Пленники ночи - Чейз Лоретта. Страница 42

— У меня есть своя теория относительно того, чего вы на самом деле добивались. В этом мне помогли кое-какие замечания Селлоуби.

— Ах, у вас есть теория? — Эсмонд взял с каминной полки бюст Микеланджело, а потом поставил его на место.

— Все началось с Эдмунда Карстерса. Исмал замер.

— Это тот друг Дэвида, который застрелился после того, как у него украли какие-то важные документы. По мнению Селлоуби, который в то время был в Париже, потому что у него была интрижка с женой одного дипломата, эти документы представляли собой личные письма царя. Вашего друга — русского царя.

Никакой реакции не последовало.

— Царь потребовал, чтобы провели самое тщательное расследование. Селлоуби считает, что из этого ничего не вышло. И я подумала, Эсмонд, кому могли бы поручить раскрыть загадку, которая никому не оказалась под силу? Потом я спросила себя, почему близкий друг царя, граф Эсмонд, который к тому же оказывается другом и британской, и французской королевских семей, выберет из всех мужчин в Париже себе в друзья ничтожного пропойцу, каким был Фрэнсис Боумонт?

Только сейчас Эсмонд медленно повернулся, будто кто-то заставил его это сделать.

— «Причины определенных дружеских отношений не всегда такие, какими кажутся», — тихо процитировала она. — Я бываю внимательной. Я коллекционирую маленькие перлы вашей мудрости.

Синие глаза затуманились.

— На улицах полно народу, и моя поездка домой заняла много времени. Так что у меня было время поразмышлять над некоторыми загадками. Почему, например, великий лорд Квентин заинтересовался подозрительной смертью такого ничтожества, как Фрэнсис Боумонт? Почему у его светлости не возникло сомнений в правдивости моего неожиданного заявления о том, что мой муж был убит? Почему его светлость с такой готовностью согласился на тайное расследование убийства? И почему он послал за вами? Вы можете ответить мне на эти вопросы?

— Стало быть, вы сформулировали эту свою теорию в карете? тихо отозвался Эсмонд.

— Во всяком случае, кое-что мне удалось прояснить. Я предполагаю, что какое-то время тому назад началось секретное расследование пропажи писем русского царя. Фрэнсис, по-видимому, был главным подозреваемым, раз вы проводили с ним все свое время. Поскольку дело велось тайно, а Фрэнсис не подвергся судебному преследованию, я пришла к выводу, что расследование могло обернуться грандиозным скандалом. Чего я пока не могу решить, так это то, содержалась ли в письмах потенциальная угроза скандала или Фрэнсис был замешан в более крупном преступлении, а письма были лишь его частью?

Эсмонд покачал головой и отвел взгляд.

— Как это все неприятно. Вы не можете… Вы не должны… Ах, Лейла, не делайте меня несчастным.

Что-то в его голосе, в том, как он произнес ее имя, заставило ее поверить, что он искренне расстроен из-за нее.

— В вас заговорила совесть? — сказала Лейла, стараясь выдержать холодный тон. — Она говорит вам, каким вы были несправедливым, подлым и неуважительным. На вашем месте я бы чистосердечно во всем созналась. Тогда вы почувствуете себя лучше. Да и я тоже. Мне бы хотелось, чтобы все стало ясно и определенно, а потом мы забудем об этом и займемся только нашим расследованием. Мы не продвинемся дальше, если это — что бы это ни было — будет оставаться невыясненным.

По напряженному лицу Эсмонда Лейла поняла, что ему тоже этого хочется.

— Ну же, Эсмонд. Будьте благоразумны. Расскажите мне все. Пусть это будет как рапорт, как будто мы с вами коллеги. Я уже поняла, что дело неприятное. Но я, по-видимому, сильная. Ни одна чувствительная женщина не выдержала бы десять лет совместной жизни с Фрэнсисом.

— Мне надо было убить его. — Голос Эсмонда был полон раскаяния. — Мне не следовало втягивать в это дело вас. Глупейшая ошибка с моей стороны.

Лейла поверила в то, что его раскаяние было искренним. Как она и догадывалась, он использовал ее, но не совсем уж так хладнокровно, как она того боялась.

— Да, но ваши мозги были затуманены вожделением. Это случается даже с очень хорошими мужчинами. Идеальных людей нет.

Она долго ждала ответа. Наконец он подошел к софе и, не глядя на нее, сел.

Потом, так же не глядя, рассказал ей про «Двадцать восемь».

Рассказал, но не все, а лишь о менее одиозных примерах деятельности этого дома и о том, как он его уничтожил и как лишил разума Боумонта. Эсмонд намеренно опустил тот факт, что Боумонт был влюблен в него, но не для того, чтобы признаться, что он нарочно вводил Боумонта в заблуждение, а потому что не хотел, чтобы Лейла знала, что муж годами обманывал ее не только с женщинами, но и с мужчинами. Она, как и Эйвори, была англичанкой. И если Эйвори посчитал всего один пьяный эпизод с Карстерсом неестественным и непростительным преступлением, то Лейла Боумонт — и Исмал в этом не сомневался — придет в ужас оттого, что она разрешала Боумон-ту прикасаться к себе.

Лейла выслушала Эсмонда довольно спокойно, но он не представлял себе, что происходит в ее душе. Закончив свой рассказ, он приготовился к горьким упрекам, которые, по его мнению, должны были непременно последовать, и к слезам, вид которых был для него невыносим.

Но Лейла лишь вздохнула.

— О Господи! Мне и в голову не могло такое прийти. Но ведь даже профессионалам — таким как вы — потребовалось черт знает сколько времени, чтобы дойти до сути.

Она положила руку ему на плечо.

— Спасибо, Эсмонд. Вы сняли тяжесть с моей души. Я ничего не могла сделать. Фрэнсис был не просто слабым человеком, он был воплощением порока. По сравнению с тем, о чем вы мне рассказали, даже преступления моего отца выглядят ничтожными. Отец был жадным и бессовестным. А Фрэнсис был жестоким. Теперь я понимаю, почему вы хотели убить его. Но я также понимаю, что вы не хотели пачкать руки в этой грязи.

Лейла не отнимала руки с его плеча, и Эсмонду пришлось собрать всю свою волю, чтобы не прижаться к ней щекой, умоляя о прощении.

— Я не наемный убийца.

— Конечно, нет. — Лейла сжала его плечо. — Неужели все задания, которые вам поручают, столь же сложны и ужасны? Как вы это выносите? Иметь дело с ничтожнейшими из тварей и при этом все время стараться действовать осмотрительно? Неудивительно, что члены королевской семьи такого высокого мнения о вас. — Лейла тихо рассмеялась. — Фрэнсис говорил, что в вас мало человеческого, а он не знал и половины того, чем вы занимаетесь.

Это пожатие и сочувствие, которое Исмал слышал в ее голосе, ошарашили его. А смех просто поверг в недоумение.

— Вы смеетесь.

— Я не святая. Могу я откровенно порадоваться тому, что я хотя бы частично отомщена. Фрэнсис заслужил свои страдания. А вы были, очевидно, единственным, кто мог заставить его страдать. Жаль, что вы мне ничего не рассказали раньше. Сколько слез я пролила зря из-за этого грязного, отвратительного… Господи, не знаю слов, которыми можно было бы…

Она встала.

— А вы наверняка знаете. Эйвори сказал мне, что вы владеете в совершенстве двенадцатью иностранными языками. Не хотите ли шампанского?

Исмал не мог ее понять. Потерев лоб, он ответил:

— Пожалуй.

— Леди Шарлотта и Селлоуби подарили мне несколько бутылок. Сначала я на вас сердилась и думала о том, не разбить ли их, одну за другой, о вашу голову. Но сегодня вы преодолели себя, Эсмонд, и должны быть вознаграждены за хорошее поведение.

Лейла вышла из студии. Исмал смотрел ей вслед с изумлением.

Она не рассердилась, не заплакала. Она решила, что он хороший.

Всего минуту назад она практически поблагодарила его и сказала, что он снял камень с ее души. И она прикоснулась к нему по своей воле, он ее не принуждал. Из сочувствия к нему? i А его работу назвала «сложной и ужасной» — какой она и была на самом деле. И удивилась, как он ее выносит, точно так же, как он иногда думал, особенно по ночам.

Лейла могла бы отвернуться и возненавидеть его. За то, что он использовал ее, за то, что оставил ее наедине с тем несчастным безумцем, в которого в конце концов превратился ее муж.