Тихий сон смерти - МакКарти Кит. Страница 49

Если бы все сложилось иначе, если бы судьба не привязала его к лабораторному столу! Все началось со смерти отца, когда Карлос только начинал работать над докторской. Подумать только, в такой момент! Старик постоянно доставлял ему кучу неприятностей, но на сей раз он превзошел самого себя, умудрившись заработать острый панкреатит с кровотечением именно тогда, когда на карту было поставлено его, Карлоса, будущее.

Впрочем, это были еще цветочки. Настоящую свинью судьба подложила ему несколько позже, и тогда он окончательно понял, что его имя никогда не войдет в историю. Работа в «Пел-Эбштейн» подвернулась неожиданно. Объявление в «Нейчур» попалось ему на глаза в тот момент, когда он начал всерьез подумывать об уходе с рутинной работы в Сент-Джереми. Впрочем, эта работа принесла ему несколько публикаций, но толку от них было мало. Карлос послал в «Пел-Эбштейн» резюме без особой надежды на то, что на него обратят внимание. Однако вскоре, к великому удивлению Карлоса, его пригласили на собеседование – и в отделе кадров никого не смутило, что у него нет докторской степени.

И когда его приняли, когда он уже подписал контракт, выяснилось, что проект, над которым ему предстоит работать, обладает гигантским потенциалом. С первого дня работы на новом месте Карлосу стало ясно, что «ПЭФ» рассматривает этот проект в качестве приоритетного. С ним беседовали начальники самых разных отделов и секторов, и все они подчеркивали значение, которое руководство компании уделяет «Протею». И угораздило ж этих паразитов дать ему такое название!

Наверное, впервые в жизни Карлос Ариас-Стелла почувствовал себя важной персоной. «Протей» являлся научно-исследовательским проектом с огромным бюджетом, самой многообещающей биофармацевтической разработкой (по крайней мере, так Карлосу ее описали) из всех, которыми занимался «ПЭФ». Разработку проекта вела небольшая группа из шести человек под руководством профессора Штейна. От Карлоса даже потребовали подписать обязательство не разглашать сведения о своей работе. Тогда, пребывая на седьмом небе от счастья, он не прочитал внимательно этот документ, и только теперь понял, что совершил ошибку. Все эти атрибуты секретности порождали ощущение собственной важности, чувство предвкушения чего-то великого, которое и опьянило его тогда.

Это чувство сохранялось долго. Даже когда всех шестерых отправили на Роуну – настоящие задворки Вселенной, – даже тогда у них не возникло никаких подозрений. Изоляция лишь подчеркивала важность и значительность их работы. Так думал не только он – в то время все шестеро пребывали в уверенности, что за ними стоит «ПЭФ», что этот фармацевтический гигант доверил им нечто особенное.

Так продолжалось около года. Сказать «продолжалось» – значит ничего не сказать. За те двенадцать месяцев они добились поразительных успехов. Сотрудники отдела проектирования моделей (черт бы побрал это название!) буквально заходились от радости, глядя на результаты. Но первое впечатление от Штейна было обманчивым: руководитель отдела оказался совсем не трясущимся, выжившим из ума старикашкой, как поначалу думал о нем Карлос, а напротив, человеком умным и способным прислушиваться к чужому мнению. Его заместитель, Тернер, постепенно превращался из нервозного, самолюбивого типа в надутого и высокомерного жлоба. «Протею» пророчили колоссальный успех, во многом благодаря именно Тернеру.

Конечно, с Тернером возникли трудности, он-то и стал причиной падения Карлоса. А ведь все могло сложиться совсем по-другому! Случись все иначе, сейчас у него был бы еще один шанс получить докторскую степень.

– Ты здесь пьешь или яйца высиживаешь? – донесся до Карлоса чей-то голос.

«Собутыльник», как называла их Нерис, произнес слово «яйца» с чисто уэльским презрением. Карлос широко осклабился, показывая тем самым, что ничего здесь не высиживает и не просиживает, и приложился к кружке, чтобы после глотка вновь вернуться к своим мыслям.

Потом случился пожар, и жизнь навсегда изменилась.

Он задумался над этим эпизодом своей биографии и в итоге пришел к выводу: «Нет. Это было не совсем так».

Все пошло наперекосяк еще до пожара; в известном смысле пожар явился лишь просто кульминацией. Событие, с которого начались его неприятности, произошло на несколько месяцев раньше, когда сняли крышку с Протея и они – то есть пятеро из них – обнаружили, что их работа отнюдь не несет человечеству блага, а скорее наоборот, стремительно приближает его конец – и все ради карьеры Робина Тернера и прибылей «ПЭФ».

Именно это стало началом конца Карлоса. Это и еще то, что он перепортил отношения с коллегами.

Карлос еще раз приложился к кружке, осушил ее до дна и заказал еще пива. Он перекинулся с барменом парой ничего не значащих фраз, которые никак не затронули его сознание и не помешали ему размышлять о своей непутевой жизни. Он сидел здесь, за столиком у окна, но мысленно все еще пребывал на Роуне.

Они, наверное, все рассчитали. Роуна был красивым островом – когда отступали холода, сырость, туманы, – но там было так одиноко. Одна только дорога на работу вызывала у Карлоса ощущение, что он отправляется на край света. Местные жители не слишком жаловали пришельцев с большой земли – даже те, кто получал с них плату за проживание. Плату, следует заметить, немаленькую. Жан-Жак сравнивал тамошних аборигенов с дикарями из южноамериканских племен.

А лаборатория! Боже, что за помойка! Что-то вроде заброшенного объекта времен Второй мировой войны, который не сровняли с землей неизвестно по какой причине. «ПЭФ» подобрал его на правах аренды. Им говорили, что они находятся там в целях обеспечения промышленной безопасности: дескать, «Протей» настолько ценный проект, что нельзя допустить никаких утечек информации. Отсюда такое место расположения объекта, отсюда подписка о неразглашении. Отсюда и человек, который сопровождает научных работников во время поездок на большую землю, – тот самый человек с холодными глазами, не отражающими ничего, кроме вашей же неуверенности.

Неудивительно, что Карлос запил. Заняться вечерами было решительно нечем – разве что отправиться в местное питейное заведение, сесть за дальний столик, чтобы в очередной раз ловить на себе косые взгляды и чувствовать, как все здесь тебя ненавидят.

Неудивительно, что между отрезанными от мира участниками проекта начали складываться отношения, выходившие за рамки служебных. Самые необычные отношения возникли между Карлосом и Штейном. У старика, как выяснилось, был сын приблизительно его возраста, но он пошел по кривой дорожке (Штейн не любил говорить на эту тему). Карлос и Штейн сблизились, чему способствовала также недавняя потеря Карлосом отца. Под конец они вообще стали как родные.

Проблемы возникали из-за секса. Изоляция сыграла с участниками проекта злую шутку. Поначалу у Карлоса и в мыслях не было не то что заводить какие-то отношения, но даже засматриваться на Милли или Джастин, а уж заняться с кем-либо из них любовью он мог разве что под дулом пистолета и то набросив девице на голову мешок. Но прошло время, и Карлос начал находить их по-своему привлекательными. Особенно Милли. Конечно, она не была красавицей, но в ситуации выбора между ней и козой в поле…

Неприятности начались из-за того, что Тернер, судя по всему, рассуждал точно так же. По-видимому, он считал, что обладает правом первой ночи, и делиться с кем-то из подчиненных, позарившихся на его собственность, не желал. Высокомерный гад! Нужно было расставить все точки над «и» много раньше, и все сложилось бы по-другому, но в то время он еще держался за свою работу. Вообще-то тогда он нашел, как ему казалось, наилучший вариант. Тернер праздновал победу и ходил петухом, а тем временем они с Милли за его спиной занимались любовью. Глупый пень был настолько слеп, что до него это долго не доходило…

В паб ввалился Гэри. Старый добрый Гэри, душа компании, верный собутыльник, знавший толк в веселом времяпрепровождении. Заметив Карлоса, он крикнул ему:

– Карл! Ты что там такое пьешь?