Золотая цепочка - Сибирцев Иван Иванович. Страница 44

— Твой отец в уездном допре. Будет ждать там революционного суда. Такая вот история, брат Степка…

И снова мальчишка не знал: радоваться ему вместе со всеми, что пришел конец дятловскому разбою, или печалиться, что родной папаня стал колодником. А через день-другой поползли слухи: Яшка Филин удавил часового и бежал из тюрьмы.

Якова еще не раз водворяли под замок, но он уходил через стены и решетки. Степка все чаще ловил себя на том, что ему стыдно называть свою фамилию, но и боязно за отца.

Потом утонул в реке четырнадцатилетний Вася Кашеваров, годом раньше Кондратий Федорович похоронил умершую от брюшного тифа жену, и в опустевшем доме они остались вдвоем.

Пареньку сравнялось шестнадцать. Однажды Кондратий Федорович заботливо усадил Степана перед собой и сказал, глядя прямо в глаза:

— Ты должен знать это, Степан. Твой отец причинил много зла людям. Военный трибунал приговорил его к расстрелу. Приговор приведен в исполнение. — Он замолк, быстро облизнул губы и заключил: — Я давно считаю тебя сыном. Решай, что станешь делать дальше…

Так отпрыск таежного бродяги, налетчика и убийцы Якова Филина стал сыном старого большевика — Степаном Кондратьевичем Кашеваровым.

Зубцов закрыл папку и сказал:

— Действительно новость.

— Это еще не все, — весело заметил Эдуард. — Навестил я Клавдию Ивановну Попову. Комсомолка двадцатых годов, много лет работала с Кашеваровым и, видимо, питала к нему не только товарищескую привязанность. Из Таежинска переехала на работу в Октябрьский вместе с Кашеваровым, была свидетельницей последних лет его жизни. Усыновление Степана Филина происходило на ее глазах. Юноша написал заявление о том, что навсегда отрекается от своего отца, Якова Филина, поскольку тот оголтелый враг Советской власти, и признает своим отцом героя революционных битв Кондратия Федоровича Кашеварова.

Казалось, отношения между отцом и приемным сыном ничто не должно было омрачать. Однако Попова вспоминает, что Кашеваров, правда, вскользь высказывал сомнения в правильности своего поступка. Не чувствовал он сыновней привязанности со стороны приемного сына. А незадолго до своей гибели рассказал Поповой такую историю.

Побывал у него в исполкоме некий Викулов. Он слыл отшельником-старообрядцем. Но оказалось, к нему не раз наезжали за харчем дятловцы, у него скрывался в бегах Яков Филин.

Перед последним арестом Филин в сильном подпитии проговорился Викулову, что тайком наведался в Таежинск в дом «советского исправника» Кашеварова, вызвал своего Степку, говорил с ним за городом с глазу на глаз. В смертный час он будет спокоен: от его семени не быть гнилому племени…

Кондратий Федорович не поверил Викулову, хотя тот принес повинную и заявил: «Чую близкую смерть, а помереть хочу перед державой чистым».

Он все-таки спросил Степана о встрече с родным отцом, тот отрекся от всего, но обиделся на приемного отца, и вовсе не стало меж ними душевной близости.

В начале тридцатого года был убит Кондратий Федорович Кашеваров. Степан тоже получил подметное письмо с угрозами и уехал из Октябрьского, где и не бывал с тех пор…

Рассказывает это Попова к тому, что не вышло по-филински: не дало его семя бандитского племени…

Зубцов, унимая головную боль, энергично растер себе лоб, потом сказал:

— Все это, как выражается Орехов, пока одни лишь психологические нюансы. А чтобы иметь еще и факты, мы подкрепим твое сообщение вот этим. — Он положил на стол завернутую картонную папку. — Вот оно, «Дело по обвинению Филина Якова Ивановича». Нашлось-таки в архивах Военной коллегии. Теперь о нашем друге. Отсюда у него три пути: по воздуху — исключается. Понимает, что не долетит. В тайгу. Нет. Слишком он городской житель. И еще… еще через Макарьевский остров. Там мы его и встретим…

— Батюшки, Анатолий Владимирович! — Кашеваров на ходу застегнул домашнюю куртку; двумя руками потряс руку Зубцова. — Очень рад вас видеть в добром здравии. Сбылись-таки мои предсказания. Кофейку не угодно ли? — Не дожидаясь ответа, он тщательно прополоскал кофеварку, наполнил ее водой, включил в розетку. Все получилось у него ладно и споро. Лицо, голос, округлые жесты источали радушие. — А к кофейку-то, к душистому да крепкому, мы еще и гарнирчик сыщем. — Хихикнул возбужденно, извлек из шкафа бутылку армянского коньяку. — Божественный деликатес.

— Браво! — сказал Зубцов одобрительно. — Вам бы, Степан Кондратьевич, свой монолог на магнитофон, да пленочку-то в Бразилию. Большие деньги получите от королей кофейной рекламы. И без риска. Это вам не война с шелкопрядом.

— А здесь какой же риск? В шелкопряде, то есть?

— А гнус-то. Скитались по тайге, а таежный гнус не любит пришлого человека.

— И не говорите… — Кашеваров вздохнул горестно. — Был искусан до крови, до волдырей.

— Кстати, привычкой разбавлять кофе коньяком не в экспедиции обзавелись? Раньше вы славили только кофе, а теперь настаиваете и на коньяке. Наращиваете, так сказать, стимуляторы творчества. Что, работы много? Или нервные перегрузки?

— Памятливы же вы, — сказал Кашеваров с усмешкой. — И насчет нервных перегрузок совершенно правы. Не думал, что это все, — он указал рукой за окно, — так всколыхнет меня. Не юн, не сентиментален, жизнью потерт. Но вот, поди же ты… Воспоминания. Ассоциации. Итоги прожитого. — Кашеваров, давая выход волнению, прошелся по комнате, остановился перед Зубцовым и сказал тоном завзятого гуляки: — А что до коньячка… В моем положении пожить здесь месяц, можно вовсе спиться с круга. Куда не появишься, сразу угощение на стол. Как же — сын Кашеварова!.. Ну, вот и кофе поспел! Не по-турецки, не по-варшавски, а по-кашеваровски… Откушайте, Анатолий Владимирович. Да коньячком разводите. Кашу маслом не испортишь…

Зубцов с наслаждением потягивал кофе, поставил стакан и сказал:

— Я прочитал ваше заявление в местный райотдел. Спасибо вам, вы дали ценные сведения.

— Полноте, какие благодарности. Гражданский долг — не более того. — Кашеваров смущенно улыбался и по своей привычке потирал руки, будто мыл их, но вдруг встрепенулся. — Позвольте, когда же вы успели прочесть? Я понял, вы только что с самолета…

— Нет, я уже дней десять в поселке. Прилетел в связи с делом, в которое вы оказались невольно втянуты. Без вас мы бы не ведали о письме из Москвы…

— Так-то бы и не ведали?! — Кашеваров прищурил один глаз, словно бы прицеливался в Зубцова. — Про кофе-то мы совсем позабыли. Остыл небось. — Но лишь пригубил свой стакан, сидел, напряженно выпрямясь, барабанил пальцами по столу, кривил губы, словно от потаенной боли. У меня впечатление, что я тоже оказался объектом ваших…

— Так вы же рисовали у дома Лебедевой, беседовали с ней…

— И что же следует из этого? Или нельзя на улице поправить шнурок на туфле, заговорить с прохожим? Не ровен час, вступишь в контакт с охраняемым вами или с… опекаемым.

— Вы излишне драматизируете, Степан Кондратьевич. Но нам по долгу службы приходится быть настороже и проверять каждую случайность.

— Справедливо и логично, как все общие принципы, — проворчал Кашеваров, хмуро и зорко глядевший на Зубцова. — Но когда эти общие принципы примеришь на конкретный случай да еще на самого себя…

— Я понимаю вас, — Зубцов сочувственно улыбнулся. — Но и вы попробуйте понять нас. Вы читали письмо из Москвы. Знаете, как нагло повели себя преступники в доме Никандрова. Мы подняли архивные документы и убедились: речь идет о больших ценностях, которые более полувека утаиваются от казны.

— А не мифические они, ценности эти? — Кашеваров одним глотком жадно допил свой кофе. — Не похож был Климентий Данилович на тех, кто набивает кубышки, а потом наседкою сидит на золотых яйцах. — Задумался, как бы всматриваясь в свои воспоминания, и заключил убежденно: — Нет, не похож! Такая широкая и жизненно активная натура не для тайных кладов. А если и отложил что на черный день, так ведь полвека…

— Не исключен и такой исход, — покладисто согласился Зубцов. — Но «крохи на черный день» в масштабах Бодылина могут оказаться далеко не крохами на общие мерки. Если даже вы и правы, бодылинское золото растеклось сквозь пальцы, опять же интересно и важно знать точно, когда, где и сквозь чьи пальцы. Преступники не считают золото мифическим, готовы пойти на все, чтобы завладеть им. С Лебедевой и Аксеновым может произойти несчастье. И каждый, кто контактировал с этим семейством, привлекал к себе наше внимание. Вот и вы оказались в поле зрения милиции.