Чему не бывать, тому не бывать - Хольт Анне. Страница 11

— Пресса пока ничего не знает о Коране, — сказал он. — Он был крепко закреплен скотчем между бедер. Это выглядело так, как будто убийца собирался запихнуть книгу в...

— Перестань!

— Ну хорошо. Книга приклеена скотчем к бедрам возле вагины.

— Или ануса.

— Или ануса, — удивленно повторил он. — Очевидно, это он и имел в виду! Up yours [5] — что-то в этом роде.

— Возможно. Еще? — спросила Ингер Йоханне. Он кивнул, она вылила остатки вина в его бокал — к своему она до сих пор едва притронулась — и продолжила: — Если действительно искать общие черты в этих делах — кроме совершенно очевидных, — меня, конечно, поражает символика. Отрезать у человека язык и надрезать его — это настолько банально, настолько очевидно, что можно предположить, что убийца воспитывался на книгах про индейцев. «Мусульманская Библия» в заднице — тоже не особо замысловатое послание.

— Я не думаю, что наши новые соотечественники высоко оценят то, что ты называешь Коран Библией, — сказал Ингвар и потер шею. — Ты не можешь мне помассировать?

Она поднялась с безнадежной улыбкой, встала за ним, прислонившись к духовке, и положила руки ему на плечи.

Он был таким широким, таким сильным, мускулы прощупывались твердыми связками под удивительно мягкой кожей. Именно то, что он такой большой, поначалу и привлекло ее, она была очарована человеком, который весит сто пятнадцать килограммов и при этом совершенно не выглядит толстым. Когда они начали жить вместе, она старалась сделать его стройнее. Ради твоего же здоровья, говорила она — и сдалась через три недели. Ингвар не злился из-за того, что ему приходилось меньше есть, нет, — он приходил в отчаяние. Когда однажды вечером он вытер что-то, что могло быть и слезой, с тарелки с нежирной жареной треской, одинокой картофелиной и двумя приготовленными на пару ломтиками моркови, а потом ушел в ванную и оставался там до конца ужина, она прекратила усилия. Он ел все с маслом, почти все с соусом и считал, что обычный ужин всегда должен заканчиваться десертом.

— Еще, конечно, рано говорить, — сказала Ингер Йоханне, растирая мышцы между лопатками и позвоночником, — но ты бы поостерегся принимать как данность то, что речь идет об одном и том же убийце.

— Да мы не принимаем, — простонал он. — Еще! Чуть выше! Если совсем честно, то одной этой мысли достаточно, чтобы испугать меня до смерти. Я имею в виду... Оох, вот тут, да.

— Ты имеешь в виду, что, если речь действительно идет об одном и том же убийце, вы должны ожидать новых убийств, следующих жертв? — спросила Ингер Йоханне.

Его спина напряглась под ее руками. Ингвар распрямился, мягко отодвинул Ингер Йоханне в сторону и опустил рубашку. Из гостиной, будто легкие всхлипы, доносилось дыхание Рагнхилль, кот под окнами, очевидно, искал себе невесту у стены дома. Его нытье прорезало вечернюю тишину, и Ингер Йоханне показалось, что она слышит запах кошачьей мочи даже здесь, на втором этаже.

— Я ненавижу этих полудиких животных, — сказала она и села.

— Ты можешь мне помочь? — спросил Ингвар проникновенно, но весьма настойчиво. — Ты улавливаешь какие-нибудь общие черты?

— У меня слишком мало данных, ты же понимаешь. Мне нужно увидеть... Мне нужно... — Она разочарованно рассмеялась и развела руками. — Конечно, я не смогу вам помочь. У меня на руках новорожденный ребенок! Я в декретном отпуске! Понятно, что мы можем обсуждать все случившееся...

— В этой стране нет никого, кто разбирался бы в психологии преступника так хорошо, как ты. Здесь нет настоящих профайлеров, и мы...

— Я никакой не профайлер, — вспыльчиво возразила она. — Сколько раз я могу это повторять? Я смертельно устала от...

— Ладно, — прервал он и примирительно поднял ладонь. — Но ты все-таки чертовски много знаешь о профилировании для человека, который не является профайлером. И я не знаю никого, кроме тебя, кто учился бы в ФБР у одного из самых умных...

— Ингвар!

Вечером накануне их свадьбы он торжественно и клятвенно, положа руку на сердце пообещал никогда не спрашивать Ингер Йоханне о ее прошлом в ФБР. Они ужасно, бешено ссорились, она говорила слова, в умении употреблять которые он никогда раньше ее не заподозрил бы, он пришел в откровенную ярость, оттого что никогда не узнает о важной части ее жизни.

Но она не хотела ею делиться. Никогда и ни с кем. Дело было в том, что юная студентка психологии в Бостоне получила шанс участвовать в одном из профайлерских курсов Федерального бюро расследований. Лектором был Уоррен Сиффорд, ставший легендой еще тогда, когда ему было пятьдесят, обязанный этим как своим способностям, так и неудержимой склонности завоевывать сердца многообещающих студенток. Они называли его The Chief — Вождь, и Ингер Йоханне доверилась этому вождю, который был почти на тридцать лет ее старше. Постепенно она стала все больше верить в свою необычность. В то, что она избрана, и им, и ФБР, и что он, конечно, разведется со своей женой, как только дети немного подрастут.

Все пошло наперекосяк. Когда она это поняла, чуть не рассталась с жизнью. Тогда она села на первый самолет в Осло, три недели спустя начала изучать право в университете и сдала государственный экзамен в рекордные сроки. Имя Уоррена Сиффорда она пыталась забыть в течение тринадцати лет. Время, проведенное на курсах ФБР, месяцы с Уорреном и катастрофа, приведшая к тому, что Вождя в качестве наказания на полгода засадили за канцелярскую работу, пока все не будет забыто, — все это было отдельной главой в ее жизни, о которой она время от времени вспоминала, нехотя и всегда с ужасом, но о которой никогда, ни при каких обстоятельствах не хотела говорить.

Проблема была в том, что Ингвар был знаком с Уорреном Сиффордом. Последний раз они встречались прошлым летом, когда Ингвар участвовал в международном полицейском слете в Новом Орлеане. Когда он вернулся домой и мимоходом упомянул за обедом имя Уоррена, Ингер Йоханне разбила в припадке бешенства две тарелки, после чего выбежала в комнату для гостей, закрыла за собой дверь и плакала до тех пор, пока не заснула. В течение последующих трех дней он не услышал от нее ничего, кроме слов «да» и «нет».

Теперь он снова подошел угрожающе близко к тому, чтобы нарушить свое обещание.

— Ингвар, — резко повторила она. — Don't even go there! [6]

— Успокойся. Если ты не хочешь помогать — не будешь. — Он откинулся на спинку стула и равнодушно улыбнулся. — В конце концов, это не твоя проблема.

— Перестань, — устало сказала она.

— Перестать что? Я просто констатирую факты. Это не твоя проблема, что известные женщины найдены убитыми и изувеченными в одном из окраинных районов Осло.

Он опустошил бокал и поставил его на стол, стукнув немного громче, чем следовало бы.

— У меня дети, — убеждающе сказала Ингер Йоханне. — У меня постоянно требующая внимания девятилетняя дочь и двухнедельный младенец. Мне хватает дел и без того, чтобы взять на себя большую ответственность в сложном расследовании убийства.

— Ладно. Ладно, я же говорю. — Он резко встал и достал две десертные тарелки из кухонного шкафа. — Фруктовый салат, — сообщил он. — Будешь?

— Ингвар, ну правда. Сядь, пожалуйста. Мы можем... Я, конечно, согласна разговаривать о твоих делах. Вот так по вечерам, когда дети спят. Но мы с тобой оба прекрасно знаем, что работа профайлера требует множества усилий и времени, так что...

— Знаешь что, — прервал он, ставя на стол тарелку со взбитыми сливками так резко, что сливки разбрызгались. — Смерть Фионы Хелле — непростое дело. Трагическое. Мама маленького ребенка, жена, слишком молодая для того, чтобы умирать. У Вибекке Хайнербак детей, как известно, не было, но мне все равно кажется, что двадцать шесть лет — это рановато для смерти. Но бог с ним. Люди умирают. Людей убивают.

Он потер переносицу, у него было ровный прямой нос, ноздри которого выразительно подрагивали в тех редких случаях, когда он по-настоящему злился.