В день пятый - Хартли Эндрю Джеймс. Страница 62

— Что?

Джим призадумался и ответил:

— Быть христианином — значит жить вместе с бедными и угнетенными. Мы делимся с ними своей плотью, как это делал Христос, принимаем участие в их жизни, существуем в тех же условиях, в том же политическом и экономическом окружении.

Томас посмотрел на него, вспоминая слова Хейеса о бедняках, выселенных за долги, гадая, не подверглись ли недавно принципы Джима серьезному испытанию. Ему хотелось спросить об этом, однако у них были более неотложные дела.

— Смотри, — вдруг встрепенулся Горнэлл.

Уже начинало темнеть. Последние журналисты разъехались, и переводчица мисс Ивамото открыла дверь своей белой машины, равнодушно взглянув на трех девиц, которые, все еще сохраняя надежду, торчали у возведенной в спешке ограды из металлической сетки. Из жилого прицепа вышел Мацухаси и что-то сказал ночному охраннику. Тот кивнул, словно получив приказание. После чего расстроенных девиц выпроводили за пределы территории. Всех, кроме одной.

— Похоже, кому-то в конце концов все-таки повезло, — с неприкрытым отвращением пробормотал Томас.

Мацухаси открыл дверь жилого прицепа. Девушка, стройная японка в черном вечернем платье, с распущенными волосами, отвесила ему едва заметный поклон и шагнула в прямоугольник света, падающего из двери. Покончив со своими обязанностями, молодой человек попрощался с охранником и направился к одинокой машине, оставшейся на площадке. Войдя в прицеп, женщина обернулась, закрывая за собой дверь.

Это была Куми.

Исторгнув поток ругательств, Томас навалился плечом на дверь машины, но Джим его удержал.

— Ты знал, что это Куми? — гневно бросил Найт. — В курсе ее идей?

— Она попросила ничего тебе не говорить, — виновато промолвил Джим.

— Да, теперь я понимаю, как эта просьба этическим козырем бьет все прочие моральные соображения! — взревел Томас. — Это же моя жена!

— Бывшая, — поправил Джим.

— Да, это совершенно другое дело, не так ли, святой отец?

— Куми делает это ради тебя, — сказал Горнэлл. — Она говорила, что сможет постоять за себя и не сделает ничего… предосудительного.

— Предосудительного?! — крикнул Томас. — Все это просто омерзительно!

— Куми хочет посмотреть, удастся ли ей заставить Ватанабе что-либо открыть…

— По-моему, в этом можно не сомневаться. Или ты не согласен? — рявкнул Найт.

— Я имел в виду информацию, — примирительно произнес Джим. — Пока она там, Ватанабе будет очень кстати занят. Так что я прямо сейчас отвезу тебя в его лабораторию в Кофу и дам возможность там пошарить. Сам же вернусь сюда. Куми достала для нас два сотовых телефона. Вот, держи. Он уже запрограммирован. Если мы будем нужны, она сможет с нами связаться.

— Ты примчишься на помощь как чертова кавалерия в сутане, так?

— Будем надеяться, не чертова, — заметил Джим, заводя двигатель. — Договорились?

— Только возвращайся сюда быстрее, — вздохнул Томас.

Куми подготовилась наилучшим образом. Остальные девицы были моложе ее, но слишком безвкусные и откровенные в своем поведении, чтобы иметь хоть какие-нибудь шансы. Она потратила часа два, изучая в Интернете заметки в бульварной прессе, посвященные достижению подобных целей. Ватанабе любил класс или хотя бы внешнее его подобие, обожал борьбу, поскольку в этом случае неизбежная победа больше льстила его тщеславию. Куми не нашла никаких упоминаний о том, что он форсировал события, не добившись желаемого, однако, на ее взгляд, подобное если и случалось, то крайне редко.

Знаменитый археолог принял ее в обтягивающих черных джинсах, подпоясанных ремнем с большой серебряной пряжкой в стиле индейцев навахо, сапогах из крокодиловой кожи и белой шелковой рубашке без воротничка с открытой шеей, свободные рукава которой были собраны в манжетах и засучены по локоть. Его глаза скрывали очки с тонированными стеклами. Мельком взглянув на Куми, он равнодушно затянулся сигаретой. Теперь ему уже не нужно было пристально разглядывать свою гостью. Приглашал Мацухаси, но выбор сделал сам Ватанабе.

Куми вошла осторожно, решив остановиться на более сдержанных, изящных движениях по сравнению с тем, к чему привыкла. Она обвела взглядом внутреннее убранство жилого прицепа, поразившее ее неожиданной роскошью, изображая тщательно рассчитанное сочетание робости и кокетства. Все это было чуждо ее натуре, но по роду своей деятельности Куми привыкла постоянно играть самые разные роли, хотя, разумеется, и не такие гротескные, какие приходилось исполнять иностранкам, если те желали добиться успеха у токийских кавалеров.

Учтиво поклонившись, Ватанабе с обворожительной неловкостью пробормотал слова приветствия и гладкие комплименты. Несмотря на свою звездность, он ухаживал за женщиной так, как и большинство тех японцев, что знала Куми, то бишь с мальчишеской неуклюжестью, нацеленной на то, чтобы усыпить ее бдительность. Ватанабе предложил ей сигареты, от которых она отказалась, и шампанское, на которое она согласилась.

Они разговаривали по-японски. Куми не собиралась раскрывать свое происхождение, и в этом ей помогало достаточно свободное владение языком. Она не могла убедительно воспроизвести какой-нибудь местный диалект, однако та особа, которую изображала Куми, наоборот, готова была бы сделать все возможное, чтобы скрыть подобную ограниченность, так что с этим не должно было возникнуть никаких проблем. Куми играла роль лощеной жительницы Токио, приехавшей в гости к своей бывшей однокурснице, которая теперь работала в Эн-эйч-кей. Она якобы увидела Ватанабе на пресс-конференции и была… заинтригована. Признательно улыбнувшись, археолог сказал, что не заметил ее в зале.

— Я не хотела попадаться вам на глаза до тех пор, пока не определюсь, как мне быть, — с легкостью солгала Куми.

— Что же вы надумали? — спросил Ватанабе, наслаждаясь игрой.

— Выпить, — ответила Куми спокойно, ничего не раскрывая, но при этом откровенно глядя в его скрытые темными очками глаза.

Удовлетворенный таким ответом, Ватанабе чокнулся с ней и пригубил шампанское.

Минут десять Куми говорила ни о чем, позволяя мужчине обхаживать ее, но сохраняя физическое расстояние, демонстрируя истинную японскую сдержанность и в то же время не осаживая его. Затем она перевела разговор на раскопки, особо подчеркнув свой интерес и восхищение. Та женщина, которую изображала Куми, ни за что не стала бы открыто хвалить самого археолога, но с этой задачей прекрасно справились комплименты, адресованные его работе. Ватанабе не хотелось уклоняться в сторону, но он, похоже, сообразил, что этот путь ведет к большей близости, и начал рассказывать о раскопках, о том, как наткнулся на первые предметы, что показалось ему странным в костях… Куми осторожно, не расставаясь со своей расчетливой сдержанностью, проявляла растущее внимание, слушая археолога с широко раскрытыми глазами и вознаграждая время от времени непроизвольным прикосновением к его руке.

— А что ваши помощники? — спросила она. — Они тоже занимаются работой или лишь выстраивают в очередь ваших поклонниц?

Ватанабе рассмеялся, услышав такую откровенность, и ответил:

— Мацухаси — мой ученик. Археолог он неважный, но очень преданный. Телохранители ученым не положены, но Мацухаси достаточно неплохо справляется с этой обязанностью.

— Он очень внушительный мужчина, — заметила Куми.

— Вы не знаете и половины всего, — признался Ватанабе, снова наполняя ее бокал шампанским. — У Мацухаси девятый дан черного пояса по тхэквондо и симсудо. Это корейское искусство обращения с мечом. Перед тем как заняться археологией, он успел отбыть срок в тюрьме. — Неожиданно махнув рукой, пародируя удар каратиста, он низко присел в духе Брюса Ли, после чего упал в кресло и затрясся в неудержимом хохоте.

— Молодой человек вас защищает? — настаивала Куми. — Следит за тем, чтобы никто не оказался у вас на пути?

— Для этого Мацухаси мне не нужен, — небрежно произнес Ватанабе, под действием алкоголя становясь все более откровенным. — Я могу сам о себе позаботиться. У меня есть друзья. Могущественные люди.