Бангкок-8 - Бердетт Джон. Страница 39
— Bay! Вон тот тигр бесценен! — воскликнула Кимберли. — Отличная штуковина, этот тип и в самом деле король нефрита! — Ее голос взлетел на октаву. — Посмотрите, какие жгуты мускулов. Скульптор прекрасно показал силу и гармонию. Лапы, бедра, спина, плечи — все синхронно, настоящий шедевр!
— Он не зеленый! — запротестовал я.
— В этом весь смысл. Примерно через тысячу лет нефрит теряет цвет. Тигра можно датировать эпохой династии Западная Чжоу. [25] Готова спорить, Уоррен не станет его продавать. Для людей понимающих это хуже адских мук. — Кимберли покачала головой. — Удивляюсь, как он решился выставить некоторые вещи. Взгляните на скрюченную в том пузатом нефрите стрекозу с яркими пятнышками на теле. Каким надо обладать талантом, чтобы разглядеть насекомое в необработанном камне. Две броши на цепочке тоже очень неплохи. И ажурный медальон с изображением пионов. Этот человек не просто коллекционер, он хранитель своего музея. — Джонс сделала два шага и остановилась посередине витрины. — Но все-таки тигр — это лучший экспонат, шедевр экстра-класса. Аналог «Моны Лизы» в камне, если вам нравится «Джоконда», мне лично — нет. А вот его признание в любви к Китаю: обратите внимание на этот великолепный образец каллиграфии, состоящий из одного иероглифа. Это буква «ю».
— И что из того?
— На мандаринском наречии это значит «нефрит». И поскольку именно китайцы первыми обнаружили этот камень, можно считать, что таково его настоящее название. Эти три линии соответствуют понятиям целомудрия, красоты и редкости, то есть именно тем качествам, которым, по Конфуцию, обладает нефрит.
— Взгляните на тот предмет на полке, — перебил я ее, указав в глубь помещения за витриной.
— Я бы сказала…
— Не может быть, что это тот самый.
— Это тот самый. Всадник на коне.
Пока мы ждали открытия галереи в кафе на первом этаже здания, Джонс призналась:
— Однажды я попробовала, что такое любовь. В самом деле. Вокруг этого чувства до сих пор столько шумихи, что кажется, испытать его — наша обязанность. Но мы в Америке потихоньку преодолеваем этот предрассудок. Хотя существует институт брака, как на раннем этапе индустриализации или в сельскохозяйственных странах. Подразумевается, что люди проживут вместе всю жизнь. Следующая стадия: люди женятся, сознавая, что разведутся. Новая фаза: они женятся именно для того, чтобы развестись. К тому времени, когда вы достигнете уровня развития Америки двадцать первого века, любовь станет всего лишь помехой для карьеры, причиной различных неприятностей. Так будет до тех пор, пока вы не найдете в себе силы перешагнуть через нее. Печальная истина в том, что любовь несовместима со свободой, деньгами и равноправием. Кто, если разобраться, захочет связать жизнь с равным себе? Люди по природе хищники: нам нравится охотиться и поедать слабых, тогда мы на мгновение ощущаем себя сильными. Вы такой же?
Ее вопрос застал меня врасплох. И в немалой степени из-за того, что Кимберли вновь положила мне ладонь на бедро. На этот раз ее жест не оставлял места для сомнений, а разговоры о хищниках были чем-то вроде игры с жертвой. Моя плохо сшитая рубашка, ужасные брюки и отвратительные ботинки в форме наковальни подчеркивали мое низшее положение. Чтобы дать ей понять, что я не желаю быть съеденным, мне следовало убрать ее ладонь с бедра, но вместо этого я подыскивал ответ на ее вопрос. А когда заговорил, то думал о Кэт.
— Есть люди, которые отдают свое сердце только однажды. И если их любовь рушится, они находят себе дело, которое отражает их боль.
Джонс изогнула брови.
— Это то, чем занимаюсь я? Охочусь за мужчинами, потому что меня предал мой возлюбленный?
Я ожидал циничной отповеди, но она пробормотала:
— Что ж, чертовски верно, — и убрала руку.
Кимберли не буддистка, поэтому я не стал ей объяснять про бесконечную цикличность, где каждая последующая жизнь является ответом на дисгармонию в предыдущей, порождая новое зло, и так далее. Мы бильярдные шары вечности.
В начале двенадцатого мы вновь поднялись по эскалатору, и я удивился ощущению холода в животе — предчувствию приближения опасной кармы.
В галерее изящных искусств она обметала метелкой из перьев пыль со статуи стоящего Будды из Аюттхаи. Когда мы вошли, звякнул колокольчик, она повернулась и вежливо улыбнулась. На ней была простая хлопчатобумажная белая блузка от Версаче с открытым воротом, подчеркивающим ее восхитительную беззащитность, и черная юбка ниже колен — тоже, наверное, от Версаче. Жемчужины в ее ожерелье крупнее, чем у Кимберли. Но сильнее всего меня кольнул аромат ее духов. Названия я не вспомнил, однако не сомневался, что они фирмы «Ван Клиф и Арпель» и прибыли сюда из их фирменного магазина на Вандомской площади. Именно там мсье Трюфо соблазнял мою мать ароматами. Я притворился, что чихнул, чтобы глубже втянуть в себя воздух. «Обоняние — самое животное из всех чувств, — поучал Трюфо, — и, подобно животному, человек становится добычей восхитительного и непреодолимого зова запахов, если сумеет постичь вселенную ароматов».
Первое, что она сказала, было «Доброе утро», и я с растущей радостью отметил, что ее голос, по-женски мягкий, с негритянскими обертонами, точно соответствует ее красоте.
Отец Фатимы — черный американец, мой — белый. В этом вся разница между нами. Я понимал, что сейчас она чувствовала то же самое, а Джонс тем временем профессионально маскировала удивление нашей встречей в галерее Уоррена. Я не слышал слов агента ФБР о том, что ей нужно подобрать несколько предметов для ее галереи ювелирных изделий в Манхэттене, но и эта завораживающе яркая любовница Брэдли их тоже не слышала. Голос Кимберли доносился до меня словно издалека. Я различил только вежливый ответ Фатимы:
— Как мило, что вы вспомнили о нас.
Я был поражен ее уязвимостью, ощущением потери, которая по своим катастрофическим масштабам была сравнима с моей. И тем, что сначала настолько поражало, взрывая ум, а потом представало с ослепительной ясностью. Как я раньше не догадался?
Такая глубокая общность чувств могла возникнуть лишь утех, кто был в близких отношениях в прошлой жизни. И я вспомнил замечание Кимберли о наших сериалах, где герои умирают, а затем, после следующего рождения, продолжают прерванные диалоги. Джонс осеклась на полуфразе, а я без всяких усилий двигался по полированному полу к Фатиме. Мне показалось, что я скользил между Буддами, когда нес ахинею по-тайски, рассуждая о кхмерском искусстве, хотя ровным счетом ничего о нем не знал. Впрочем, и Фатима тоже. Она со смехом объяснила, что вообще-то не работает в магазине, просто оказывает боссу услугу, подменяя коллегу. Тут бы мне произнести фамилию Сильвестра Уоррена, но я промолчал. Не хотелось заводить разговор на профессиональные темы.
Джонс пыталась не отставать, следовала за нами по салону, и я с радостью отметил, что она ничего не понимает в происходящем. Мы с Фатимой продолжали нескончаемый разговор — прерванный диалог из сотни прошлых жизней. Она мой близнец. Слова, которые мы произносили, не имели отношения к настоящему моменту, они были всего лишь средством выражения нашего волнения оттого, что мы наконец встретились. Как долго мы не виделись? Сто лет? Тысячу? Фатима повела меня в дальний угол салона у двери. Она как будто собиралась мне что-то сказать и выбирала момент, когда Джонс не будет поблизости. В приоткрытую дверь я на долю секунды увидел человека, в следующий миг он отпрянул и захлопнул створку. Один из кхмеров, сопровождавших Элайджу, — тот, что был с ножом. Я поднял глаза на Фатиму. Она успокаивающе тряхнула головой. Я кивнул, словно что-то понял, хотя чувствовал, что совершенно сбит с толку.
Через полчаса я почувствовал, что больше не в состоянии выносить напряжения, и решил уйти. Фатима отвесила мне на пороге поклон, я ответил ей тем же. Мы кивали друг другу, как куклы, которых дергают за веревочки улыбающиеся из вечности всезнающие кукловоды. Джонс присоединилась ко мне на эскалаторе.
25
Династия Чжоу (1122 г. до н. э. — 256 г. до н. э.) — самая продолжительно правившая династия в Китае.