Опасное хобби - Незнанский Фридрих Евсеевич. Страница 38

— Нет! — воскликнул вдруг Ашот.

— Что значит — нет? — удивился Турецкий. — А вы можете мне сказать, кто конкретно дал вам такое разрешение?

Бородатый тут же что-то зло сказал по-армянски, и Ашот опустил глаза.

— Володя, ну-ка отведите Михаила Арташесовича на кухню и дверь закройте. Побудьте пока с ним, а мы сами с его младшим братом побеседуем. Вдруг он умным окажется? Ведь не исключено, правда?

Акимов снова рывком поднял Михаила со стула и сильным тычком между лопаток показал, куда путь держать. Парень едва не грохнулся на пол, но устоял на ногах и снова крикнул по-армянски.

— Я думаю так, — с угрозой в голосе сказал Турецкий, — мы с Вячеславом Ивановичем, Володя, не будем возражать, если он там, на кухне, немножко помолчит и не будет нам мешать беседовать с Ашотом.

— А если он не захочет молчать? — спросил Акимов наивным голосом. — Я тогда могу, да, товарищ старший следователь по особо важным делам, могу «попросить» его помолчать?

— Разумеется, — подмигнув Акимову, ответил Турецкий. — Мы сейчас вызовем сюда оперативно-следственную бригаду и молодцов из группы немедленного реагирования. Эти, последние, тут рядом, в Хамовниках, мой район. Ну а пока они подъедут, у меня будет к вам, Ашот Арташесович, один главный вопрос. И все ваше дальнейшее, скажем так, существование будет зависеть от вашего же ответа. Поясню. Оперативники из Хамовнического ОВД с вами не станут церемониться ни минуты. Да и вопросов у них к вам наверняка наберется немало, так что отвечать вам придется долго и старательно, дай Бог, чтоб сил хватило. К тому же отвечать станете помимо вашего желания. А эти парни умеют задавать вопросы, особенно таким, как вы. Поэтому снова советую решить для себя сразу: как, в каком виде хотите ехать в следственный изолятор — в нормальном или после врачебного освидетельствования? У нас ведь очень не любят тех, кто берет заложников и занимается вымогательством. Тем более что вы оказали вооруженное сопротивление. Вон пистолет, а вон дырки в стенах. Суду будет достаточно. Вы хорошо меня поняли?

Турецкий слегка блефовал, но без этого нажима в наше время в следствии, увы, нельзя.

Ашот молчал, тупо глядя на пол.

— У вас осталось совсем немного времени. После звонка подполковника, — Саша кивнул на Грязнова, — они прибудут сюда через пять, максимум шесть минут. Но если вы станете говорить, мы, пожалуй, могли бы и сами доставить вас с братцем в изолятор, то есть по назначению. И кстати, в целости и сохранности, это хоть ясно? Не вижу реакции… Вячеслав Иванович, звони.

— Нет! — снова крикнул Ашот, будто не знал по-русски другого слова.

— Что значит — нет? — осведомился Турецкий. — Будем говорить или дурака валять?

— Скажу, — буркнул Ашот.

— Это другое дело. Подожди, не звони, Вячеслав Иванович. Ну, начнем? Итак, где сейчас находится Лариса Георгиевна Богданова? Слава, запиши показания от моего имени.

Грязнов отошел от телефона и сел за стол напротив Ашота, достав из кармана несколько сложенных листов бумаги и ручку.

— Я записываю, — сказал он, — вот протокол допроса свидетеля, вас допрашивает следователь по особо важным делам Генеральной прокуратуры Турецкий Александр Борисович при моем участии. Следователь ведет дело об убийстве гражданина Константиниди. Ясно? Пока вы — свидетель, потом наверняка будете обвиняемым. Но прежде обязан предупредить вас об ответственности за дачу ложных показаний, а заодно и за отказ от дачи показаний. Понятно? Вы уже слышали об этом?

Ашот отрицательно покачал головой.

Турецкий снял с него наручники, а Грязнов протянул ему ручку и показал, где надо расписаться в протоколе. Ашот все сделал и сел, усиленно растирая свои запястья.

— Следующее, — сказал уже Турецкий. — У вас есть возможность в дальнейшем как-то повлиять на ход вашего дела. Иными словами, вам дается право сделать чистосердечное признание, которое, я полагаю, смягчит вашу участь.

Ашот уже окончательно пришел в себя и теперь с явным чувством страха переводил взгляд с одного сыщика на другого и мучился лишь одной мыслью: не сделать хуже. А у Миши спросить никак невозможно. Он понял, в какую пропасть свалился по вине старшего брата: тот ничего не говорил об оружии. И что им будет за стрельбу, неизвестно. Но все-таки не был Ашот уж таким идиотом, чтобы не понимать, что из этой дыры есть лишь один, в сущности, выход: именно это самое чистосердечное признание. Хоть какая-то надежда. А если сейчас начать запираться и врать, будет совсем плохо. Эти ведь не помилуют, а в самом деле вызовут свой проклятый ОМОН, с которым никогда нельзя связываться, потому что не любят они кавказцев, сильно не любят. И чем тогда все закончится, лучше и не думать. Ах, зачем Миша пистолет взял?!

— Я буду все говорить, — решился он наконец.

— Правильно, — одобрил Турецкий и сел рядом. — Итак, где?

— В Баковке. На даче сидит. Ей ничего плохого не сделали. Только когда сюда ехали, в подвал заперли. Но там тоже неопасно.

— Адресок назовите.

— Интернациональная, двадцать один.

— А кто там есть еще?

— Никого совсем. Одна она.

— Ну что ж, если с заложницей все в порядке и она сама нам об этом заявит, это, возможно, и облегчит ваше положение. Лично ваше, а не брата. У того — вооруженное сопротивление.

— Идея-то чья была? — спросил Грязнов.

— Не понял вопрос, — опустил глаза Ашот.

Врет, все он понял и прекрасно знал, не знал другое, как выкрутиться, как братцу своему теперь помочь.

— Повторяю, — нудно, словно школьнику, сказал Грязнов, — чья была эта идиотская инициатива — взять Ларису Георгиевну в качестве заложницы и назначить за ее освобождение выкуп один миллион долларов? Вы хоть сами-то понимали, дураки, что это за сумма? Да если вас вместе с братом и дачей вашей дурацкой продать, то вряд ли наберется хотя бы треть этой суммы! Мне интересно, исходя из каких соображений вы назначили такой выкуп?

— Ай! — поморщился Ашот. — Не мы это придумали. Это муж ее придумал. Он знал, есть или нет. Зачем ко мне такой вопрос?

— А где сейчас этот муж? И как его зовут, вы знаете? — продолжал допрос Слава.

— Вадим его зовут. А где он — никто не знает. Исчез. «Кидала» он, вот кто. Это он, я говорю, придумал и дяде сказал. А дядя… — Ашот вдруг запнулся и обеими ладонями зажал себе рот, словно испугался, что слова про какого-то дядю вылетят из его рта сами, помимо воли.

— Ну-ну! — живо подтолкнул Турецкий. — О каком дяде идет речь? Говори!

Ашот испуганно поглядел на обоих сыщиков, задним умом понимая, что ляпнул лишнее. Наверное, не надо было про дядю Гурама упоминать. Но… как теперь остановиться, если с языка сорвалось? Кто поверит, что он не знает никакого дядю? Душу вытрясут а все равно не поверят Вероятно, надо сказать…

— Дядя Гурам это. Его Вадим, муж Ларисы, сам просил взять ее в заложницы, честью клянусь! Чтоб я проклят был, так это! Миша мне сказал, Вадим за работу дяде Гураму полмиллиона «зеленых» обещал. Ну а нам — сколько дядя Гурам сам решит. Другую половину Вадим себе брал. Больше ничего не знаю. Он остановил машину мы с Мишей сделали вид, что напали на него, Ларису Георгиевну увезли на дачу. Она красивая женщина, любви хотела! — Последнее Ашот сказал даже с некоторым вызовом: вот, мол, смотрите какой я герой, красивой женщине понравился!

— Вопрос о том, кто чего и от кого хотел, — вздохнул турецкий, — мы, я полагаю, у самой Ларисы Георгиевны выясним. Не исключаю, что вам придется еще и насилие пришить к делу, эх вы, герои, мать вашу… Дальше говори!

— Он должен был сегодня деньги привезти, которые ему старый грек хотел передать. Не привез. Мы долго ждали. Нигде его нет Наверное, «кинул» нас, сволочь. Всех кинул — нас, жену, дядю Гурама. Плохо ему теперь будет. Старика зачем убил?

— Какого старика? — быстро спросил Грязнов.

— Отца Ларисы Георгиевны, — как совсем тупому объяснил Ашот. — Миша нарочно в Москву ездил, к старому греку хотел обратиться, но там много милиции было, убили старика, говорили. Миша видел.