Кровь слепа - Уилсон Роберт Чарльз. Страница 47

И первой связной мыслью, которая созрела в мозгу, было: не совершила ли она чудовищную глупость?

— Где ты находишься? — спросил Фалькон.

— Я в управлении с инспектором Рамиресом, — отвечала Кристина Феррера. — Печатаем рапорт насчет Марисы Морено.

— А кроме бумажных комбинезонов у тебя появилось что-нибудь еще?

— Появилась свидетельница. Двадцатитрехлетняя женщина видела на улице Бустос-Тавера троих мужчин. В точности определить время она затрудняется. Думает, что было это около полуночи, и это похоже на правду. Она рано возвращалась из клуба, потому что плохо себя почувствовала.

— Она хорошо их разглядела?

— Они испугали ее… не столько видом, потому что в темноте на неосвещенной улице плохо видно, но она почувствовала что-то нехорошее и сделала крюк, чтобы не столкнуться с ними лицом к лицу.

— Рост, вес, какие-нибудь приметы?

— Двое из них — примерно одинакового роста — метр восемьдесят пять или метр девяносто, на глаз — килограммов в сто весом. Третий же — коротышка, но очень плотный. Она сказала, что ей бросилась в глаза его мускулатура. Шея толстая. Ей показалось, что он не чужд бодибилдинга. У одного из высоких в руках был набитый мусорный мешок. Примечательно, что, даже не разглядев их как следует, она решила, что это не испанцы. Форма головы какая-то чужеземная.

— Описание третьего из парней очень интересно, — сказал Фалькон. — Совпадает с имеющимся у меня показанием свидетеля двойного убийства в Трес-Миль.

— Мы распространили приметы по полицейской связи.

— Скажи Рамиресу, что два трупа в квартире наркодилера имеют отношение к его расследованию. Анибал Паррадо ведет оба дела. Вечером все мы встретимся во Дворце правосудия, в котором часу — договоримся. А что насчет тех трех бизнесменов, которых я поручил тебе проверить?

— Хуан Вальверде в настоящее время находится в Мадриде, Антонио Рамос — в Барселоне, а вот куда они собираются двинуть — это вопрос другой. Их помощникам велено не разглашать подобную информацию, — сказала Феррера. — Так что все данные, почерпнутые из их досье, я переслала своему хорошему другу в информационном отделе Главного комиссариата. Они занимаются антитеррором. И связаны и с аэропортами, и с вокзалами, имеют выход и на рейсы частных авиалиний и выяснят все передвижения данных лиц за последние дни… в случае, если те бронировали билеты. Чарльза Таггарта, американского консультанта, они также проверят. Сведения о нем я раздобыла в визовом управлении. Где он находится в данный момент, мне выяснить не удалось: он же не является штатным сотрудником корпорации. Все, что я могу пока сказать, — это что ни в их мадридском офисе, ни в барселонском офисе «Горизонта» его сейчас нет.

— Я не думал, что ты станешь вдаваться в такие подробности, — сказал Фалькон. — Нам требуется личная встреча с ними. Не годится, приехав в Мадрид, узнать, что они находятся во Франкфурте.

— Я посчитала свою задачу более серьезной, — сказала Феррера. — Мой знакомый, так или иначе, выяснит все, что доступно выяснению, и вы будете ссылаться на эти сведения на допросах в случае, если они начнут отпираться. А теперь инспектор Рамирес хочет с вами поговорить.

— Я только хочу предупредить тебя, Хавьер, — сказал Рамирес. — Комиссар Эльвира звонил и интересовался тобой. И только что ко мне наведывался наш общий друг Андрее Лобо, злой как черт, еле разговаривает, ну знаешь, как это он умеет, он тоже интересовался, где ты пропадаешь.

— Почему бы им не позвонить мне напрямую?

— Опыт мой подсказывает, — отвечал Рамирес, — что простая выволочка по телефону — не в их правилах. Удалось кого-нибудь вспугнуть?

— Слыхал когда-нибудь о человеке по имени Алехандро Спинола?

— Тот еще фрукт.

— Так ты его знаешь?

Пауза.

— Нет, конечно, — отвечал Рамирес как о чем-то самоочевидном, — но распознавать таких фруктов я умею. И знаю, что работает он в мэрии и приходится сыном председателю Совета магистратуры Севильи… так что назвать его подонком в глаза я бы поостерегся.

— Он познакомил Марису с Эстебаном Кальдероном.

— Ага! — вскричал Рамирес, словно вдруг ему открылся путь к раскрытию дела. И тут же спросил: — Так что, черт возьми, это может значить?

— Мы имели с ним интересный фехтовальный поединок, — сказал Фалькон. — Он, конечно, боец что надо. Я склоняюсь к мысли, что заговор, приведший к взрыву шестого июня, еще не изжил себя, но принял иную форму или же расширяется, стремясь проникнуть в иные сферы в парламент и мэрию!

— И взрыв был задуман, чтобы держать под контролем местных политиков и проникнуть в администрацию мэрии, — сказал Рамирес. — Ты не считаешь, что делаешь из мухи слона, а, Хавьер?

— Я нюхом чувствую что-то нехорошее в этом Спиноле, — сказал Фалькон. — Он деятелен и честолюбив. Подозреваю, что в их семье Эстебан считался образцом талантливости и ума и Алехандро всю жизнь пытался доказать, что и он не хуже. Мозгов, чтобы стать юристом, ему не хватило, но он обладал другими способностями.

— И он воспользовался ими, чтобы прищучить кузена?

— Не удивлюсь, если это так.

— Погоди-ка, — сказал Рамирес, — Кристина только что сказала мне, что Эльвира требует тебя к себе. И кажется, что дело срочное.

— Что симптоматично, — сказал Фалькон. — Трубят сбор. Скажи комиссару, что я прибуду как только смогу.

Консуэло сидела в ночной рубашке; экран компьютера освещал ее лицо и мокрые волосы. Она повела себя глупо и опрометчиво, но сейчас решила не торопиться и обдумать следующий свой шаг более тщательно, чем предыдущий. Она внесла в компьютер свой телефонный разговор, записала его со всей точностью, на какую только оказалась способна. Потом перечитала, внеся поправки, которые подсказывала ей память всякий раз, когда в ней внезапно всплывали те или иные полузабытые детали.

От работы этой она взмокла, что несколько смягчило ее истерическое состояние. Приняв душ, она оделась с намерением позвонить Хавьеру с тем, чтобы немедля встретиться с ним и поставить его в известность о последних событиях. Но, уже потянувшись к телефону, она вдруг осознала, что это именно то, чего от нее ждут. Она вновь скинула с себя одежду, чтобы опять не поддаться опрометчивому порыву, и, сев, погрузилась в раздумья.

Для начала она попыталась ответить на вопрос, заданный ей похитителем: почему был похищен Дарио? Потому что им не понравилось вмешательство Хавьера в расследование. Похищая Дарио, они были уверены, что она тут же обратится к Хавьеру, использует его опыт криминалиста. Возможно, они ожидали, что Хавьер, не открывая ей причины похищения, непосредственно включится в поиски мальчика. Это отвлечет его от так беспокоящего их расследования. Но Хавьер решительно передал дело в отдел преступлений против детей, и, значит, план русских по оказанию на него косвенного давления не сработал и желаемый результат не был достигнут. Теперь же они используют ее в качестве своего агента, чтобы все-таки заставить Хавьера поучаствовать в розыске. Им надо, чтобы она употребила свое несомненное влияние на Хавьера, мучающегося чувством вины, и подтолкнула его к совершению служебного преступления — изъятию из управления полиции их денег и дисков. Четко высказанное ими условие — непривлечение к делу иных лиц и организаций, если она не желает вреда своему сыну, — может свидетельствовать о том, что в полиции у похитителей есть свои информаторы. Если бы Хавьера уличили в подобном преступлении, он был бы немедленно отстранен от службы, а это выгодно русским.

Такова была первая логическая цепочка, которую ей удалось выстроить со времени похищения Дарио. Она ощутила крепнущие силы и возможность сконцентрироваться на проблеме. Пока что, думала она, я делала все, как вы и ожидали. Вы промучили меня сорок восемь часов и довели до такого отчаянного состояния, что я действовала под вашу диктовку. Ну а теперь настал мой черед показать вам, с кем вы решили сразиться.