Завет Христа - Хефнер Ульрих. Страница 88

Том ненадолго перевел взгляд на дверь, когда она открылась и вошел врач в белом халате. Один из полицейских встал, но увидел халат и снова опустился на стул, лишь скучающе бросив врачу: «Привет!»

Врач любезно кивнул в ответ и подошел к кровати Тома. Том совершенно не обратил на него внимания, так как опять лег на спину и уставился в потолок.

— Как идут дела у нашего пациента? — спросил врач.

Том услышал его акцент, и тот напомнил ему о Франции.

Он повернул голову и испугался, когда узнал во враче Жана Коломбара. Но Жан, повернувшись спиной к полицейским, недвусмысленно прижал палец к губам.

— Потихоньку, — напряженно ответил Том. — Думаю, меня выпишут сегодня или завтра, а потом эти господа отвезут меня в Мюнхен и посадят в камеру.

— Позвольте, я еще раз осмотрю ваше горло, — сказал Жан и наклонился к Тому. Наконец он прошептал: — Ни в коем случае ничего им не говори. Завтра я приду сюда с адвокатом, и он вытащит тебя и Мошава. Понятно?

— В то время как я буду прозябать в камере, — продолжал жаловаться Том, — мой друг еще, по крайней мере, несколько дней будет лежать в уютной больничной кроватке.

Жан кивнул. Он понял, что Том хотел ему сказать.

— Я вернусь завтра. И не бойтесь: если вы невиновны и полиция ничего не сможет доказать, то адвокат очень быстро вытащит вас из камеры.

Том кивнул.

— Мне не позволяют даже подруге позвонить. А ведь я всего лишь хотел сказать ей, что жив-здоров и люблю ее.

Жан улыбнулся.

— Я передам это ей, если увижу ее.

Наконец Жан развернулся и вышел из комнаты. Прежде чем открыть дверь, он еще раз вежливо кивнул полицейским.

После того как дверь захлопнулась, Тому ужасно захотелось закричать от радости. Но приходилось держать себя в руках. Он и не знал, что Жан способен на такую импровизацию и хладнокровие.

Полицейский участок в Берхтесгадене, склад улик…

Буковски с интересом рассматривал документы и фотографии раскопок в Иерусалиме. Артефакты, герметично упакованные в черную фольгу, он еще не успел передать в лабораторию. На время его работы в этом районе начальник полицейского участка отвел ему помещение склада улик и конференц-зал под служебный кабинет. Постепенно на столе у него скопилась целая гора бумаг. Пришел отчет о результатах вскрытия трех трупов из Роствальда, но ничего нового в нем не оказалось. К сожалению, по отпечаткам пальцев определить, кто держал то или иное оружие, не представлялось возможным. Наверняка можно было сказать только, что Марден был убит зарядом дроби, который разорвал ему грудную клетку и находящиеся под ней жизненно важные органы. Сантини погиб из-за того, что нож перерезал ему артерию. Кроме того, в легких у него не было следов, указывающих на то, что он сгорел заживо. Если теперь придет подтверждение образцов ДНК жертв, то личности их можно считать установленными, и Буковски может закрыть хотя бы часть этого дела. У него создалось впечатление, что картинка постепенно складывается.

Женщина в мюнхенской клинике была на пути к выздоровлению. В нее стреляли из мелкокалиберного браунинга, в то время как профессор погиб, получив несколько пуль калибра 9 миллиметров. Кто же стрелял в женщину? Собственно, из рассказа Томаса Штайна следовало, что стрелять мог только он сам. Возможно, он просто боялся, что ему не поверят, что он действовал в рамках самообороны. Но важные обстоятельства дела по-прежнему оставались невыясненными. Сантини и Марден в большинстве случаев работали в кредит. Значит, где-то есть заказчик, который инициировал эти убийства. И этого заказчика еще нужно разыскать. Вероятно, это успешный банкир или влиятельный бизнесмен, помешанный на коллекционировании. Буковски посмотрел на электронные часы на стене: Лиза уже наверняка проснулась. Он встал и взял пиджак. Но не успел он надеть его, как в дверь постучали.

— Войдите, — недовольно проворчал он.

Дверь открылась, и показалась голова полицейского.

— Внизу сидит священник, который хочет поговорить с вами, — объяснил полицейский. — Он говорит, это очень важно.

Буковски вздохнул и бросил пиджак обратно на стул.

— Откуда такая срочность, — прошипел он. — Ладно, проведите его ко мне.

Когда в комнату вошел отец Леонардо, в черной монашеской одежде и с портфелем в левой руке, Буковски медленно встал и подал ему руку.

— Ваше Преподобие, чем обязан такой честью? — спросил он священнослужителя.

— Я — отец Леонардо из Управления по делам церкви в Риме. Мне поручили зайти к вам. Церковь обеспокоена жестокими убийствами, которые были совершены по отношению к нашим братьям по вере.

Буковски указал ему на стул и сел. Отец Леонардо окинул взглядом стол. Он узнал фотографии раскопок. Взгляд его ненадолго задержался на черной фольге, которая лежала рядом с Буковски.

— А, — сказал священник, — я вижу, вы нашли документы.

Буковски недоуменно посмотрел на пакет.

— Вы об этом?

— Да, их обнаружили во время раскопок в Иерусалиме. Документы, а именно древние свитки, были украдены. Им более двух тысяч лет, их нельзя открывать. Опасность повредить их огромна.

— Но почему вы интересуетесь этими свитками? — удивленно спросил Буковски.

Отец Леонардо положил портфель на письменный стол и открыл его. Затем достал оттуда один за другим несколько документов и подал их Буковски.

— Эти свитки очень важны для церкви, — заметил священник. — Раскопки проводились по поручению Рима. Израильское министерство древностей на законном основании передало эти документы церкви, чтобы она проанализировала их и, возможно, подготовила для передачи Музею истории церкви.

Буковски недоверчиво покачал головой.

— Эти свитки принадлежат церкви? — пораженно переспросил он.

Отец Леонардо, хорошее произношение которого не позволяло заподозрить, что родом он, собственно, из Палермо, улыбнулся Буковски.

— Как говорится, вы попали не в бровь, а в глаз.

— Я не могу отдать вам документы, это улика. В конце концов, в этом районе было убито несколько человек. Это не тот случай, чтобы вот так просто отдать вам документы.

— То, что произошло, — просто ужасно. Уже когда профессор Хаим Рафуль нарушил закон и забрал документы себе, а затем исчез вместе с ними, мы предвидели, что последствия могут быть ужасны. Существует достаточно преступников, которые хотят нажиться на торговле древними свитками или другими артефактами. Но то, что трагедия приняла такие масштабы, по правде сказать, потрясло Рим.

Буковски сложил руки на животе.

— Изъятие этих предметов может разрешить только прокуратура или суд. Мне чрезвычайно жаль, но я не могу так просто отдать их вам.

— Я понимаю, дорогой господин Буковски. Моя просьба носит иной характер. Я хотел лишь просить вас не вскрывать пакет со свитками, чтобы предотвратить их повреждение. Для этих целей в нашей Церковной службе древностей есть специальные лаборатории, в которых работают дипломированные специалисты. Вы уже, конечно, слышали о Кумране?

Буковски кивнул.

— Не поймите меня превратно, — продолжал отец Леонардо. — Мы, естественно, доверяем немецкой полиции, и пока документы упакованы должным образом, с ними ничего не произойдет. А содержание этих документов, поверьте, ничем не поможет в расследовании вашего дела. Этим преступникам, в отличие от матери-церкви, все равно, что написано в свитках; для них главное — что свитки настоящие и очень древние. Чем они древнее, тем выше их цена.

— Мне это ясно, Ваше Преподобие. Можете быть уверены: пока документы под нашей охраной, с ними ничего плохого не случится.

Отец Леонардо встал и широко улыбнулся Буковски.

— В этом я уверен, — ответил он. — Я подготовлю необходимые формальности для передачи нам документов — а пока большое спасибо.

Он подал Буковски руку, после чего покинул помещение.

— Черт побери, только этого не хватало, — буркнул Буковски. — Теперь еще и церковь лезет в мое дело.