Кот, который гулял по чуланам - Браун Лилиан Джексон. Страница 17

— Договорились! И захвачу с собой яблок. В какое время приходить?

— Около двенадцати, только не забудь перевести стрелки своих часов. Мы переходим на зимнее время.

Прежде чем перевести двое своих наручных часов, трое электронных часов на радиоприёмниках и часы на кофеварке, Квиллер добавил к своей коллекции, которую хранил в ящике письменного стола, несколько новых экспонатов: соломинку для коктейля, кусок сигары, коричневый шнурок для ботинок, дамскую чёрную кружевную подвязку, носовой платок с вышитой монограммой «Синара» и коробочку пластыря для мозолей.

С субботнего утра всё население страны начало жить по зимнему времени, исключение составили Коко и Юм-Юм, которые в семь часов утра уже топтались по груди Квиллера, требуя своего восьмичасового завтрака. Он выставил их из спальни и запер дверь, однако они стали так громко и настойчиво орать под дверью, так неистово прыгать на дверную ручку, что ему ради собственного спокойствия пришлось встать и накормить их. Сам же он довольствовался кофе и яблоками — берег аппетит для омлета и булочек. Когда он открыл дверь каретного сарая своим ключом, то первым, кого он увидел, был здоровенный сиамский кот, сидевший с вызывающим видом на верхней ступеньке лестницы.

— А ну брысь! — прикрикнул на него Квиллер. — Меня пригласили к обеду… Полли, под твоим котом пол ещё не прогибается?

— Милый, а что мне делать? — с печалью в голосе отозвалась Полли. — Бутси постоянно испытывает голод. Не представляю себе, как Коко может оставаться таким изящным. Мой кот когда вытягивается, то в длину он не меньше ярда.

— Может, у него больше позвонков. Он огибает углы, как поезд, идущий по дуге: локомотив идёт уже на восток, а вагоны продолжают двигаться в северном направлении… Это запах кофе или мне кажется?

— Наливай себе сам, Квилл! А я пока подготовлю всё для омлета.

Положив в рот первый кусок сочного омлета он спросил с благоговением:

— Где ты научилась делать столь божественные омлеты?

— Для того чтобы освоить технологию, я готовила омлет каждый день в течение целого месяца. Но это было несколько лет назад, ещё до наступления той поры, когда мы начали остерегаться холестерина.

— Вот уж я абсолютно не беспокоюсь о холестерине, — с вызовом парировал Квиллер, — уверён, что всё это сущая чепуха.

— Золотые слова, милый.

Он принялся за вторую булочку.

— Брат и сестра Джуниора приезжают в город, чтобы уладить кое-какие формальности. Я собираюсь пригласить их отобедать со мной. Надеюсь, ты тоже составишь нам компанию? — спросил он.

— Конечно. Я помню, Пат брала в библиотеке книги по коневодству, она вышла замуж за скотовода. Джек интересовался рекламой, он всегда считался умным мальчиком.

— А ты знала, что дом, в котором размещается закусочная Луизы, принадлежит миссис Гейдж?

— Об этом знают все. Здание является собственностью семейства Гейджев на протяжении нескольких поколений.

— А ты когда-нибудь встречалась с мужем Эвфонии?

— Нет, наши пути никогда не пересекались.

— Говорят, он не очень-то ладил с женой. Слегка дернув плечиками, Полли ответила:

— Лично у меня нет оснований утверждать это, хотя на публике я ни разу не видела их вместе.

— Кажется, между её мужем и Луизой были весьма неплохие отношения.

— Квилл, дорогой, для того, кто распространяет сплетни, ты прямо-таки находка.

— Мною движут чисто профессиональные мотивы, — оправдывался Квиллер, — я хочу написать подробную биографию Эвфонии.

Полли кивнула в ответ, хотя понимала, что этому очередному амбициозному замыслу Квиллера, как и всем предшествующим, не суждено будет осуществиться.

— Никто не высказал ни одной приемлемой причины её самоубийства, — продолжал развивать свою мысль Квиллер. — Джуниор полагает, что причиной самоубийства явилась её вера в перевоплощение душ, но меня это не убеждает.

— Меня тоже… Налить ещё кофе? — спросила она.

— Да, сегодня кофе особенно хорош. Что ты добавляешь в него? — поинтересовался он.

— Чуть-чуть корицы.

Они молча, как и подобает добрым друзьям, попивали кофе, и Квиллер при этом спрашивал себя, стоит ли рассказать Полли о последних находках Коко. Кроме пурпурного банта и пурпурного шлепанца, Коко для своей коллекции выбрал ещё флакончик из-под фиалковых духов, английский сухой лавандовый одеколон и тюбик губной помады с этикеткой «Грейп Делиш». Но почему из примерно полутора миллионов предметов, заполняющих чуланы дома Гейджев, именно эти привлекли его внимание, было непонятно. Может, он чувствовал врождённую приверженность Эвфонии к пурпурному цвету? А может, старался передать какие-то послания, понятные лишь кошкам?

— Что ты читал последнее время? — спросила Полли.

— Для своего удовольствия — биографию сэра Уилфреда Гренфелля, а с кошками мы читаем «Робинзона Крузо». Выбор Коко. В первом предложении романа сто пять слов и огромное нагромождение придаточных. Его можно сравнить с первым предложением диккенсовской «Повести о двух городах», в котором сто двадцать слов, а сочинительная связь создаёт эффект стаккато.

Полли со смехом кивнула и спросила, не хочет ли он послушать концерт Моцарта для флейты, гобоя и альта. Квиллер, всегда предпочитавший большой симфонический оркестр и тысячеголосый хор, учился сейчас находить приятное в камерной музыке. Так или иначе это было приятным воскресным времяпрепровождением, однако наступил момент, когда он извинился и попросил разрешения откланяться, сославшись на необходимость взять интервью у заводчика сибирских лаек.

Он не стал уточнять, что разведением сибирских лаек занимается женщина, молодая женщина, молодая миниатюрная женщина с манящими черными глазами, водопадом чёрных волнистых волос и детским голосом.

Спустя полчаса, добравшись до указанного адреса в городке Брр, он сразу понял, что попал туда, куда надо. Из-за дома на колёсах слышался лай целой своры собак. Взволнованные появлением незнакомца, лайки метались на привязи около своих будок, поставленных в линию. Он попытался было успокоить собак словами «Хорошие, хорошие собачки!», но это только усилило гвалт и смятение. Не найдя Ненси ни здесь, ни дома (на его стук в дверь отозвался только Корки), Квиллер собрался уже уезжать, когда во двор на полном ходу влетел грузовик с каким-то ящикообразным сооружением за кабиной. Из машины выскочила Ненси.

— Извините меня за опоздание, — сказала она, ещё не остыв от быстрой езды. — Полиция приезжала в дом отца. Они проверили регистрацию на авиарейсы и установили, что он не покупал билета.

«Или же купил билет на другое имя», — подумал Квиллер.

— Ничего не могу понять! — продолжала Ненси. — Почему он оставил свой грузовик там? Я беспокоилась из-за картофеля, а теперь меня волнует, что всё-таки случилось с отцом?

— Может, какие-либо неприятности? — с участием в голосе проговорил Квиллер. — Финансовые затруднения? Или враги, от которых необходимо скрываться?

— Не знаю… Не думаю… Он отлично ладил с другими фермерами, первым приходил на помощь. Дверь нашего дома всегда была нараспашку: кому-то требовалось срочно позвонить, у кого-то кончился бензин, у кого-то сломалась машина. И отец одалживал горючее или лез под капот и чинил мотор. Он мог справиться с любым мотором и очень гордился этим. А теперь мне страшно оттого, что вдруг кто-то решил использовать его в своих интересах! Папу никогда не заботило, кто ездит по дорогам округа. Здесь раньше было спокойно! Все были честными. А теперь… кто угодно может, например, подойти и разозлить моих собак или даже увести их с собой. С соседней фермы украли огромное дерево — грецкий орех. — Собаки продолжали заливаться лаем, пока она не успокоила их какой-то командой.

— Сколько лет вашему отцу? — спросил Квиллер.

— Пятьдесят семь.

— А когда умерла мать?

— Она умерла три, нет, четыре года назад. После её смерти папа сильно изменился.

— А было ли что-нибудь такое в его жизни, о чем вы могли не знать?