Френки и Майкл - Чекалов Денис Александрович. Страница 71

– Дети Тьмы снова выходят из трещин мира, чтобы поглотить человечество, – медленно произнес вошедший. – Они чувствуют свою силу.

На долю мгновения багряная жидкость заколебалась, свет померк и вспыхнул еще сильнее. Глаз, огромный, полупрозрачный, окрашенный в темно-синие краски, распахнулся над головой человека и взглянул на него ослепительным белым зрачком.

– Но вера наша крепка, – продолжал человек. – Мы веруем в Свет и веруем в Провидение.

Глаз смотрел на него. Белый зрачок изливал на человека свет, яркий, холодный и безжизненный. Человек прикрывал веки, не в силах выдержать его прикосновения; и лицо его, окрашенное светом, становилось таким же белым, и краски жизни покидали его.

Голос раздался над головой человека; он пригнулся, оглушенный. Голос был громким, и исходил он из самих каменных сводов. Но не было у него эха, как нет тени у тех, кто не принадлежит к миру живых. Голос был слышен только в голове того, кто слушал его.

И больше нигде.

– Бой, который ты ведешь с порождениями Тьмы, – произнес он, – долог и труден. Готов ли ты пройти этот путь до конца?

– Да, – сказал человек. – Ибо я верую в Тебя и верую в Свет.

– Демоница, – продолжал голос, – рожденная в глубине Преисподней для того, чтобы уничтожить мир и обратить людей в вечное рабство, почему она еще жива?

– Я сделал все, что было мне сказано Тобою, о Создатель, – произнес человек. – Трое людей, одержимых кровавым безумием, были посланы за ней. И ни один из них не вернулся.

Глаз вздрогнул.

Синие прожилки, пропарывающие его веки, начали мерцать, и в унисон с ними заискрились руны на каменных краях бассейна.

– Несчастный, – простонал глаз. – Ведомо ли тебе, что мир стоит на пороге гибели?

– Да, о Создатель, – отвечал человек.

– Знаешь ли ты, что темные легионы тварей уже скребутся в ворота этого мира и ждут лишь того, кто растворит их, открыв им путь? И не будет более ни порядка, ни Света; и Дьявол станет Господом, а человек – Дьяволом?

– Да, о Создатель.

Свет, исторгаемый белым зрачком, стал ярче; он заставил человека закрыть глаза рукой.

– Есть лишь один человек, в чьей власти затворить Врата, когда спадет с них последний засов; но душа его отдана силам Тьмы, хотя он не подозревает об этом.

Алая влага вспенилась и забурлила; ее языки выплескивались за края колодца и застывали на них высохшей кровью.

– Иди же, – прогремел Голос, – и убей демоницу. Только тогда ты сможешь спасти мир от пришествия Тьмы.

– Жрецы Шумера верили, – произнес я, – что рано или поздно наступает момент, когда мир оказывается на пороге Хаоса. В это время силы Света и Тьмы уравниваются, и в силах одного человека решить, что возобладает.

На губах Франсуаз появилась презрительная улыбка.

– Они были глупцами, – сказала она.

– Вот как?

– Один человек на самом деле способен решить судьбу мира, стоящего на пороге Хаоса. Но судьба мира – вечно быть на этом пороге или пересечь его. Нет ни избранных, ни роковых дат, Майкл; это вечная борьба.

Человек стоял на середине дороги.

– Сбить его, Френки? – предложил я.

– Хорошая идея, – одобрила девушка.

Мартин Эльмерих стоял неподвижно, заложив руки за спину, и ждал нашего приближения.

Многое в нем изменилось с тех пор, как я видел его на улицах города Темных Эльфов. Светлая рубашка измялась и выпачкалась, кое-где на ней недоставало пуговиц. Брюки Эльмериха, и без того редко выглядевшие глажеными, теперь были покрыты дорожной пылью. Словно взамен потерянных пуговиц на них налипли репья.

Но странно – лицо Эльмериха оставалось прежним. Оно запылилось, как и его одежда, оно блестело от пота, и жесткая щетина уже начинала показываться, требуя бритвы, однако не изменилось. Ни его выражение, ни блеск глаз, ни жестко сжатая прорезь губ. Казалось, это не он изобличен в преступлениях, за которые ему предстоит расплатиться не только карьерой и положением в обществе, но и свободой.

Напротив, Эльмерих был еще больше уверен в себе, чем я привык его видеть. Для него ничего не произошло; по-прежнему оставалась идея чистоты человеческой расы, во имя которой он работал и жил.

Не важно, где и как.

Более того, освободившись от гнета официальной системы, избавленный от необходимости притворяться и подолгу обдумывать каждый свой шаг, Мартин Эльмерих стал гораздо сильнее.

Я не раз видел, как измененное состояние сознания наделяет человека возможностями, о которых раньше он не мог даже и подумать. И очень редко меня радовали эти перемены.

– Если он мечтает о трещине в позвоночнике, – пробормотала Франсуаз, – то я ему ее устрою.

Эльмерих не шевелился. Его лицо не дрогнуло даже тогда, когда я остановил джип и Франсуаз направила на него дуло своего пистолета.

– Этот малыш, – произнесла она, – делает в человеке такую дырку, что через нее тебя сможет оттрахать гиппопотам. Ты избил священника; это плохо. У тебя есть что сказать?

– Да, – ответил Эльмерих.

– Тогда говори, – сурово приказала Франсуаз.

– Комендант Ортега сошел с ума, – произнес Эльмерих. – Он свихнулся на своих крестиках и молитвословах. Он забыл, в чем наша работа и наш долг.

– Он подставил тебя – ты это хочешь сказать? – презрительно уточнила Франсуаз. – Не трудись, на этот час я уже позлорадствовала вволю.

– Власть Ортеги велика, – продолжал Эльмерих. – Вы не верите в то, что я делаю, но Ортега стал врагом и вам, и мне. В горах есть место, где он, обколовшись наркотиками, молится неизвестно кому. Мне рассказал об этом священник; вот почему я остался, а не бежал на юг, в дикие джунгли змеелюдей. Если Ортега выпустит на свободу ту тварь, с которой якшается, плохо будет всем.

Франсуаз покачала головой.

– Ты старался, мальчонка, – произнесла она. – За это ты получишь очко. Но ты меня не убедил.

Она сделала жест дулом пистолета.

– Подойди к машине и получи пару наручников, недоносок. Или доставь мне удовольствие – попытайся сбежать.

Мартин Эльмерих тихо улыбнулся.

– Ты – грязная, жестокая тварь, – глухо проговорил он. – Преисподняя едва не подавилась, когда выплевывала тебя. Но сегодня мой день, Франсуаз.

– Вот как? – Девушка приподняла одну бровь. – День твоей смерти? Или кастрации?

Эльмерих не терял уверенности; это значило, что он играет по-крупному.

А тот, кто крупно играет, обычно крупно проигрывает.

Я, например, никогда не играю.

– Не думай, что я не отважусь сам пойти в горы, тварь, – произнес Эльмерих. – Я уничтожу сошедшего с ума Ортегу и не позволю ему выпустить в мир его гадину. Но ты нужна мне как билет в его логово.

Выстрел разорвал тишину дороги.

Эльмерих присел, глухо вскрикнув. Его правая ладонь прикрывала ухо; из-под нее текла кровь.

– Это была только мочка, – предупредила Франсуаз. – Будешь трепаться дальше – я отстрелю тебе орешки.

– Я знаю, что тебе нравится калечить людей, – ответил Эльмерих, – и коверкать их души. Вот почему я подготовился к нашей встрече, Франсуаз. Ты можешь убить меня, но потом пожалеешь.

– Тебе муха залетела в череп? – зло спросила девушка.

– Когда я бежал через границу, – объяснил Эльмерих, – то прихватил с собой немного денег. Я не накопил состояния, когда работал в полиции, но и не тратил попусту. Комендант Ортега предал меня, но я знаю здесь достаточно людей, которые что угодно сделают за деньги.

На лице бывшего полицейского появилось выражение торжества.

– Вижу, тебе не понравилось то, что произошло с глупым священником? – спросил он. – Я так и думал. Падре лишь поплатился за свои преступления против людей. Но я думаю, ты не захочешь, чтобы второй священник из-за тебя принял еще более мучительную смерть?

Франсуаз помрачнела.

– Я нанял трех подонков, – сообщил Эльмерих. – Да, они подонки, и место им в тюрьме, но им удалось от нее отвертеться. Теперь они могут послужить правому делу. Я отправил их в деревню, что выше по склону горы. Там тоже есть священник…