Мэйфейрские ведьмы - Райс Энн. Страница 64

Мэри-Бет начала носить изумруд Мэйфейров. Можно сказать, что именно в этот период она осознала себя взрослой, осознала себя хозяйкой дома. Во всяком случае, новоорлеанское общество больше стало с ней считаться, и в это же время появляются первые документы делового характера, на которых стоит ее подпись.

Она часто фотографируется с изумрудом на груди, и многие обсуждают этот камень, отзываясь о нем с восхищением. На многих фотографиях она одета в мужской костюм. Десятки свидетелей вслед за Ричардом Ллуэллином подтверждают пристрастие Мэри-Бет к переодеванию и тот факт, что для нее было обычным делом, переодевшись мужчиной, отправиться куда-то развлекаться вместе с Джулиеном. До замужества Мэри-Бет являлась в таком виде не только в бордели Французского квартала, но и на все общественные мероприятия, и даже посещала балы в красивом мужском фраке.

Хотя подобное поведение шокировало общество, Мэйфейры продолжали с помощью личного обаяния и денег прокладывать себе дорогу в высшие слои. Они щедро одалживали любые суммы тем, кто нуждался в средствах во время различных послевоенных депрессий. Они с размахом, почти нарочитым, занимались благотворительностью, а имение Ривербенд, которым управлял Клэй Мэйфейр, продолжало из года в год приносить огромные доходы, благодаря обильным урожаям сахарного тростника.

В эти годы Мэри-Бет, видимо, почти не вызывала неприязни у других. Даже клеветники никогда не отзывались о ней как о злобной или жестокой женщине, хотя в ее адрес часто раздавалась критика, что она холодная, деловая, равнодушная к людским чувствам и манеры у нее мужские.

Несмотря на ее рост и физическую силу, она тем не менее не выглядела мужеподобной. Множество людей называют ее роскошной, а некоторые считают красавицей. Такой она и выступает на всех своих фотографиях: соблазнительная фигура в мужском костюме, особенно в ранние годы. Агенты Тала-маски не однажды отмечали, что если Стелла, Анта и Дейрдре Мэйфейр – ее дочь, внучка и правнучка – были хрупкие «южные красавицы», Мэри-Бет очень напоминала ослепительных «неправдоподобных» американских кинозвезд, которые появились после ее смерти, особенно Аву Гарднер и Джоан Кроуфорд ^{17}. Кроме того, Мэри-Бет обладала очень сильным сходством на фотографиях с Дженни Черчилль, знаменитой американской матерью Уинстона Черчилля.

Волосы Мэри-Бет оставались черными как вороново крыло до самой смерти, наступившей в пятьдесят четыре года. Мы не знаем точно, какой у нее был рост, но можно предположить, что он достигал примерно пяти футов одиннадцати дюймов. Она никогда не была тяжеловесной, просто ширококостной и очень сильной. Шаги делала широкие. Болезнь, убившую Мэри-Бет, нашли только за полгода до смерти. Она оставалась привлекательной до последних недель, когда удалилась в свою комнату и больше ее не покидала.

Можно, однако, не сомневаться, что Мэри-Бет не придавала особого значения своей красоте. Хотя она всегда была хорошо ухожена, а иногда выглядела просто ошеломительно в бальном платье и мехах, ее ни разу никто не называл соблазнительной. Те, кто утверждал, что она «неженственная», делали упор на ее прямолинейность и резкость, а также кажущееся безразличие к своим неплохим природным данным.

Стоит отметить, что почти все эти качества – прямолинейность, деловой подход ко всему и всем, честность и холодность – позже стали ассоциироваться с ее дочерью Карлоттой Мэйфейр, которая не является и никогда не являлась наследницей легата.

Те, кто любил Мэри-Бет и успешно осуществлял с ней дела, хвалебно отзывались о ней как о «честной даме», щедром человеке, не способном мелочиться. Те, кому не удавалось добиться с ней успеха в делах, называли ее бесчувственной и бесчеловечной. Точно так обстояло дело и с Карлоттой Мэйфейр.

Мы еще подробно остановимся на деловых интересах Мэри-Бет и ее страсти к удовольствиям. Сейчас будет достаточно сказать, что поначалу она задавала тон всему происходящему на Первой улице не в меньшей степени, чем Джулиен. Она полностью брала на себя организацию многих званых вечеров, и она же уговорила Джулиена совершить последнюю поездку в Европу в 1896 году, когда они с ним объездили все столицы от Мадрида до Лондона.

Мэри-Бет с детства разделяла любовь Джулиена к лошадям и часто отправлялась на конные прогулки вместе с ним. Они также любили театр и посещали любые спектакли – от великолепных шекспировских постановок до пустяковых пьесок в местных театрах. И оба были страстными любителями оперы. Позже Мэри-Бет почти во всех комнатах расставила патефоны и без конца слушала оперные пластинки.

Мэри-Бет нравилось жить под одной крышей с большим количеством людей. Ее интерес к семье не ограничивался вечеринками и торжествами. Напротив, всю жизнь двери ее дома были открыты для приезжих родственников.

По некоторым отдельным рассказам о ее гостеприимстве можно сделать предположение, что ей нравилось обладать властью над людьми, нравилось быть центром внимания. Но даже в тех историях, где подобные мнения выражены совершенно буквально, Мэри-Бет предстает как человек, больше заинтересованный в других, чем в себе. Полное отсутствие самолюбования или тщеславия в этой женщине продолжает изумлять тех, кто впервые знакомится с данными материалами. Судя по тому, как складывались ее семейные взаимоотношения, она скорее была человеком щедрым, нежели стремящимся к власти.

(Позвольте нам отметить здесь, что Мэри-Бет удочерила Нэнси Мэйфейр, незаконнорожденного ребенка одного из потомков Мориса Мэйфейра, и воспитывала ее вместе с Антой Мэйфейр как дочь Стеллы. Нэнси прожила в особняке на Первой улице до 1988 года. Все считали, даже Мэйфейры, что она действительно была дочерью Стеллы.)

В 1891 году на Первой улице жили: Реми Мэйфейр, казавшийся намного старше своего брата Джулиена, хотя это было не так (по слухам, он умирал от туберкулеза, что и произошло в конце концов в 1897 году); сыновья Джулиена – Баркли, Гарланд и Кортланд, первые из Мэйфейров, позже отправившиеся учиться на Восточное побережье, где они преуспели; Милли Мэйфейр, единственная из детей Реми, которая так и не вступила в брак; и наконец, помимо Джулиена и Мэри-Бет их дочь, малышка Белл, которая, как уже отмечалось, была несколько слабоумной.

К концу века в доме поселились Клэй Мэйфейр, брат Мэри-Бет, а также Кэтрин Мэйфейр, несговорчивая и безутешная после потери Ривербенда. Время от времени гостили другие родственники.

Все это время Мэри-Бет была неоспоримой хозяйкой дома, именно она явилась инициатором больших переделок в особняке, осуществленных до 1900 года, когда добавили три ванные комнаты, провели газовый свет на третий этаж, в крыло прислуги, а также в два больших строения, одно из которых было конюшней с комнатами наверху.

Хотя Мэри-Бет прожила до 1925 года, скончавшись от рака в сентябре, мы можем утверждать, что она почти не менялась с течением времени – что ее пристрастия и приоритеты в конце девятнадцатого века были теми же, что и в последний год ее жизни.

Если она и была вне семьи чьей-то близкой подругой или наперсницей, нам ничего об этом не известно. Ее истинный характер довольно трудно описать. Она, безусловно, никогда не была игривым, веселым человеком, каким был Джулиен; она, видимо, не испытывала никакой тяги к великим страстям; и даже на бессчетных семейных праздниках, где она танцевала, фотографировалась, подавала угощение и напитки, она никогда не была «душою общества». Скорее она производила впечатление тихой, сильной женщины с определенными целями. Возможно, ни один человек по-настоящему не был ей близок, если не считать ее дочь, Стеллу. Но мы постепенно дойдем и до этого в нашем повествовании.

До какой степени оккультные способности Мэри-Бет служили ее целям – очень важный вопрос. У нас имеются разнообразные свидетельства, которые могут помочь сделать ряд достоверных предположений о том, что происходило за закрытыми дверями.

Для ирландской прислуги, которая приходила в особняк на Первой улице, его хозяйка всегда была «ведьмой» или человеком, обладающим колдовской силой. Но их истории отличаются от других отчетов, которые у нас есть, причем очень значительно, поэтому к ним следует относиться с большой долей скептицизма.