Опасное хобби - Незнанский Фридрих Евсеевич. Страница 68

Оказывается, правильно угадал Дегтярев причину неожиданного визита: именно клиент Кисоты очень интересовал Генпрокуратуру. Что о нем известно, как он выглядел, что вез, проверялось ли, ну и все такое прочее. Ответы сложности не представляли. Как уговорились, Дегтярев назвал имя Кисоты, ответственного работника Министерства культуры, а также… — Он многозначительно усмехнулся, не называя ведомства, но как бы мимикой подсказывая его. Но то ли Дегтярев преувеличил умственные способности собеседника, то ли тот дурака валял, — он не понял, о каком ведомстве идет речь. Так и сказал.

— Да ФСБ же, Господи! — рассмеялся Дегтярев.

— Ах вон что!.. — Турецкий как-то сразу сник и, помолчав, вдруг задал ну совершенно идиотский вопрос: — А она что же, каждый раз предъявляла свое служебное удостоверение? Ну то, о котором вы сказали, — из Федеральной службы безопасности?

— Конечно, нет, а разве в этом есть нужда? — Дегтярев был искренне удивлен несообразительностью следователя.

— А как же! А вдруг, скажем, ее еще год назад выгнали, простите, из органов ну… не за половую распущенность, а по служебному несоответствию? Ее-то выгнали, а вы не в курсе. Вот она через границу с вашей помощью и гонит контрабанду. Не так?

Дегтярев онемел. Но решил держаться одной линии и сообщил, что все эти тонкости находятся в поле зрения его начальства. Он же в данном случае лишь четкий исполнитель.

Потом следователь попросил таможенника еще раз все подробно повторить, как улетал, да в чем, да с чем, как выглядел — и до бесконечности одно и то же, но в разных вариантах. А потом он попросил вдруг отвести его в зал, где проводится таможенный досмотр и оформление документов на вылет, и показать ту стойку, у которой стояли Дегтярев, Богданов и Кисота.

И это показал таможенник.

— А где оформляли на этот рейс остальных?

— Вон у той стойки, — ткнул пальцем Дегтярев.

— Народу много было?

— Да как сказать… Нет.

— Чего ж вас-то гонять? Шел бы в общей очереди…

— Вы, наверное, не поняли. Я же не производил досмотра, о чем уже сообщал вам. — В голосе таможенника послышалось явное раздражение.

— Ах да… да… — Турецкий словно извинялся за свою забывчивость. — А из вещей, говорите, большой чемодан и черная сумка?

— Да.

— И все — в багаж?

— Нет, — сдерживая себя, что называется, из последних сил, ответил таможенник. — Сумку — на плечо, а чемодан — в багаж. Я сам отнес.

— А чего в чемодане было?

Нет, этот следователь просто дубина стоеросовая. Одно и тоже!

— Не знаю, — отчеканил Дегтярев. — Не интересовался. Клиент шел без досмотра.

— У него что же, дипломатический паспорт? — догадался Турецкий.

— Нет, самый обычный, общегражданский, старого образца, поскольку нового еще государство не придумало!

«Злишься, юноша, ишь, даже краска на щеках появилась!..»

Турецкий неожиданно для таможенника усмехнулся и заметил:

— В первый раз слышу, что закон можно нарушать так нагло и беспардонно… Ну и ну! А чемодан-то был легкий или тяжелый? Вы ж несли.

— Средней тяжести, — справившись с мгновенной оторопью, едва не заикаясь, промолвил Пал Палыч.

— Ну это на сколько же потянет, не стесняйтесь, ведь вы человек опытный? На двадцать? Тридцать килограммов? Тяжелее?

— Думаю, никак не больше двадцати. — Дегтярев даже продемонстрировал, как он поднимает и несет чемодан.

«Моторная память», — отметил Турецкий.

— Ну хорошо, вы отнесли, он, естественно, в паспортный контроль, а Кисота, она-то куда? За ним?

— Да, она обычно до самолета провожает.

— Хорошо. А начальник-то ваш как, на месте? Хотелось бы, раз уж приехал сюда, заодно и с ним поговорить. Вам спасибо, извините, если надоел вопросами, служба такая. Впрочем, слышал, что и у вас не легче. Так как к нему пройти? Снегирев, говорите?

«Так тебе и надо! — злорадно подумал Пал Палыч. — Вот давай сам теперь перед этим дураком оправдывайся… А как он насчет закона-то сказал, однако! Так, что будто и не дурак вовсе…»

Дегтярев, проводив Турецкого к начальнику смены, откланялся и, уйдя в зал прибытия самолетов, от греха, как говорится, позвонил Кисоте. Не пугая ее и не настраивая на воинственный лад, в общих чертах передал разговор и сказал, что с таким дураком больше не хотел бы встречаться, не то что вместе работать. И сейчас он у Снегирева. Если ей что-нибудь интересно, пусть звонит напрямую. Так, больше для юмора, не забыл ввернуть насчет проверки ее документов. Кисота промолчала, сухо попрощалась и положила трубку.

Турецкого же интересовал, по существу, лишь один вопрос: на основании какого документа разрешается Кисоте проводить пассажиров без досмотра. Снегирев начал было темнить, вилять, но следователь поставил вопрос еще раз — и довольно жестко, не прося, а требуя представить этот документ.

— Поискать надо, давно ведь было, и вообще… — Наконец, когда Снегиреву стало уже невмоготу от настойчивости этого следователя, он вспомнил вдруг, что подобные документы можно выдать лишь по официальному запросу, на что Турецкий многообещающе кивнул:

— Будет, — после чего поднялся и, вежливо попрощавшись, ушел.

Снегирев тут же позвал Пал Палыча и спросил у него мнение о следователе.

Таможенник пожал плечами и сказал:

— Тупица.

— Да? — Снегирев внимательно посмотрел на него и покачал головой. — Ну-ну… — И, разрешив идти, снял телефонную трубку.

35

Три звонка с шереметьевской таможни встревожили Кисоту И свою тревогу она немедленно высказала Баю

Виталий Александрович осведомился, что за следователь, и услыхав фамилию Турецкого задумался Впрочем аттестация его собственная, данная этому молодому человеку, в общем, подтверждалась Но беспокоила его настырность. А вот Кисота вовсе не беспокоила Бая Девка она умная, и связи у нее достаточные для того, чтобы закрыть любое дело. Да и каналами ее Виталий пользовался лишь на первых порах, а теперь имел свои, твердо гарантированные не какими-то указаниями заинтересованных органов, а самым на сегодняшний день убедительным доводом «зеленым хрустом» Начальники могут меняться, а валюта поднимается в цене.

Он посоветовал Кисоте не мандражировать, а вести себя спокойно и достойно. Бай уже встречался с Турецким и примерно понял этого хотя и честного, но провинциальной закваски службиста. В меру умен, но если правильно поставить дело и уместно расставить акценты, то можно рассчитывать и на некоторые услуги. Это хорошо. Вот об этом и стоит подумать. Ну а что касается Димки, тут, как говорится, есть смысл голую правду лепить, но без подробностей, интимное, мол, событие. Был, ночевал, проводила, в чемодане — смена белья.

— Это что ж я, в чемодан его лазила? — возмутилась Алевтина.

— Не лазила, а случайно видела. И даже предположить не могла, что чемодан, возможно, второе дно имеет, понимаешь?

— А ты-то почем знаешь?

— Ты что, дура? Кто ж такие вещи сам говорит? Можно только изумиться по этому поводу, когда тебе скажут. А валюту он мог совершенно спокойно, кстати, в любой коммерческий банк положить на чужое имя. Между мной и тобой у него было вполне достаточно времени. Словом, не тушуйся, Алька. Можешь и обо мне обмолвиться, что ходатайствовал о кредите и так далее. То есть постарайся как можно меньше врать. Лучше вообще правда, ну, скажем, полуправда. А соврешь — попадешься, они мастера ставить ловушки. А в общем, я тебе скажу, впечатление-то — одно, а как быстро он раскрутил это дело, только диву даешься Неужели ас? Ну посмотрим. Раскусим. Звони обязательно

И вот теперь она со скрытым интересом рассматривала сквозь большие свои очки-хамелеоны сидящего перед ней Турецкого. Что он важничает— да, что, вероятно, самовлюбленный тип, тоже, пожалуй, есть. Широкоплечий, гибкий и, видимо физически сильный, этакий немножко скандинав — русоволосый и светлоглазый. Мужчины подобного типа всегда привлекали Кисоту Таким вот был и Димка. Но почему был? Что, разве она его уже похоронила? А кто сказал, что он умер? И она поймала себя на том, что выбрала абсолютно верный тон. Пусть этот следователь толкует ее слова, как хочет, но он должен почувствовать, если он не полный идиот, ее искреннее и весьма сочувственное, может быть, даже в чем-то материнское отношение к Богданову.