Кот, который сорвал аплодисменты - Браун Лилиан Джексон. Страница 3
Сиамцы в беседке уже ждали хозяина, желание насладиться очарованием ночи боролось в них с предвкушением предстоящего ужина. Оказавшись в доме, они немедленно выскочили из сумки и понеслись по пандусу — впереди Юм-Юм, следом за ней Коко. Наверху Юм-Юм повернулась и погнала Коко вниз, а сама помчалась за ним. Квиллер засёк время: на все про всё ушло тридцать семь секунд.
Потом все трое расположились в большом удобном кресле и стали слушать «Кармен». Это была любимая опера сиамцев, а Квиллеру нравилось всё, что написал Бизе. Вот будет сенсация, думал он, если в старый Дом оперы начнут приглашать оперные труппы! Всё возможно, почему бы и нет? В Пикаксе, находящемся в четырёхстах милях к северу откуда бы то ни было, может произойти всё что угодно.
Глава вторая
В среду, перед тем как проснуться, Квиллер видел во сне старый Дом оперы. Городская элита подъезжала к нему в каретах, запряжённых лошадьми. Все места в партере были заняты любителями оперного искусства, они радостно предвкушали возможность послушать «Тристана и Изольду». Тут он открыл глаза. За его дверью сиамцы исполняли вагнеровский дуэт.
Квиллер спрыгнул с постели.
— Вот черти! — выругался он.
Кошки сбежали по пандусу вниз, а Квиллер по винтовой лестнице коротким путём отправился на кухню.
Там, думая о своём, он рассеянно готовил кошачий завтрак. Его занимали два вопроса, оба куда более интересные, чем мелко нарезанная куриная печёнка. «Кто же всё-таки эта Тельма Теккерей? — спрашивал он себя. — И что вот-вот произойдёт с Домом оперы?» Ниже склада бытовой техники уже не опустишься. У Дома оперы оставалась только одна возможность — вернуть себе былую славу и блеск. А что, если Фонд К. поможет воскресить оперу? Только вот привлекут ли кого-нибудь концерты и лекции в наш век телевидения?
В автоматической кофеварке Квиллер сварил себе сверхкрепкий кофе и разморозил в микроволновке булочку к завтраку. Потом засел за телефон.
Сначала он позвонил в студию интерьерного дизайна Аманды, надеясь застать там Фран Броуди, но та всё ещё выполняла какой-то заказ в Калифорнии, а сама Аманда пребывала в ратуше, выполняя обязанности мэра. Квиллер назвал себя, и новая помощница Аманды воскликнула:
— Ах, это вы, мистер К.! Я живу в Локмастере, но читаю вашу колонку во «Всякой всячине». Мне она очень нравится, очень!
Потом Квиллер позвонил официальному историку Мускаунти Гомеру Тиббиту и спросил, что известно о семействе Теккереев. Гомеру было уже девяносто восемь; удалившись от дел, он жил со своей женой Родой за городом, в поместье, расположенном на берегу реки Иттибитивасси. Они были молодожены. Ни он, ни она никогда раньше не состояли в браке, и их лав-стори считали романом века.
На звонок ответила Рода — своим нежным, чуть дрожащим голосом, и передала трубку Гомеру, чей голос заметно дребезжал и звучал несколько визгливо. Но отозвался он бодро:
— О Теккереях я знаю только одно: в тридцатые годы Майло Теккерей был тут бутлегером. Вся информация имеется у Торнтона Хаггиса, недавно он зачитывал на собрании исторического общества свою статью об истории нашего славного округа во времена сухого закона.
Тогда Квиллер позвонил Торнтону Хаггису домой. Торн — он любил, чтобы его называли именно так, — принадлежал к четвёртому поколению резчиков по камню, но сейчас уже не занимался семейным ремеслом. Он имел учёную степень какого-то университета в Центре, а теперь отдавал всё своё свободное время местному обществу любителей искусств. Его жена попросила Квиллера перезвонить туда. Торн помогал развешивать экспонаты на новой выставке.
Звонок Квиллера, разумеется, застал этого энтузиаста на стремянке.
— Могу рассказать тебе парочку эпизодов из истории пьянства в Мускаунти. Ты где, Квилл? Дома? Я закончу примерно через полчаса и заеду к тебе. А ты свари свой убийственный кофе, такой, как сам любишь.
В Пикаксе все считали, что, когда Гомер уйдёт в отставку, если, конечно, это когда-либо случится, Торнтон сменит его на посту летописца округа. Торн изучил все документы, касающиеся изготовления кладбищенских памятников, сохранившиеся с 1850 года. Тогда на могильных плитах вырезали не только имя, но и даты жизни и смерти, причину смерти, имена родственников и даже семейных любимцев из числа домашних животных. Кроме того, в ту пору за умеренную побуквенную плату можно было запечатлеть на памятнике остроты и афоризмы усопшего.
Торнтона отличала пышная копна белоснежных волос — по ней его можно было узнать за квартал. Когда он появлялся в гостях у Квиллера, на сиамцев нападала необычайная игривость.
— Что это с ними? Они меня приветствуют? Или в чём-то подозревают? — недоумевал Торн.
— Наверно, твоя фамилия напоминает им об известном лакомстве [2]. Знаешь, кошки обладают поразительной смекалкой.
— По дороге сюда я заехал в библиотеку и прихватил свою статью; я писал её для сборника, посвященного истории нашего округа. Её же я зачитал на собрании Клуба любителей старины. Многие плакали.
— Прекрасно. Давай возьмём напитки и пойдём в беседку, и ты мне её прочтёшь. Сейчас только захвачу бумажные салфетки.
Стоял приятный тёплый день, и был тот час, когда существа, привольно резвящиеся на природе, несколько затихают. На подносе красовался кувшин с напитком, похожим на красное вино, но на самом деле это была минеральная вода «Скуунк» из местного источника, сдобренная клюквенным соком. Торн почмокал губами.
— Ты мог бы разливать эту воду по бутылкам и продавать, — сказал он.
Квиллер включил диктофон, и последовавший рассказ Торнтона вошёл потом в сборник местных легенд, носящий название «Были и небылицы Мускаунти».
Майло и мой дед были закадычными друзьями. Играли в шашки, вместе охотились на оленей и другую дичь, охота на которую была разрешена законом. В те дни охота не являлась спортом. Для многих боровшихся за существование семей это был единственный способ раздобыть пропитание. В начале двадцатого века в Мускаунти наступили тяжёлые времена. А вот когда начали разрабатывать природные ресурсы, округ сразу стал самым богатым в стране.
Потом десять шахт закрылись, жители многих деревень потеряли надежду найти работу; леса вырубили, добываемый в карьере камень перестал продаваться; судостроительная промышленность перебралась в другие края, ведь вместо шхун с высокими мачтами стали строить пароходы. Тысячи людей устремились в Центр, думая найти там работу на фабриках, а у тех, кто остался, не было денег ни на картошку, которую выращивал Майло, ни на могильные плиты, а ведь мой дед был резчиком по камню.
Для фермера Майло это был трагический год. Старший сын стал одной из первых жертв в мировой войне, двое младших детей умерли во время эпидемии испанки, а потом при родах скончалась и жена, произведя на свет близнецов — Тельму и Торстона. Дети стали его спасением. Майло в присутствии моего деда торжественно поклялся, что жизнь у двойняшек будет легче, чем у него. Воспитывать их приехала его невестка, и в конце концов Майло на ней женился. А потом в его жизни произошёл странный поворот.
В 1919 году был принят «сухой закон», и жаждущие выпить граждане обеспечили огромный спрос на нелегальное спиртное. Каким-то образом Майло узнал, что спирт можно гнать из картошки. Дед помог ему построить самогонный аппарат, ну он и заработал вовсю! Клиенты потянулись на ферму и на машинах, и в конных фургонах. К несчастью для фермера, его навестили и агенты налоговой службы — они сломали аппарат и вылили спирт на землю.
Ещё и сейчас считается, что из-за этого картофель в Мускаунти отличается таким отменным вкусом.
Но Майло не сдался! Ведь он дал клятву, а близнецы росли быстро.
За озером в ста милях от нашего округа лежала Канада, славившаяся своим превосходным виски. На побережье Мускаунти промышляло множество рыбаков, получавших всего по одному пенни за фунт добытого улова. Майло организовал целую флотилию суденышек, перевозивших под покровом ночи контрабандное виски. Вскоре непрерывный поток грузовиков стал вывозить с севера спиртное, замаскированное самым хитроумным образом.
Бедный фермер, выращивавший картошку, превратился в богатого бутлегера.
Сделки оплачивались наличными, и, пока Майло закапывал деньги на заднем дворе, мой дед держал фонарь.
В конце каждой недели Майло вывозил свою семью и друзей в Локмастер на пикник, там же они смотрели новые кинофильмы. Кузов грузовика заполнялся детьми, которые сидели на ящиках с контрабандой. Майло никогда не присутствовал на киносеансах, а на обратном пути ящиков в кузове грузовика тоже никогда не оказывалось.
В Мускаунти таких развлечений, как кино, не было. Близнецы умоляли отца открыть в Пикаксе кинотеатр.
«Сухой закон» отменили в 1933 году, но картофельный фермер уже мог позволить себе выполнить просьбу своих любимцев. Он купил давно заколоченный Дом оперы и устроил там Дворец кино. Кроме того, он снабдил детей деньгами, чтобы они смогли добиться успеха на том поприще, которое каждый из них выбрал.
Близнецы — девочка и мальчик — совсем не походили друг на друга. Торстон был худощав и чувствителен. Он любил собак и лошадей и хотел стать ветеринаром. Майло устроил его в Корнуоллский университет, где Торстон получил степень доктора ветеринарии.
Тельма была выше брата, крепче его и бойчее. Она хотела сниматься в кино. Майло отправил её в Голливуд. А в качестве дуэньи с ней поехала мачеха. Больше ни ту, ни другую Майло так и не увидел.
Тельма получила только маленькие роли в двух второстепенных фильмах и решила, что лучше открыть ресторан и играть в нём главную роль — хозяйки. Сначала Майло купил ей закусочную — она именовалась «Закусочная Теккереев», — а потом большой ресторан, называвшийся просто: «У Тельмы». Ресторан процветал. Умирая, Майло поделил своё состояние между Торстоном и Тельмон. Торстон открыл Ветеринарную лечебницу Теккерея в Локмастере, а Тельма воплотила свою мечту, открыв клуб для знатоков старого кино.
Майло похоронили на кладбище Хиллтоп, провожал его только мой дед. Он же, как того и хотел его друг, вырезал на надгробном камне: «Майло, картофельный фермер».
2
Хаггис — национальное шотландское блюдо: бараний рубец, начиненный потрохами со специями.