Опасное хобби - Незнанский Фридрих Евсеевич. Страница 44

Гурам отдал суровое распоряжение Мкртычу, у которого, заметил он, по обычно мрачному лицу было сейчас словно масло разлито. Неужели вот так: достаточно всего лишь бабы, чтоб даже у такого коршуна, как Мкртыч, в глазах истома и лень появились?

И в это время противно задребезжал телефонный аппарат, который Мкртыч успел поставить вместо разбитого. Гурам снял трубку и услышал торопливый, задыхающийся говорок, и не сразу сообразил, что звонит ему начальник местного отделения милиции. Но только почему-то начальник так и не назвал Гурама по имени.

— Слушай внимательно… к тебе едут… за тобой., быстро все убирай… — И тут же раздались короткие гудки.

Гурам, оторопев, еще несколько секунд держал трубку в руке и бессмысленно разглядывал ее, словно не зная, что делать. Но, увидев вопросительный и тревожный взгляд Мкртыча, сорвался и, отшвырнув трубку в сторону, заорал: — Чего ждешь? Бабу немедленно в машину и… куда хочешь! С глаз долой! Быстро! К… матери! Всех ко мне!

Мкртыч будто не врубился и не знал, что от него-то требуется. Непонятно, почему вдруг такая спешка. Куда надо бежать, куда мчаться? И при чем здесь такая хорошая баба?

Но Гурам с кулаками накинулся на него, и Мкртыч наконец понял, что случилось действительно что-то ужасное, иначе отчего бы так взвился хозяин! И он кинулся в подвал, где ребята так славно развлекались со случайно заброшенной в их постную — строг был хозяин — жизнь с такой замечательной женщиной…

— Ты когда будешь звонить Меркулову? — спросил Грязнов.

— Из первого же автомата, — машинально ответил Турецкий, глядя в окно «жигуленка» на пролетающие дома пригорода.

— Чудак-человек! — хмыкнул Слава и достал из бардачка трубку радиотелефона. — На…

Турецкий непонимающе посмотрел на него, улыбнулся и хлопнул себя по лбу.

— Я, кажется, уже совсем того… Нуда, конечно… лечиться пора, да? Володя, притормози, пожалуйста. — И когда Акимов прижался к обочине, сказал Ашоту строгим и беспрекословным голосом: — Смирно сидеть, понял? Слава, давай на выход.

Они отошли от машины на несколько шагов, правильно полагая, что этому армянину совсем необязательно знать, о чем они будут говорить со своим начальством, и раскрывать свои дальнейшие планы. Турецкий набрал домашний номер Кости. Тот откликнулся сразу, будто давно ждал этого звонка.

— С добрым утром, дорогой шеф, — сказал Саша умильным тоном. — Звоню с дороги. Можно докладывать?

— Саня, где тебя носит? — Раздраженный голос Меркулова выдавал его волнение. — Ты что, не мог раньше позвонить? Что, право, за детский сад! Я тут уже совсем извелся!

— А разве тебе Алексей Васильевич Зименков, наш бравый следователь, не звонил? Какая жалость, а я так просил его, так унижался…

— Перестань паясничать! Звонил, конечно, но ведь его доклад — это его, так сказать, интерпретация, а мне нужны подробности. Докладывай побыстрей, я ведь по вашей с этим наглым рыжим вине Шурочку уже, наверное, третий час на взводе держу, а известий от вас никаких. Надо же, в конце-то концов, совесть иметь! Никакого почтения к старшим, ни малейшего уважения к должности и чину!.. Ну что вы там успели натворить?

Константин Дмитриевич привычно «заскрипели-с», и их нудный голос раздражал бы, кабы Турецкий с Грязновым не знали, что причиной меркуловского занудства являлась совершенно искренняя забота о них же, беспутных мальчишках, даже если у этих мальчишек-полковников седые виски.

— Ну что, право, за самостоятельность такая! Ночные, понимаешь, похождения! Какие-то казаки-разбойники… У нас что, уже совсем перевелись оперативники, если старший следователь по особо важным делам Генеральной прокуратуры считает необходимым для себя лично домушников выслеживать по ночам? Так прикажешь понимать твою идиотскую инициативу? Погоди, это я еще твоего рыжего приятеля не вижу, хотя знаю, что рядом он с тобой стоит и прислушивается! Дай время, я ему все выскажу! Черт знает что такое… Не слышу возражений! Получается, что я прав?

Турецкий держал трубку на отлете, и поэтому они оба, переглядываясь и ухмыляясь, слушали пространный монолог, в общем-то полностью принимая упреки Меркулова и в душе понимая причину его волнения.

Наконец Саша решил, что они предоставили Косте времени для вынесения вердикта более чем достаточно и пора брать инициативу в свои руки. Без всякой учтивости и почтения он перебил своего начальника и стал сжато докладывать обо всех проделанных действиях, не отказав себе в удовольствии начать повествование со вкусных котлет, приготовленных специально для него Ниной Галактионовной. Поначалу Костя слушал и сопел, что было отлично слышно в трубке, но, когда началось собственно дело, замолчал, не задавая лишних вопросов. Впрочем, большую часть из того, что рассказывал Турецкий, он и так знал, не подвел Алексей

Васильевич, выполнил личную просьбу Турецкого, чем в какой-то степени и удар отвел от Саши, и Косте дал время все получше обдумать и быть готовым принять единственно правильное решение. Поэтому, когда Саша завершил доклад, высказал свои соображения о плане дальнейших действий и умолк в ожидании ответной реакции, Меркулов спросил лишь, откуда они звонят. Он так и сказал «они», во множественном числе, правильно полагая, что оба «товарища-юриста» сейчас слушают его. Турецкий ответил, что с дороги возле кольцевой, а что по Славиному радиотелефону — не сказал, ибо Меркулов именно тут устроил бы им обоим настоящий разнос за то, что не советовались каждую минуту. Слава одобрительно кивнул Турецкому, который понял, что думали они об одном и том же.

Костя немного помолчал и велел ровно через десять минут, не раньше, связаться с Шурочкой, которая находится на работе спозаранку и, вероятно, тоже выдаст им за художественную самодеятельность. Сам же Меркулов выезжает на службу, и дальнейшая связь — с прокуратурой. А Романова прикажет, что им делать дальше.

Ну, Костя, ну, размахнулся! Прикажет… Хотя именно Шурочке это можно. Другой бы кто — послали бы подальше. Или согласились, однако сделали бы по-своему.

Они посоветовались: подождать и покурить наконец в охотку на свежем воздухе или мчаться дальше? В принципе если не возникнет нужда ехать в центр, в Генпрокуратуру, что, кстати, сейчас не очень желательно, то по МКАД до Щелковского шоссе удобнее да и быстрее, все-таки по кольцу, никаких тебе светофоров. Правда, сегодня, кажется, суббота и народ за город потянулся… Живут же люди!

Подошли к машине. Саша дал сигарету Акимову, сидевшему за рулем, спросил у Ашота, Не желает ли присоединиться. Тот кивнул. И Грязнов, освободив ему руки, скованные за спиной, сцепил их наручниками спереди, чтобы парень мог держать сигарету. И при этом назидательно заметил, что, не занимайся Ашот хреновиной, летал бы сейчас вольной птицей и девиц охмурял, а не маячили бы перед ним тюремные нары. Эх, воспитатели ваши, мать их…

А тут и время снова звонить подошло.

Александра Ивановна Романова, вероятно уже детально обсудившая с Меркуловым все аспекты предыдущих деяний

Грязнова с Турецким, не стала вы — азывать им свое недовольство, а с ходу взяла быка за рога

— Это Славкина, шо ли, идея насчет Никиты Емелья-ненко? Ага? Поддерживаю. Хоть одна, слава те, Господи, разумная мысль нашлась в ваших, хлопцы, извиняйте, дурьих башках. И потому поступаем так. Никита мной уже упрежден. Дмитрии, — это она имела в виду Меркулова, — умчался на службу и передаст тебе, Саня, с Емельяненкой ордер на проведение опермероприятий — обыск, задержание и так далее. Ждите Никиту с его хлопцами и оперативно-следственной бригадой возле поста ГАИ у съезда с кольца на Щелково. Но без него— ни шагу, ни-ни. Хоть одна среди вас толковая голова будет. Считайте это нашим с Костей приказом. А то я вас знаю, все норовите поперек батьки в пекло носы засунуть! Никиту назначаем старшим в операции, его слово для всех — закон. Не прокурорское это дело — оперативной работой заниматься. Не повторяю. И скажи еще своему дружку-приятелю: ежели чего случится, шкуру спущу и отыму лицензию. Закрою его лавочку, ко всем чертям, понял?