был жестоко избит. Когда он уже не мог оказать сопротивления, его швырнули на пол, и к нему приблизился Майкл. Ударив Николая ногой в живот, он сказал:

– Ну что, парижанин, понял, кто здесь главный? Учти, завтра скажешь учителям, что встал ночью по нужде и расшибся. Потому что если посмеешь заложить нас...

Затем Майкл сунул новичку в лицо свою ногу в вонючем носке, и процедура «целования стоп императора» завершилась. Николаю пришлось сделать то, что от него требовали: он понимал, что руководство интерната все равно не примет никаких мер.

Однажды Николай не выдержал приставаний и издевательств и наградил нескольких дружков Майкла отличными зуботычинами и пинками под зад. Сын герцога, встретив его в библиотеке на следующий день, зловеще прошептал:

– Тебе это даром не пройдет, парижанин.

Николай знал: к его угрозам стоит относиться серьезно, потому что уже несколько подростков, в основном врагов Майкла или тех, над кем он обычно издевался, обнаружили мертвыми – один из них якобы повесился, другой выпрыгнул с последнего этажа башни, третий отравился снотворным, а четвертого выловили из пруда. Смерть мальчиков классифицировали как несчастный случай – не в интересах руководства было поднимать шумиху.

Сосед Майкла по комнате, Майкрофт, признался ему:

– Это все Майкл и его дружки! Джека они довели до самоубийства, и он наглотался таблеток, чтобы не сносить их издевательств. От Генри потребовали доказать свою смелость, и он спрыгнул с башни. Уильям не умел плавать, а они загнали его в пруд, где он и утонул. Чарльз грозился рассказать об их выходках директору, поэтому они его и повесили. Они – настоящие убийцы!

Николай стал очень осторожным, отовсюду ожидая опасности. Но, наоборот, прихлебатели Майкла притихли и перестали задираться.