Портрет Мессии - Смит Крейг. Страница 22

И теперь, через несколько месяцев полного затишья, это произошло снова. Что ж, неудивительно. Пилат твердо стоял на ногах, и человеческая жизнь для него ничего не стоила.

«Боже, отврати сердце его от камня!» Вот что твердили шепотом евреи, пока солнце опускалось в море. Неважно, что говорил ей Пилат. В любом случае он ничего не увидит. Прокула повернулась и посмотрела на евреев. Теперь они походили на тени, а голоса напоминали стрекот ночных насекомых.

— Боже, отврати сердце его от камня… Боже, отврати сердце его от камня…

Уже лежа в постели, Прокула продолжала слышать эти слова. И никак не могла заснуть, но не из-за шума. Все дело было в самой молитве. И вдруг, вторя этим странным евреям, Клавдия Прокула начала повторять ту же фразу снова и снова — просьбу о несбыточном, которую шепчут угнетенные.

К вечеру следующего дня Пилат пребывал в крайнем раздражении. Они с Прокулой ужинали вдвоем — редкий случай, Пилат без всяких объяснений отменил все назначенные встречи. Он спросил, откуда привезли вино: у него странный привкус. Затем заявил, что мясо не прожарено как следует. А фрукты из Египта, как он любит, или же из садов иудеев? Когда раб, прислуживающий за столом, не смог ответить на этот последний вопрос, он потребовал управляющего. Тот пришел и испуганно смотрел на господина. Посыпались угрозы и проклятия. Правда, обошлось без побоев.

Затем за столом воцарилось молчание. Неожиданно Пилат хитро улыбнулся — эту улыбку он обычно приберегал для дипломатов и купцов, которым готовил ловушку, — и спросил жену:

— Как ты провела день, дорогая?

— Прекрасно, господин.

Улыбка увяла, глаза смотрели холодно, но голос оставался веселым и громким, точно он говорил о том, какая чудесная нынче выдалась погода.

— Наши гости из Иерусалима… они не слишком тебя беспокоили?

Любезность его стала результатом долгих упражнений. В первые дни их брака он был менее воспитан и более искренен. «Боже, отврати сердце его от камня», — произнесла Прокула про себя, сперва на латыни, затем — на арамейском, как сумела. А вслух сказала:

— Они даже начали нравиться мне. Мне будет скучно, когда они уйдут.

Пилат принял ее слова за шутку и рассмеялся.

— А мне ночью казалось, я слышу их запах, — сказал он и сделался серьезным. — То ли направление ветра изменилось, то ли они так воняют, что запах проник в наши комнаты. Я уже подумываю прогнать их от городских стен.

Но ведь они имеют право жаловаться наместнику?

— Они имеют только те права, которыми наградил их я. И никаких больше!

— Неужели образ Тиберия так важен?

— Это вопрос принципа. Эти люди вообразили, что важна только их религия. А я считаю свою в той же степени ценной.

— Но ведь они не против штандартов в Кесарии, господин. Они просят сделать лишь одно исключение, в Иерусалиме, оставить все, как было, когда Август и Ирод Великий стали друзьями.

Может, позвать Корнелия? И послать его к ним, пусть скажет, что молитвы их услышаны. Жена наместника защищает евреев!

Утром Прокула снова вышла на террасу и, увидев евреев, бормочущих все ту же молитву, улыбнулась. «Боже, отврати сердце его от камня. Боже, отврати сердце его от камня». Они продолжали топтаться на месте с усталой терпеливостью истинных верующих. Теперь она наблюдала за ними открыто, не таясь. Потом приказала подать завтрак сюда же, чтобы оставаться на террасе и любоваться этими людьми. Когда наложница Пилата спросила, что это за странные люди и чего хотят, Прокула честно ответила рабыне:

— Он молятся за твоего господина, потому что он очень важный человек.

За обедом Пилат принимал друзей Филиппа, сводного брата Антипы, изгнанного из дворца. Они уже знали, что наместник собирается нанести визит Антипе, и по возможности деликатно пытались отговорить его. Все евреи ненавидят Антипу, говорили они. Такой дружественный жест будет иметь самые неблагоприятные последствия для дальнейшего правления Пилата.

— Достаточно выглянуть из окна, чтобы понять, какое упорство проявляют евреи, когда недовольны.

Пилат, который при обычных обстоятельствах стравил бы этих людей с посланцами Ирода Антипы, мрачно слушал их доводы. Но стоило им заговорить о десяти тысячах евреев под окном спальни, как он не выдержал.

— Вы что же, вообразили, что наместник Цезаря испугается причитаний этих сумасшедших?

Гости тотчас поняли свою ошибку и сменили тему. Заговорили о коррупции в окружении Антипы, правда в самых общих чертах. Кроме того, Ирод женился на супруге брата. Нет, разумеется, были и другие времена, когда Антипа произвел в Риме впечатление, но те дни давно позади. Он носит имя своего отца, но талантов его не унаследовал.

Пилат спросил посланцев Филиппа, почему они столь решительно настроены против Ирода Антипы, человека, которого всего лишь год назад Тиберий так радушно принимал у себя во дворце.

То было до его грехопадения, — ответил один из гостей с раздражающей уверенностью в собственном превосходстве.

Я должен почитать друзей императора, пока они являются его друзьями. Вы правильно поступаете, призывая Тиберия к санкциям против брата Филиппа, если, конечно, это и есть ваша истинная цель. Что же до меня, я буду молиться лишь о мире и процветании.

С этими словами он резко развернулся и вышел, давая понять, что обсуждать больше нечего. Отдал распоряжения, чтобы гости ни в чем не нуждались; впрочем, на закате их следует проводить к воротам. Он не сердился на посланников: они делали свою работу. Истинной проблемой были десять тысяч евреев, которые уже стоят поперек горла. Он слышал их бормотание во время трапез, в постели, даже в главном зале. Прошло уже четыре дня; за все это время они не проглотили ни крошки, но и у него пропал аппетит! Ни минуты покоя! Последняя ночь была худшей из всех. Они непрестанно бубнили, при этом казалось, что звук выходит из одного горла, и заснуть так и не удалось. На рассвете он вошел в спальню Прокулы и увидел: она стоит на террасе и смотрит на них вопреки его приказаниям.

По моим расчетам, они обходятся без пищи вот уже восемь дней, — сказал он.

Прокула залилась краской; он застал ее врасплох. Но извиняться за свой проступок не стала.

— Вы напугали меня, господин.

— Как спалось? — спросил Пилат.

Прокула продолжала смотреть на евреев.

— Они не мешают мне, господин. Молитва их похожа на песню. Я даже стала привыкать к ней.

— К звуку или смыслу?

Она покраснела и не ответила.

— Впрочем, неважно, — сказал он. — Я не намерен больше терпеть это.

— Может, стоит дать им то, о чем просят?

— Может, тебе стоит больше ценить собственную жизнь. — Поймав на себе удивленный взгляд жены, Пилат пояснил: — Я не принимаю советов от рабов и женщин, Прокула. А те глупцы, кто смеет их давать, пусть пеняют на себя!

— Но еще до того, как это началось, вы спрашивали моего мнения. Считаю ли я это хорошей идеей.

— И ты подумала, что это отличная идея.

— Нет, это вы так считали! Я просто с вами согласилась. И кажется, допустила ошибку.

— Ошибка в том, что ты противишься воле своего супруга!

На следующее утро Пилат проснулся рано — снова разбудили молитвы евреев. Не вставая с постели, он вызвал адъютанта. Корнелий явился и вытянулся по стойке «смирно» перед своим господином, пытаясь побороть последствия попойки накануне вечером — от него так и разило перегаром и сирийскими шлюхами.

— Вызови когорту пехотинцев в полном боевом снаряжении, центурион. Собери на большом стадионе, туда же пусть явится эскадрон кавалерии для поддержки. Кроме того, надо, чтобы ты взял центурию для сопровождения наших гостей на стадион, где я объявлю им свое решение. Сделай так, чтобы евреи не видели никого, кроме этой центурии, пусть легионеры и всадники стоят в укрытии до тех пор, пока я не дам тебе сигнала приготовиться к атаке. У них будет последний шанс. Если они откажутся принять мое решение, там с ними и покончим. Перебьем всех до единого.