Кровавый след - Мейер Деон. Страница 25

На следующее утро она обратилась к соседям за помощью. Спросила, нет ли какого-то, по ее выражению, «экологичного» средства для борьбы с муравьями в моем саду. И заодно поведала, как накануне «слишком быстро срезала поворот, потому что соскучилась по Леммеру».

– И что?

– И разбила его пикап. Вдребезги.

– А потом?

– Я увидела, что не пострадала. Ну, и прошла последние семь километров пешком.

Соседи изумленно качали головами:

– Что же сказал Леммер?

– Не знаю. Я не понимаю по-французски.

По словам дядюшки Ю, Эмма рассмешила их до колик; они еще долго хохотали, хлопая друг друга по плечам. После они охотно объяснили Эмме, что муравьев, обитающих в Кару, так называемыми «экологичными» ядами не возьмешь.

Эмма уговорила меня вместе с ней ходить в локстонскую церковь по воскресеньям. Именно благодаря ей нас пригласили на барбекю у плотины и на торжественный ужин, посвященный открытию регбийного сезона. Эмма Леру стала моим пропуском в местное общество, моей визой в тихую гавань. Забывшись от любви, я плыл по течению, заглушая тихий внутренний голос, который время от времени спрашивал: «А если все они узнают, кто ты на самом деле?»

Дело в том, что Локстон, как и Эмма, понятия не имел, кто я такой.

Я подозревал, что соседи кое о чем догадывались. Антьи тактично задавала наводящие вопросы. Сама Эмма кое-что заметила, когда была моей клиенткой. В поисках ее брата мне время от времени приходилось применять свои таланты на практике. Наверное, брат потом кое о чем рассказал ей, когда они обсуждали прошлое. Может быть, мои таланты вызывали ее интерес? Может, именно поэтому ее ко мне потянуло? Когда я охранял ее, она легко вошла в роль опекаемой – так поступили бы на ее месте многие женщины.

Сегодня утром, общаясь с «Рыцарями», она снова увидела мое нутро, мою сущность. И попыталась меня удержать, не укоряя. Может быть, она думала, что в состоянии справиться со мной?

Но она знала меня лишь частично.

Я должен был рассказать ей всю правду о себе.

Я хотел рассказать. Иногда я еле сдерживался. Мне так хотелось исповедаться, что с моих губ готовы были сорваться роковые слова… «Эмма, в гневе я избил человека до смерти. И испытал при этом удовлетворение и радость. Потому что я – прирожденный убийца. Насилие живет во мне. Насилие – мое второе «я». Но всякий раз, до того, как признание слетало с губ, подобно злому джинну, выходящему из волшебной лампы, меня останавливал парализующий страх потерять ее, а вместе с ней – и надежду на то, что она полюбит меня. И не только надежду на ее любовь. Надежду на то, что ее любовь превратит меня в другого человека, достойного ее любви. Волшебство уже начало совершаться. Она смешила меня, подталкивала к тому, чтобы я смешил ее, стал беззаботным, игривым и остроумным. С ней я иногда напрочь забывал о темных закоулках в моей голове. Впервые в жизни я начал нравиться себе. Совсем немножко. Меня согревало ее одобрение. А теперь – ее любовь.

«Я люблю тебя, Леммер».

Я стоял у самолета, а она обнимала меня, прижавшись губами к моему уху, и я ничего ей не ответил. Я понимал: до того, как я отвечу, мне придется все ей рассказать.

Но сейчас слишком поздно; я слишком боюсь причинить ей боль и обидеть ее. Ее и себя.

Я смотрел на бесконечные равнины Северной Капской провинции и гадал, из-за чего меня вырвало – из-за того, что я лечу на маленьком самолетике, или из-за моей огромной нечестности.

23

Чтобы избавиться от неприятных мыслей, я спросил Лоттера, как он познакомился с Дидериком.

– Он друг моего друга. Несколько лет назад неожиданно приехал ко мне. Сказал, что слышал, что я летаю где угодно. Ему хотелось осмотреть один участок в Мозамбике, в который ему предлагали вложить деньги, но ехать туда на машине слишком далеко, время – деньги, и не мог бы я его подбросить? Так все началось. И продолжается до сих пор. Дидерик звонит мне и говорит, что ему срочно нужно доставить запчасти для трактора из Эрмело, или быстренько слетать в Виндхук, или забрать приятеля из Локстона. Знаете, как бывает: тебе платят за то, чем ты любишь заниматься… Вы знаете, что у него на ферме есть взлетно-посадочная полоса?

Я признался, что почти ничего не знаю о Д ид ерике.

– Он – тот еще тип. Но хороший бизнесмен. Замешан в чем ни попадя…

Асфальтированное шоссе из Мусины, похожее на бархатную ленту, бежало с востока на запад, прорезая темно-коричневый вельд.

В двадцать минут третьего мы начали снижаться. Летели так низко, что я разглядел справа канализационный коллектор, кладбище, а за ним – городишко. Лоттер снижался легко, как перышко, небрежно и как будто без труда; потом мы развернулись и полетели на восток, затем свернули направо, полетели вдоль служебной дороги к скопищу низких строений и ангаров. Мы приземлились; Лоттер подрулил к аэродрому. Самолет остановился. Лоттер открыл задвижки прозрачного купола над кабиной. Нас накрыло волной жары.

– Приехали. За вами приедет грузовик.

Я огляделся. Грузовика нигде не было видно.

Я отстегнул прочный ремень безопасности, взял свою спортивную сумку, достал из-за сиденья сверток с короткостволом и протянул Лоттеру руку.

– Спасибо!

– Не за что. И удачи вам. – Он показал на сверток, который я держал на руках, как младенца: – Надеюсь, вам не придется пускать его в ход. – Я стоял на асфальте; прежде чем он снова закрыл прозрачный купол, он крикнул, перекрывая рев работавшего вхолостую двигателя: – Леммер, наверное, вы уже в курсе: у старины Дидерика деньги надо требовать вперед!

За воротами аэродрома начиналось гудроновая дорога; она прорезала коричневый вельд. Кое-где виднелись деревья. Я расстегнул молнию на сумке, бросил сверху короткоствол, закинул сумку на плечо и зашагал по дороге. Жара все больше давила на меня; по спине тонкими ручейками тек пот. Дорога была пустой. Пустынной. Где Лоуренс Лериш?

Зачем я так быстро согласился, ни о чем толком не спросив? Надо было взять мобильный номер Лериша. И Дидерика Бранда. Бранду мне уже сейчас хотелось задать несколько вопросов. Например, почему Бранд обратился ко мне в самый последний миг, всего за несколько часов до перевозки носорогов? Когда он решил меня нанять?

Впереди я разглядел перекресток. Там и подожду.

Единственным убежищем от безжалостно палящего солнца служили четыре жалких, почти безлиственных дерева. Я поставил сумку на землю и попытался устроиться хотя бы в подобии тени. Прислонился спиной к стволу. Рубашка липла к спине, пот ел глаза. Шляпу я не захватил.

Я посмотрел на часы. Без четверти три.

Вытер лоб рукавом. Потом громко, продолжительно выругался.

24

Без четверти четыре я по-прежнему сидел на земле; от палящего солнца меня отделял лишь чахлый древесный ствол. Зазвонил мой мобильник. Я встал на ноги и достал телефон из кармана брюк, надеясь услышать голос Дидерика Бранда. Мне было что ему сказать.

Оказалось, звонил дядюшка Ю ван Вейк. Из Локстона.

– Леммер, приятель, я слышал, Дидерик тебя во что-то впутал.

– Да, дядюшка, – вежливо, как принято в Кару, ответил я.

– Он заплатил тебе аванс?

– Не знаю, дядюшка Ю, он вел переговоры с моим работодателем.

– Вот как… Ну, значит, все в порядке. И что ты должен для него сделать?

– Пока не могу сказать.