Без пощады - Керник Саймон. Страница 23

— Но что вы могли сделать? — спросил Болт, чувствуя необходимость ее утешить.

— Знаю только одно: через месяц после того разговора в ресторане Джон умер.

— Покончил с собой?

— Так гласило официальное заключение.

— Вы не верите?

— Майк, Джон никогда не пошел бы на самоубийство. У него была дочь-подросток, в которой он души не чаял, и огромное чувство ответственности. Разве он оставил бы Рейчел? Кроме того, он иной по натуре. Вы сейчас скажете, что близкие самоубийц всегда так говорят. Но я проработала в полиции довольно долго и знаю, какие люди обычно накладывают на себя руки. Я бы заметила какие-нибудь признаки.

— Однако Джон постоянно над чем-то размышлял, — вставил Мо. — Можно ли допустить, что вы… — Он помедлил: когда этого требовала ситуация, Мо становился настоящим дипломатом. — Что вы видели симптомы, но не придали им значения?

— Он не вел себя как самоубийца. Джон был одержим этим делом и переживал, что ему связали руки. Убивать себя из-за этого он не стал бы. Точка.

Тина сделала еще глоток. Болт заметил, что ее руки дрожат.

Его осенила мысль.

— Что послужило непосредственной причиной смерти?

— Передозировка снотворного. Тоже очень странно, потому что снотворного он не принимал в принципе.

Мо и Болт переглянулись. От Тины это не ускользнуло, и она спросила, как умер Парнэм-Джонс.

— Между нами, наглотался снотворных таблеток. Дилантина.

Она глубоко вздохнула:

— Один в один.

— То есть Джон тоже умер от передозировки дилантина?

— Да. Именно так.

Болту пришла в голову еще одна мысль.

— А Джон оставил предсмертную записку?

Впервые за вечер на ее лице промелькнуло сомнение.

— Короткую, всего две строчки.

— Напечатанную или написанную от руки?

— Напечатанную.

— Он ее подписал?

Тина кивнула.

Поскольку предсмертное послание Парнэм-Джонса осталось без подписи, возбуждение Болта пошло на убыль.

— Подпись была подделана?

— Нет, — нехотя признала Тина, — я сама ее видела. Почерк вроде бы его. Но вот текст записки… — Она подыскивала нужную фразу. — Слова не его. Джон ни за что бы не написал: «Простите, жизнь стала для меня невыносимой». Его записка была бы длиннее. Он бы объяснил, почему пошел на это, и отдал бы какие-нибудь распоряжения насчет Рейчел или даже оставил бы ей отдельную записку. — Тина осеклась и пристально взглянула на детективов. — Что такое? Почему вы так странно на меня смотрите?

Возбуждение охватило Болта с новой силой.

— Вы помните точные слова записки? — спросил он с преувеличенным спокойствием.

Тина зажгла еще одну сигарету и перевела взгляд на стол, собираясь с мыслями.

— Я столько раз ее перечитывала, — проронила она наконец. — Да, я все помню. Как я уже сказала, она была совсем короткой. «Всем, кому я дорог. Простите, жизнь стала для меня невыносимой. У человеческих сил есть предел. С любовью…» И поставил официальную подпись, что опять-таки не в его духе. Он всегда подписывался просто: «Джон».

Болт и Мо дружно охнули. Формулировка до последнего слова совпадала с тем, что напечатал перед смертью на листе гербовой бумаги Парнэм-Джонс.

Я пристально глядел на Дэниелса, пытаясь понять, что им движет. Мы стояли на светофоре, лил сильный дождь.

— А с чего вы решили, что я помогу вам искать мою жену?

— А с того, — сказал он, повернувшись в мою сторону и буравя меня не менее пристальным взглядом, — что сейчас я единственный, кто верит в вашу непричастность. Весь мир против вас. Вы должны с благодарностью принимать любую помощь, и я готов ее оказать.

Я вздохнул и сделал глубокую затяжку. Зажегся зеленый свет, и мы тронулись с места. Вкус табака казался уже не таким противным, но я все равно не понимал, зачем подростком скуривал двадцать пять сигарет за день. За окном проплывали мокрые ночные улицы неизвестного мне района Лондона; мы словно ехали сквозь сюрреалистический кошмар.

— Кто такой Ленч? И с чего он взял, что занюханный клерк вроде меня может прятать нужную ему вещь?

— Ленч — наемный убийца. Мы точно установили его причастность к четырем убийствам и двум исчезновениям. А всего он мог приложить руку к смерти не менее двадцати человек.

— Господи… Почему же он до сих пор разгуливает на свободе?

Губы Дэниелса растянулись в тонкую, как ниточка, улыбку.

— До сих пор верите во всемогущество полиции? Как трогательно!

— А вы разве нет? Обалдеть!

Похоже, настал Судный день для всех моих предрассудков.

— Да, у нас есть сведения, — продолжал он, пропустив мимо ушей колкость, — но проблема в том, что Ленч осторожен. Он не оставляет следов, а иногда даже и трупов и работает только с теми людьми, в которых совершенно уверен. Они сами так глубоко в этом завязли, что никогда не выступят в суде против него. Если честно, нам даже его настоящее имя неизвестно. Вот почему понадобилось внедрить в банду человека, чтобы тот нашел улики против Ленча изнутри.

— Вы сказали, что он наемный убийца. На кого он работает?

— На очень богатого бизнесмена с разносторонними интересами, имя которого я вам назвать не могу, потому что вы наверняка о нем слышали. Сейчас он почти полностью перешел на легальный бизнес, хотя начинал с контрабанды кокаина и героина. Чем спустить барыши в унитаз, как большинство ему подобных, он предпочел вложить их в недвижимость. Потом осталось только расширить бизнес до строительства и смежных отраслей — теперь он не просто скупал недвижимость, а строил новую. И чрезвычайно преуспел, во многом благодаря тому, что перенес на жилищный бизнес проверенные методы наркоторговли. Когда кто-то встает у него на пути, он либо дает взятку, либо, если номер не проходит, поручает Ленчу разом избавиться и от человека, и от проблемы. Мы наблюдаем за ним уже много лет, но от криминала как такового он держится в стороне, поэтому мы решили, что единственный способ его подловить — собрать улики против Ленча, припереть того к стенке, а потом уж заставить его дать показания против нашего главного подозреваемого. И вот внезапно наш план провалился.

Это все было интересно, но мое положение яснее не стало.

— Ну а что вам сообщили обо мне? Как получилось, что и я стал объектом?

— Около полугода я проработал, так сказать, на периферии банды Ленча, выполняя всякие мелкие задания — тряс должников, запугивал несговорчивых. В ядро организации мне проникнуть не удавалось. Более-менее полной информацией располагает в банде лишь горстка избранных, трое или четверо. Мантани один из них, и работал я в основном на него. Последнее время мне стали доверять больше — пару раз я виделся с Ленчем и вроде бы ему понравился, — но все еще считали чужаком. По крайней мере до сегодняшнего утра. Сначала Ленч ни с того ни с сего вызывает нас с Мантани к себе. Ясно, что назревает что-то важное. Он говорит, что возникла чрезвычайная ситуация; нам надо оставаться на месте и ждать новых приказов. Мы ни при каких условиях не должны отлучаться от телефона — даже в туалет. Потом он отводит Мантани в сторонку и говорит ему что-то, не предназначенное для моих ушей; позже тот пробалтывается мне, что приказы идут от босса Ленча. Это у босса проблемы: ему до зарезу понадобился какой-то предмет. Что именно, никто из нас не знает. Известно лишь, что кто-то хорошо эту вещь спрятал и ее нужно отыскать любой ценой.

— Поэтому на меня устроили охоту? Они думают, что эта вещь у меня?

— Приказ мы получили в шесть вечера. Мы должны были выследить вас и доставить в безопасное место для допроса. Выходит, Ленч и его босс действительно уверены, что нужный им предмет у вас. Видимо, Мантани решил выбить информацию до приезда Ленча, надеясь на его похвалу.

Я вспомнил, как допрашивал меня Мантани — ни разу не упомянув, чего же ему от меня нужно, — и решил, что рассказ Дэниелса заслуживает доверия. Однако тогда меня ожидал весьма невеселый вывод. Да, я не знал, где находится эта штука, — но ведь получалось, что знала Кэйти!