Дерзкий морпех - Стрельцов Иван Захарович. Страница 7

– Счастливые вы, пацаны, знаете вкус домашней пищи, – с сожалением проговорил Никифоров. – А я, сколько себя помню, питался разогретыми полуфабрикатами, моей маман всю жизнь было не до готовки.

– А моя мамо таку делает домашнюю ковбасу, год пролежит в топленом сале, а разогреешь на сковородке… – от избытка чувств Степан перешел на ридну мову.

– Эй вы, Макаревичи со «Смаком», может, заткнетесь! – из дальнего конца брезентового покрывала гаркнул Артемов. В недавнем прошлом баламут и выпускник ростовской строительной «путяги», в цивильной жизни парень с рабочей окраины как-то не смог прижиться, тень тюремного заключения маячила перед ним едва ли не каждый день. Но в армии все полярно изменилось. За неполный год Артемов дослужился до старшины 1-й статьи в отряде боевых пловцов и даже под водой «работал» в одной паре с командиром группы капитан-лейтенантом Кутягиным. Вместе с ним он и на войну пошел, все это время находился при нем, как Петька при Чапаеве.

Правда, когда была создана разведывательная рота, Егор Кутягин направил Артемова заместителем командира взвода. В должности «замка» Олег оказался на своем месте, чувствовал себя как рыба в воде. Командовать было его призванием.

Свой автомат Артемов не чистил, доверив этот процесс радисту Александру Зенкину. Гений электроники в глубине души мечтал стать настоящим воином, совершившим подвиг, но в бою его главной обязанностью стало обеспечивать роту надежной связью. Радист и шифровальщик в одном лице, Зенкин был в роте человеком особенным, во время выхода на боевые при нем постоянно находилась «нянька», кто-то из автоматчиков роты, который отвечал за его безопасность в бою и ликвидацию, если вдруг возникнет реальная возможность пленения. Сашка это знал и относился к такому положению с философским спокойствием фаталиста, все же мгновенная смерть куда лучше нечеловеческих пыток в лапах боевиков. Недостаток воинственности радист восполнял тем, что безотказно чистил автомат Артемова и набивал патронами его магазины. Подобное положение вещей вполне устраивало старшего сержанта, но не нравилось многим разведчикам группы.

– Тебе что-то не нравится? – одергивая полы камуфляжной куртки, угрюмо спросил Никифоров у Олега.

– Порассказывай мне еще, – проворчал старший сержант, глядя на москвича исподлобья.

– А ты поспрашивай, Тёма, лишняя информация только обогатит твой зачаточный интеллект, – вступил в перебранку Петр Даркович.

Насмешку над интеллектом Олег бы еще стерпел, сделав вид, что ничего не заметил, но вот оскорбительное и уничижительное «Тёма» не на шутку взбесило «замка». Избавившись от общения с криминальным обществом, которое окружало его на гражданке, Артемов хотел оставить память о тех временах и на новом месте объявил себя Жиганом. Но, как он ни старался, погоняло упрямо не приживалось. Бойцы предпочитали именовать его прозвищами, близкими к фамилии (Артемон, Тёма, Артюха), что страшно бесило Олега. Но ничего исправить он не мог, поэтому оставалось не обращать внимания на подколы боевых товарищей. Накал недавнего боя вырвался наружу сейчас, едва старший сержант услышал прозвучавшее обидное прозвище.

Упруго вскочив на ноги, Артемов прямо по брезенту ринулся к спорщикам. Должность заместителя командира взвода наделяла его пусть небольшой, но тем не менее властью, а если к ней добавить еще такую привилегию, как почетный титул «Дедушка русской армии», – это серьезно.

Только здесь, на войне, «титул» ничего не стоил, все бойцы были примерно одного года призыва, все воевали, да и половина роты носила на погонах лычки. Так что особо не разгонишься.

– Тут что, кто-то чего-то не понял? – сунув руки в карманы штанов и расставив ноги на ширину плеч, с угрозой спросил Олег.

– А у тебя что, прорезался дар учителя? – в тон ему спросил Никифоров с кривой ухмылкой. Демонстративно сложив руки в замок, младший сержант громко хрустнул суставами.

– Интересная метаморфоза произошла, – поджав губы, заметил Даркович.

– И я подывлюсь, шо из этого выйдет, – Степан Тимко уже собрал свою винтовку, поставил на приклад и оперся на нее в ожидании представления.

Артемов тяжелым взглядом окинул всю троицу, задержавшись дольше остальных на широкой, как лопата, руке снайпера, сжимавшего цевье «СВУ». Расклад сил был явно не в его пользу, что нисколько не смущало Олега. В той гражданской жизни он попадал и в худшие ситуации. Смущало другое, на драки в армии всегда смотрели через забрало дисциплинарных репрессий. В бригаде для нарушителей статей устава, кроме внеочередных нарядов, имелась и своя самобытная кича. Настоящий зиндан. Но главное, после любого дисциплинарного залета морпех пробкой вылетал из разведроты. Этот драконовский метод ввел капитан-лейтенант Кутягин и твердо ему следовал.

– Улыбаетесь, ну-ну, улыбайтесь, хохмачи, – покачав головой на манер китайского болванчика, угрожающе произнес старший сержант. – Хорошо смеется тот, кто смеется последним.

Круто развернувшись на пятках, он демонстративно медленно направился к своему месту…

Глава 3

Отряд Муссы Шеравина уходил в горы. После нападения на автоколонну федеральных войск шли налегке, даже раненых не было. Их вместе с убитыми моджахедами превратил в кровавый фарш ракетный залп одного из вертолетов прикрытия.

Все пошло не так, как было задумано изначально. Они успели лишь вцепиться в колонну и слегка ее пощекотать, как тут же получили по зубам от маневренной бронегруппы, затем подоспели «крокодилы».

Пара пятнистых «Ми-24» летела на крейсерской скорости, прижимаясь к извилистой полосе дороги. Залп мощных противотанковых ракет они произвели с предельной дистанции. Восемь огненных комет врезались в вершину горы, подняв каскад фонтанов земли и осколков горных пород.

Вертушки, достигнув остромордых коробок БМД, проворно взмыли в небо, отстреливая светлячки тепловых ловушек. Сделав полный разворот, «крокодилы» снова легли на боевой курс. На этот раз их камуфлированные бока вспыхнули языками пламени, и тут же к земле устремились пунктиры неуправляемых ракет…

Мусса даже сейчас, спустя несколько часов после боя, ощущал, как тело густо покрывается липким потом ужаса от воспоминаний о винтокрылых хищниках, нацелившихся на его боевиков. Гигантские стрекозы с безопасного для них расстояния рвали на части тела, разбрасывая в стороны кровавые ошметки. В эти мгновения грозный полевой командир впадал в полное отчаяние от осознания своей беспомощности. Только неимоверными усилиями воли Мусса Шеравин сдерживал рвущийся наружу страх. Но с каждым разом сдерживаться становилось все сложнее.

За четыре часа отряд моджахедов отмахал по горным тропам около пятнадцати километров. «Достаточное расстояние, чтобы не опасаться преследования федералов», – решил Хаджибей. Солнце находилось еще высоко в небе, а впереди лежало открытое плато, на котором их запросто могли засечь патрулирующие высоко в небе штурмовики. А после устроить охоту, как на сайгаков.

– Не стоит спешить с переворачиванием страниц книги судеб, – негромко пробормотал Мусса. Вложив два пальца в рот, он громко свистнул, потом жестом приказал остановиться на привал.

Боевики послушно сошли с тропы и стали располагаться на отдых. Полевой командир устроился под развесистой дикой грушей. Поставив автомат возле ствола дерева, Шеравин с облегчением сбросил рюкзак и расстегнул разгрузочный жилет, расстелил молельный коврик. Стащив с ног разбитые о горные дороги сапоги, Мусса опустился на колени, стараясь головой держаться направления в сторону Мекки. Он был прилежным мусульманином.

Исполнив намаз, Хаджибей устало опустился на жесткую землю, облокотившись спиной на кривой ствол груши. Глаза его были прикрыты, а дыхание ровным, как у спящего человека. На самом деле полевой командир не спал, его мозг усиленно работал, перемалывая, перелопачивая скопившуюся в голове за долгие годы информацию.

Отец Муссы родился студеной зимой в продуваемом ветрами бараке в Северном Казахстане. Его старший брат Аслан умер в товарном вагоне, когда чеченцев в массовом порядке депортировали в Среднюю Азию. Позже, когда вайнахам разрешили вернуться на родину, отец выучился на агронома, женился и успел нарожать троих детей, только прожить долго ему не было суждено. Не дожив до пятидесяти лет, он тихо отошел в мир иной, успев перед кончиной прошептать: «Сын за отца не отвечает».