Спецназ против пиратов - Негривода Андрей Алексеевич. Страница 18

– Хаке, хаке, мотык шели! Од кама дакот баим ле хэдэр миюн! Игие бэсэдэр! Аколь игие бэсэдэр! Аль тидаг [19]!.. – Хотя перепуганным был как раз именно он, его хозяин, Орен Лейбович…

…Тогда, 25 апреля 1995 года, Филин, спустившийся с борта трамвайчика со всей своей семьей, повинуясь накатившему на него внезапно мощному желанию обернуться, бросил прощальный взгляд на это большое белоснежное пассажирское судно…

«Шостакович» стоял кормой к пирсу, откинув на него свою заднюю аппарель, давая возможность новоприбывшим «израильтянам» выгрузить из огромных недр свое барахлишко, «нажитое тяжелым, непосильным трудом»… Суета. Муравейник людской. Трудились абсолютно все, а особенно команда трамвайчика, стараясь как можно скорее «очистить» судно… Делом были заняты абсолютно все. Кроме…

На корме, опираясь на перила прогулочной палубы, стояла Лана…

У Андрея за те годы, которые он прожил на войнах, выработался устойчивый рефлекс разведчика-диверсанта – он всегда чувствовал на себе взгляд. Даже если его разглядывали через оптический прицел… Вот и сейчас… Он обернулся резко, точно зная, вернее, чувствуя, откуда на него смотрят.

Лана. Одесская гейша. Кошка…

Она не потупила своего взгляда, не отвела глаза в сторону. Она, отключившись от всеобщей суеты, просто стояла и смотрела на «своего» мужчину с высоты прогулочной палубы. Коротюсенькая, «на два пальца от подбородка», плиссированная юбчонка «солнце-клеш», развевавшаяся под легкими дуновениями припортового ветерка на этих точеных бедрах, служила мощным провокационным фактором для всего мужского поголовья трамвайчика, открывая ослепительные ракурсы на женское тело. И мужики, совершившие алию [20] со своими семьями, задрав головы и разинув рты, начинали задумываться о том, «а не погорячились ли они, уехав из Одессы?».

А ей было плевать на них на всех! И это было видно по взгляду: «Пусть смотрят и ослепнут от красоты!» Она смотрела на Андрея… И он, встретившись с этим взглядом, полным грусти и какой-то невысказанной надежды, улыбнулся одними уголками рта, скрывая свою улыбку в усах. Но… Кошка ее увидела, эту улыбку. Или Андрею так только показалось? Только…

Она раскрыла свой кулачок и прокатала на нем «поющий шарик»… Ах, как он блеснул под этим южным солнцем!.. А правой рукой… Нет, она не помахала Филину, прощаясь, она сделала по-другому – Лана помахала ему на прощание одними пальчиками, так, как если бы перебирала струны гитары…

…– Ну! И шо ты застрял, как запор в жопе?! Так и будем тут торчать посреди порта или пойдем уже на таможню? Вон, весь пароход уже там, только мы стоим как полудурки! – У Анны вдруг появилась жажда деятельности, видно, и впрямь она «восходила» на землю обетованную…

Эх, знать бы тогда Филину, как ему придется встретиться с Ланой в следующий раз… Что эту «гейшу» придется, вместе с другими бедолагами, вытаскивать из пиратского плена, когда нигерийские «борцы за свободу» взяли на абордаж мирное пассажирское судно и увели в джунгли полтора десятка заложников. Что его всю жизнь будет мучить совесть и невысказанная тоска или скорее стыд за «невыполненное» задание. Что единственным погибшим заложником после тяжелейшего изнурительного, более чем двухсоткилометрового марша по африканской саванне станет именно она, Кошка… И не важно то, что Филина к тому времени самого несли на носилках уже четвертые сутки. То, что он, истекающий кровью и отравленный укусом местного ползучего гада, периодически терявший сознание и начинавший бредить, сам не знал того, дотащат ли его до спасительных легионовских винтокрылых стрекоз или бросят в саванне по законам легионовских спецов: «Пусть лучше умрет один, чем все»… Он был командиром группы, совершавшей спасательную операцию… Эх, знать бы все это раньше [21]!..

25 апреля 1995 г. – 8 ноября 1995 г. Израиль…

Будни…

Хотя нет. Это были не будни!

Назвать то, что происходило, буднями не хватает совести – это был настоящий, без прикрас и скидок на возраст и заслуги, экзамен на выживание (и надо сказать, что многие этого экзамена не выдерживали и возвращались через полгода обратно к старому, привычному для них укладу, плюнув на эфемерные перспективы «сладкой жизни за границей»). И хоть у Анны к тому времени вся родня, даже самая дальняя, относилась к «гордой когорте эмигрантов», даже и она к августу запричитала и стала намекать Андрею на то, что, может быть… А Филину нужен был еще год. Хотя бы год…

И Филин тянул… Как тогда, в 88-м, чтобы получить такой желанный свой краповый берет… И он опять учился выживать. Хотя сейчас ему было куда как сложнее – там, в родном «Витязе», он учился «быть настоящим солдатом», офицером, а за спиной стояла его группа – группа настоящих, прожженных псов войны, его братья по оружию, которые всегда были готовы поправить или помочь, опираясь на свой бесценный опыт… И там, в отряде, все они учились воевать и выживать. На войне… Теперь ему было гораздо сложнее. За спиной не было никого. Никого!.. Кто мог бы помочь и поправить… Там, за спиной, были абсолютно не подготовленные к суровым будням жена со слегка расстроенной психикой на сексуальной почве и четырехлетняя дочка-карапуз… Ну, и еще пенсионеры – тесть с тещей – да ее старшая сестра Лена – тридцатичетырехлетняя девочка, все еще ищущая своего принца-миллионера на розовом «Кадиллаке» и свято верящая в то, что именно за ней именно такой и должен приехать… И здесь, в Израиле, не было войны! (Вся та партизанщина со стороны арабов Андреем не воспринималась как боевые действия – эта «вялотекущая война» дело рук спецслужб, а уж никак не войскового спецназа… Хотя… Израильтяне, «не проигравшие ни одну из своих войн», чем они искренне гордились, ни «шестидневную»(!), ни «трехдневную»(!), с фанатичностью гордились своей армией и ее «боевыми действиями»…) Филин пытался выживать в абсолютно нестандартной для его понимания обстановке – один, и нельзя стрелять. Да еще три семьи на шее – своя, ее родители и Лена со своими альфонсами (принцы на розовых лимузинах выжидали, что же из всего этого получится, попивая не торопясь «Martell» в своих трехэтажных халупах на Багамских островах или в Майами)… В общем, было весело! Особенно после того, как ему кто-то шепнул на ухо, что гражданства Израиля можно ждать не пару-тройку месяцев, как ему сказали в МИДе, а пару-тройку лет. Да еще и познакомили с семьей пенсионеров, дожидавшихся того гражданства уже полтора года…

А он…

Сцепив зубы до круглых желваков на скулах и предоставив право «жевать сопли» по поводу махровой бюрократии, ставящей препоны «истинным евреям в своей же стране», своим «близким», пошел работать на стройку. Класть плитку в строящихся фешенебельных виллах. Помощником мастера…

«Принеси, подай, почухай, иди на хер – не мешай!»…

…– Ты там умер или «балбеса» дрочишь?! А? Ты где, военный?!

Его «мастером» был мужичок лет сорока или около того, «совершивший алию» пять лет назад, в 90-м, и (всеобщее на пятом году эмиграции явление) возомнивший о себе, что он уже многого достиг, люто ненавидевший всех гоев [22], заполонивших «историческую родину». А скорее всего за то, что этот «мастер» отсидел в свое время «пятерочку» по линии ОБХСС [23], будучи начальником отдела сбыта стройтреста где-то на Донбассе.

– Ведра несу… – прохрипел Андрей ссохшимся от жары ртом.

На дворе стоял июль, и температура воздуха зашкаливала иногда за 35.

…Работа Андрея состояла в том… Да и нечего перечислять! Замесить раствор на двоих мастеров – их, кладущих плитку, было действительно двое, а это – корыто, ведер на пятнадцать раствора, стоявшее во дворе и расходовавшееся в течение получаса или меньше (а наносить для раствора песок, предварительно его просеяв, цемент – мешок на два ведра, воду – из соседнего крана метров за 200)… И по два ведра – больше рук природа не дала, к сожалению, – выволочить все это добро на третий этаж строящейся виллы, да там, по коридорам… Да еще плитку «мастерам» поднести… Плитку клали на пол, 25х25 – пачка из десяти половых плиток весила около семи кэгэ. А что такое для двух мастеров десять плиток? 3—4 минуты работы?.. Андрей подносил сразу по 5—6 пачек, надрываясь, но пытаясь выиграть хоть немного времени. Да только… Ему, никогда не имевшему дело со стройкой, приходилось туго (если учесть, что всегда и везде на одного мастера работало двое подсобных. Двое! На одного!.. Его «мастера», «настоящие евреи», получив этот подряд, экономили три(!) зарплаты, решив, наверное, что «этот гой и сам справится»…