Спасатель. Жди меня, и я вернусь - Воронин Андрей Николаевич. Страница 47

Вздохнув, Женька начал рассказывать. Говорил он с явной неохотой, будто через силу, и выглядел не ахти – чувствовалось, что парень глубоко переживает свою оплошность, которая чем дольше Андрей его слушал, тем меньше представлялась ему именно оплошностью. С его точки зрения, это была случайность, да не какая попало, а счастливая – того сорта, что выпадает человеку от силы раз в жизни.

– Чудак, – сказал он, – что ты каешься? Судя по тому, что я услышал, это был радиомаяк, который через спутник передавал наши координаты. Кому передавал, догадайся сам. Но что-то подсказывает, что не береговой охране и не твоей матери. И что из этого следует? Из этого, братец ты мой, следует, что тебе не каяться надо, а гоголем ходить: смотрите, какой я герой, одним махом всех спас! Вы тут оружием запасаетесь, а я одной левой все козни раскрыл, маяк утопил, и пускай теперь нехорошие люди ищут золото партии на дне морском. Чем плохо? Что тебя не устраивает?

– Просто вы не дослушали, – даже не подумав обрадоваться и облиться слезами облегчения, сдавленным от напряжения голосом сказал Женька. – Потом на шлюпочную палубу явился один тип…

…Тип, оказавшийся одним из прилетевших со Стрельниковым коротко остриженных, спортивного, чтобы не сказать солдатского, вида парней, какое-то время просто курил, облокотившись о фальшборт, поплевывая в море и бездумно озирая морской горизонт. Утомившись без толку сидеть на корточках в своем ненадежном укрытии, Женька совсем уже было собрался покинуть его и независимо удалиться, как вдруг у типа зазвонил телефон.

Поначалу Женька не придал этому значения, но потом его словно холодной водой окатило: елки-палки, какой тут может быть телефон?! Провода они за собой не тянут, в этом легко убедиться, просто сгоняв на корму; мобильник здесь не берет – в океане антенных вышек нет. А значит, в кармане у типа лежит самый настоящий аппарат спутниковой телефонной связи – штука в наше высокотехнологичное время не то чтобы редкая, но и не настолько широко распространенная, чтобы сын уборщицы (пускай себе и с двумя высшими образованиями) мог спокойно пройти мимо, не обратив на это чудо техники никакого внимания.

Женька, естественно, внимание обратил, для чего ему пришлось выставить из укрытия половину физиономии (потому что люди, в отличие от крабов, не могут выглядывать из-за угла, выдвигая глаза на гибких стебельках). Судя по тому, что он увидел, спугнувший его тип действительно являлся счастливым обладателем спутникового телефона.

– Ну? – неприветливо сказал он вместо привычного «алло». – Вы что там, совсем охренели? Сказано же было: звонить только в самых экстренных случаях! А? Что? Что значит «нет сигнала»? Как так – нет? А батарейки?.. А, ну да… В натуре, не зависит. Ну хорошо, сейчас посмотрю. Тем более я рядом.

– …Полез прямиком в шлюпку, – рассказывал Женька. – Перерыл там все, как свинья под дубом…

– Шарил-шарил – не нашел, сам заплакал и пошел, – вспомнил детский стишок Андрей. – Ну, и какова же была его реакция?

– Странно, говорит, – ответил Женька. – То ли, говорит, хозяин что-то новое придумал, то ли еще что…

– Как? – опешив, переспросил Андрей.

– За что купил, за то и продаю, – сердито ответил Женька Соколкин. – Короче, назвал наши координаты и курс и отключился. Вот я теперь хожу и думаю: что это было и что мне с этим делать?

– А я, если честно, думаю о другом, – откровенно признался Липский. – Что я твоей матери скажу, если с тобой что-то случится?

Женька Соколкин откровенно насмешливо ухмыльнулся.

– По моим наблюдениям, – заявил он, – у вас возникают проблемы каждый раз, когда надо ей что-нибудь сказать. Даже «доброе утро», не говоря уже о чем-то более серьезном.

– Выдрать бы тебя хорошенько, – сказал Андрей, плохо представляя себе, как, собственно, это делается.

– Сперва опекунство оформи, – деловито сказал Женька. – Потом дери, а потом встретимся в суде.

– Засекреченный ранец, – сказал Андрей.

– Чего?

– Замнем для ясности. Понятно одно: конкурирующая организация не дремлет, и у нас на борту находится ее агент. Ну а чего, собственно, мы хотели? Так и должно быть, хотя хорошего в этом мало… В общем, ты правильно сделал, что обратился ко мне. Я поговорю с Виктором Павловичем – в конце концов, это его люди, ему с ними и разбираться…

– Мутный он какой-то, – вздохнул Женька.

– Ты, что ли, прозрачный? – возразил Андрей.

– Это да, – согласился Соколкин.

Постояв рядом еще минуту, он ушел. Андрей нарочито неторопливо выкурил еще одну сигарету, сбрасывая пепел за борт, в пенящуюся за кормой кильватерную струю. Озарение, на которое он в глубине души очень рассчитывал, так и не наступило, зато инстинктивное желание метаться по всему судну с воздетыми руками и воплем во всю глотку «Держи вора!», и до того не слишком сильное, прошло окончательно. Он сказал Женьке именно то, что следовало сказать: пусть Стрельников сам разбирается со своими людьми.

И от того, как именно он с ними разберется, будет во многом зависеть дальнейшее поведение Андрея Липского.

Солнце давно ушло за горизонт, полоска заката стала окончательно похожа на горстку тлеющих под толстым слоем остывающей золы угольков. Вода за бортом сделалась черной, как сырая нефть, и на этом фоне стали отчетливо видны седые, растрепанные космы тумана. Они густели прямо на глазах, скрывая воду под своим сырым, лениво шевелящимся одеялом.

Сырость начала прохватывать до костей; Андрей выбросил окурок за борт и, зябко передернув плечами, решительно направился в кают-компанию: хотелось ему того или нет, а разговора с господином Стрельниковым было не миновать.

Было около полуночи. Туман сгустился, окутав корму и поднявшись почти до фальшборта нижней прогулочной палубы; при полном безветрии качка слегка усилилась, понемногу переходя в океанскую мертвую зыбь, с одинаковой легкостью ломающую скверно построенные корабли и непрочную людскую психику. На черном бархате неба загорелись праздничные гирлянды созвездий; луна сегодня взяла выходной, и это было очень кстати: на свете полно вещей, видеть которые не следует никому, в том числе и гипотетическим инопланетянам, якобы обосновавшимся на естественном спутнике Земли.

Корма «Глории» была целиком отдана в безраздельную власть тьмы и тумана, и горевший на ней позиционный огонь практически ничего не менял – он был всего-навсего размытым световым облачком, этакой вещью в себе, которая светила, но мало того, что не грела, так еще и ровным счетом ничего не освещала. В непосредственной близости от этой тусклой полуночной звезды в шевелящейся пелене тумана смутно маячила темная человеческая фигура – судя по внушительным габаритам и сужающимся от широких плеч к мизерному тазу очертаниям, мужская. Сквозь ровный шум пенящейся за кормой кильватерной струи послышалось характерное чирканье стального колесика о кремень, в тумане вспыхнул дрожащий оранжевый огонек, и потянуло табаком. Человек глуховато закашлялся, звучно отхаркался и сплюнул за борт.

– Много куришь, Енот, – послышался откуда-то сверху негромкий мужской голос. Он звучал спокойно, как будто дело происходило где-нибудь в самом сердце российской глубинки: один измученный бессонницей сельский житель вышел посреди ночи на улицу покурить и нечаянно наткнулся на другого, одолеваемого теми же проблемами. – Надо быть осторожнее. Доказано, что курение не только провоцирует раковые и сердечно-сосудистые заболевания, но и приводит к уменьшению мышечной массы. В том числе, по данным некоторых исследований, и к сокращению размеров полового члена.

– С тринадцати лет курю, – хрипловато, вполголоса откликнулся тот, кого собеседник назвал Енотом. – И баб примерно с того же возраста ублажаю. И до сих пор ни одной жалобы.

– Бабы – народ деликатный, вежливый, – сказал собеседник. Он начал спускаться по железному трапу, производя при этом странный звук, как будто по крутой металлической лестнице шел не человек, а покалеченный, трехногий кентавр, у которого вдобавок вместо одной ноги был приделан протез: стук, топ-топ, стук, топ-топ… топ-топ, стук. – Иной уж и терпеть невмоготу, а она крепится, молчит: где ж ты в наше время лучшего найдешь? Пускай, думает, хоть какой-никакой будет – плевать, что импотент с маленьким членом, зато живой. И с приличной зарплатой.