Маятник Судьбы - Чекалов Денис Александрович. Страница 76
– Даже сейчас? – спросил я.
– Теперь у меня есть ты.
Сакральные символы, выкованные из хромовой платины, светились на телах хранителей камня.
Ранее они были спрятаны под рубахами, и по простой веревочке на шее пастуха никто не мог догадаться, что носит он не примитивный оберег крестьянина и не знак одной из распространенных религий.
Теперь кресты коуди не скрываясь исторгали лучи астрального света.
Четыре лепестка разворачивались вокруг треугольника, который служил символу центром и связующим звеном. Каждый из отростков изгибался, готовый покатиться вперед, как солнце катится каждый день по голубому небосклону.
Лица пастухов были искажены ненавистью. Это была первобытная, дикарская ненависть, которую туземец испытывает к жителям соседней деревни – не потому, что они причинили ему зло, а по той простой причине, что они чужие. Самые черные чувства кипели в погибших душах этих людей.
Эрифманские лошади, храпя и закусывая кожаные удила, несли своих всадников вперед, и с каждым ударом копыт хранители камня приближались ко мне и Франсуаз.
В руках пастырей были черные двузубцы; острые наконечники их с трех сторон имели накаты, чтобы причинить жертве еще больший вред, когда будут вырваны из ее тела.
Между зубьев плясали две молнии, белая и голубая. Они символизировали собой свет и добро – те силы, которые древние хотты считали наиболее могущественными.
– Бэйби, – пробормотала Франсуаз, высоко поднимая лезвие своего меча. – Предупреждай, когда вытаскиваешь из шляпы таких кроликов.
– Это побочный эффект, – пояснил я. – Я не их имел в виду.
Я не стал вытаскивать пистолет. Каменный исполин, памятник далекой эпохи, возвышавшийся над пожелтевшей травой, не давал использовать вблизи него какое-либо иное оружие, кроме простого дерева и металла.
– Я есмь пастырь добрый, – проговорил я. – Пастырь добрый кладет жизнь свою за овец. Не о них сказано, Френки, а?
Охранители камня приближались к нам. Ожесточение, написанное на их лицах, не оставляло надежды на то, что этих людей удастся убедить не проливать кровь.
Разлапистые кресты, вздрагивавшие на их телах в такт скачке эрифманских лошадей, ощущали присутствие демонессы так же чутко, как и зубастые верховые твари.
Я тоже стал мишенью, на которую четверо пастырей камня собирались выплеснуть кипящее масло своей ненависти. Я не принадлежал к детям мрака, но я вступил в пределы ведического кольца, сопровождаемый могущественной демонессой.
Этого было достаточно, чтобы стать врагом последователей коуди.
Темный шквал набегал на меня, грозя смести и растоптать, трехпалые копыта лошадей, подбитые шипованными подковами, сминали безвольную траву и с корнем вырывали ее из сухой земли.
Всадник держал двузубец в высоко поднятой руке, мускулы под домотканой материей рубахи напрягались, чтобы распрямиться в момент броска.
Я перехватил двузубец в броске, сжав пальцы там, где три тугих обруча приковывали к шесту металлическое навершие. Я продолжил движение, которым пастырь истукана намеревался пронзить меня.
Мой рывок сбросил его с лошади. Всадник с бешеным криком перевалился через голову эрифманского коня, ломая ему хребет. Тот упал на бок, взбрыкивая ногами. Всадник, выброшенный из седла, распластался на земле, не выпуская из рук древко двузубца.
Я выхватил у него оружие и развернулся. Лошадь второго хранителя была уже близко. Я видел белесое облачко пара, вырывавшееся из ее ноздрей. Карие глаза лошади, налитые кровью, были прикованы ко мне, а острые клыки грызли удила.
Я направил тупой конец своего двузубца в грудь всадника. Его оружие пробило воздух в четверти дюйма от моей головы, радужные молнии заплясали вокруг меня. Я выбросил противника из седла, он рухнул на землю, а лошадь поскакала дальше.
Его товарищ, которого я сбил первым, стал подниматься. Не оборачиваясь, я вонзил ему в спину черный двузубец. Две молнии прошли сквозь его тело – белая и дрожащая голубая. Крик, полный религиозного ужаса, вырвался изо рта пастыря и затих над просторами степи.
В том месте, где два острия пробили тело хранителя, закрутилась, убыстряясь с каждым витком, воронка пространства. Пальцы человека скрючились, пытаясь вцепиться в траву и удержаться.
Ускоряющийся водоворот измерений втягивал его в себя, лишая очертаний тело и заставляя голос теряться в расщелинах между мирами. Человек исчез, и только капли его крови, оставшиеся на двузубце, были свидетельствами того, что вздох назад здесь лежал пастырь каменного истукана.
Пасть эрифманского коня отворилась, я почувствовал его смрадное дыхание, и пар, бивший из его ноздрей, коснулся моего лица.
Я ударил монстра по голове сбоку; лошадь остановилась, словно внезапно ощутила натянутые удила. Передние копыта твари переступали на месте, выбивая глухую дробь по твердой земле, затем они подогнулись и лошадь упала, уставившись остекленевшими глаза в траву.
Я подошел к второму всаднику, который все еще лежал на спине.
– Предатель, – прохрипел тот, пытаясь подняться. – Ты предал человеческий род. Эта тварь…
Я наклонился и ударил его кулаком в висок. Струйка крови потекла из его правого глаза. Он был мертв.
Два всадника налетели на Франсуаз одновременно – один с севера, откуда дул ветер, другой с противоположной стороны. Уклониться от одного из них значило попасть под копыта другого.
Франсуаз крутанулась на месте, выставив перед собою меч. Острый клинок перерубил передние ноги эрифманских лошадей, и они рухнули на землю, выбрасывая седоков из седел.
Два закругленных креста коуди коснулись пожелтевшей травы. Франсуаз прыгнула на своих противников и прижала их к земле, наступив ногами тому и другому на спину у основания шеи.
Пастыри священного камня попытались было сбросить ее, но лишь дернулись и застыли, скованные жгучей болью.
– Так, ребята, – жестко улыбнулась Франсуаз. – Почему вы напали на нас?
– Мерзкая демоница, – прохрипел один из поверженных ею стражей. – Наш долг защищать мир от таких, как ты.
– Неужели? – усмехнулась девушка.
– Мы – солдаты коуди, – глухо проговорил его товарищ. – Их именем мы боремся с силами тьмы.
– Солдаты? – переспросила Франсуаз. – Тогда вот вам отставка.
Единым движением она рассекла головы лежащих людей и направилась ко мне, по пути добивая искалеченных лошадей.
– Где ты научился забивать скот ударом кулака? – спросила Франсуаз, бросив короткий взгляд на четвертого коня.
– Френки! – ужаснулся я. – Можешь ли ты себе представить, чтобы я такому учился?!
13
Франсуаз уперла ладони в крепкую талию и мрачным взглядом окинула каменного истукана.
– Ладно, Майкл, – произнесла она. – Я дам тебе вторую попытку.
Изогнутый крест коуди, символ шестерых пророков, кривился на черном камне посреди надписей. Я дотронулся до него, и выпуклости барельефа утонули под моими пальцами, тая в скальной породе.
Моим глазам предстала дверь, поворачивавшаяся на невидимых шарнирах. Внутри камень оказался полым. Седой старик с взлохмаченными волосами сидел в узкой келье, глядя на нас из-под кустистых бровей.
– Это еще кто? – удивилась Франсуаз.
– Книжник хоттов, – произнес я.
Маленький огарок свечи, прилепленный воском к каменному выступу, пробивал маленькое пятнышко света в вечной темноте кельи.
Три такие же свечки, перевитые промасленной бечевкой, лежали рядом. На небольшом дощатом столе находились книги. Доски были старые, когда-то покрытые маслянистым лаком, они не были скреплены ни гвоздями, ни скобами.
Тонкие шнуры, стягивавшие их вместе, проходили сквозь узкие отверстия, высверленные, в чем я почти не сомневался, палочками из дерева более крепкой породы.
Лавка стояла напротив стола с книгами; она служила старику и стулом во время его бдений, и кроватью в ночные часы. Она была слишком коротка, чтобы седовласый отшельник мог выпрямиться на ней во весь рост; спал он сидя.