Крестный отец Катманду - Бердетт Джон. Страница 52

— Спасибо доктор.

Я перехватил ее счастливый взгляд: еще один успех на охоте. Красивая профессия, если не бояться крови. Отмывшись, она повела меня в свой кабинет, где мы на компьютере посмотрели ее заключение о смерти Фрэнка Чарлза. И почти подошли к концу, когда я спросил:

— Что это такое в конце двадцать первой страницы?

— «Осколок алмаза», — прочитала патологоанатом и потерла глаза. — Совсем забыла. Был обнаружен осколок промышленного алмаза, но мы не поняли, как он попал в труп. Он явно не имел никакого отношения к причине смерти.

— А вот здесь — на третьей странице заключения токсиколога. Бериллий. Это что значит?

— Могу сказать лишь, что это найденное под его ногтями масло. Оно тоже не имело отношения к причине смерти, поэтому мы не стали тратить на него время.

«Значит, это был не героин», — сказал я себе в такси по дороге в управление.

О Фрэнке Чарлзе я забыл и думал о безымянной мертвой девушке на столе Супатры. Ее органы были изъяты, личность, если можно так выразиться, установлена смертью, отчего она приобрела надо мной некоторую власть, хотя не я стал причиной ее гибели. Глупышке предложили наркотик, и у нее не было причин отказаться. Но ей, так или иначе, предстояло умереть молодой. Так была ли в ее смерти чья-то вина?

Но оставим метафизику — я чувствовал себя ужасно. И ясно понимал, какой кошмар предстоит пережить грядущей ночью.

Глава 34

Когда-нибудь пробовали звонить лихтенштейнским банкирам из Цюриха в нерабочее время? Хотя бы через тридцать секунд после пяти вечера в четверг? Вы поймете, почему они так дружат с часами. Я звоню главному банковскому человеку, который занимается сущим пустяком — сорока миллионами долларов Лихтенштейнского трастового фонда, — сказать, чтобы выслал документы, о которых мы договорились, когда первый раз обсуждали поставку черного чая «Лапсанг сушонг» для оптовой продажи в Европе и необходимость с этой целью основания трастового фонда (прозрачная отговорка, но он и глазом не моргнул). Но его не оказалось — ушел домой. Мобильный тоже не ответил, и космология его помощницы оказалась таким же заводным механизмом — она тоже отбыла с работы. Наконец через коммутатор я нашел работающую сверхурочно секретаршу, которая знала, о каких документах идет речь. Она согласилась их выслать, но подчеркнула, что делает это по собственной инициативе, что может получить взыскание, что она беженка из Эфиопии и неважно говорит по-английски. Дело сделано, оставалось подождать пару дней. Без необходимости бегать по городу ум стал проваливаться в одну из опаснейших черных дыр.

Зачем я это делаю? Зачем? Мой сын умер, и мне больше незачем заботиться о плате за его обучение в колледже. Супруга ушла в монастырь. Мне не нужны деньги! Но я завяз в этой грязной среде. Мне даже не особенно страшно умереть. Засосала грязная среда. Я представлял будущие жертвы, которые все походили на девушку на анатомическом столе: перед глазами проносились яркие картины — подростки с воткнутыми в череп огромными иглами. Я не предназначен для таких дел, а все, включая Викорна, Зинну и Тиецина, думают обратное.

Хочешь знать, почему я не размышлял об убийстве Толстого Фаранга? Помимо того что барахтался в черной меланхолии отвращения к себе, я решил заставить доктора Мой несколько дней поволноваться. Мне также требовалось переосмыслить всю стратегию расследования. И я решил пойти в храм.

На этот раз я отправился в суперсвященный монастырь Бовоннивет. По дороге в такси я боялся, что слишком зажат, слишком напряжен и напуган, чтобы успешно медитировать, но, встав на колени и кланяясь Будде, почувствовал, как пришла в движение дисковая пила Тиецина. Каждый раз она казалось иной — на этот раз я вообразил ее «чертовым колесом» с нависшими надо мной гигантскими лопатообразными зубьями.

Я знал: нельзя поддаваться страху, надо держаться. Оказалось, что вызванное галлюцинацией пограничное состояние ума обнаружило мою истинную природу — горечь. В моей основе лежала не старомодная алчность, как у Викорна, и не похоть, как у Зинны, — эти два порока хоть и уводили от истины, но по крайней мере объяснялись стремлением человека к счастью. Я же постоянно цеплялся за горечь, словно она последнее слово реальности. Так бывает в современных триллерах: в них нет ни одного доброго чувства, а в конце они кажутся не более чем конвейером смертей. Но чем вызвана моя горечь?

С каждым оборотом дисковая пила входила в меня на микрон глубже. Если откровенно, моя горечь не что иное, как нежелание (даже в моем возрасте) окончательно рождаться на свет и существовать в безумии, которое называется жизнью. Мое извращенное сопротивление вхождению в реальность существовало во мне всегда и служило подоплекой всему. Понимаешь, о чем я говорю, мне подобный, мой брат?

Через два дня прибыли документы из Цюриха. Вау! Умеют же банковские юристы плодить бумаги! Стариканам предстоит подписать четыре копии, причем поставить свои закорючки на каждой странице. Я направил Викорну и Зинне документы в аккуратных конвертах формата А4, приклеив стикеры с красными стрелами во все места, где им следовало нарисовать свои фамилии, и посылки потянули по размеру и весу на хорошие романы в твердом переплете. Когда я попросил Лека отнести один комплект документов наверх полковнику Викорну, а другой передать своему армейскому корешу для последующей отправки генералу Зинне, его длинные худые руки транссексуала опустились под грузом.

Затем пришлось понукать и упрашивать старых питонов подписать бумаги. Их напугало количество страниц с напечатанным мелким шрифтом текстом. Самое плохое, они не желали показывать свои удостоверения, когда расписывались у нотариуса.

Полковник Викорн нервничал. Никогда раньше он не имел дел с такими крупными партиями товара. Но Тиецину удавалось поддерживать дух стариков на уровне напускной бравады, хотя теперь, когда наступало время платить, крестные отцы заерзали: им еще не приходилось заключать сделки с тибетцами. Случись непредвиденное, они потеряют свои сорок миллионов и окажутся в трудном положении. А Зинне вообще придет конец.

Наконец все улажено, и я отправил документы в Цюрих, чтобы там зарегистрировали корпорацию в Лихтенштейне. Не уверен, что в этом Лихтенштейне есть какой-нибудь народ, кроме населения зарегистрированных офисов и единственного робота для обработки корреспонденции. Бывал там кто-нибудь из ваших знакомых? Когда поднимаешься до высших финансовых сфер, невольно скатываешься на уровень мышления «А высаживались ли на Луне люди?».

Откуда ни возьмись мне домой пришла посылка. Ее переслали по авиапочте с Гавайских островов. Гавайи? Взглянув на упаковку, я почувствовал, как у меня зашевелились на голове волосы. Таким материалом с пузырьками пользуются для пересылки DVD-дисков. Мне почему-то очень не хотелось открывать пакет. Я даже отложил его на кофейный стол из тикового дерева, который тысячу лет назад мы с Чаньей купили под настроение на рынке Чатучак. Тогда мир был еще невинным.

Явившись на службу, я не мог не признать, что вел себя глупо, по-детски, и, проторчав десять минут у монитора компьютера — и «Книга перемен», и астрологические странички поисковиков единодушно сулили мне в этот день везение в любви, — вздохнул, взял такси и возвратился домой. А когда брал пакет с кофейного столика, испытал те же чувства, что утром: на голове зашевелились волосы, и по спине предвестником смерти пополз холодок. Чьей смерти? Хорошо, хорошо, открываю.

В руке у меня оказался диск без названия — с одной стороны блестящий, с другой — с угольно-черной фирменной этикеткой «Сони» без надписей. Я надул щеки и потер ухо, прежде чем вставить его в проигрыватель. Сначала, поскольку ничего не появилось на экране, я решил, что это шутка, но, сверившись с мелькающими на счетчике цифрами, понял, что на диске записано полнометражное кино. Наконец монитор ожил, и на экране появился он.