Темная сторона света (Спасительный свет) - Чемберлен Диана. Страница 64

Мэри откинула голову на спинку кресла. Разговоры утомляли ее.

— Если хотите, можем на сегодня закончить, — предложил Пол.

Она покачала головой.

— Я еще не договорила. — Ей оставалось рассказать еще одну историю, в которой было больше вымысла, чем правды. Мэри столько раз рассказывала ее именно так, что и сама уже не помнила, как все было на самом деле. — Понимаешь, моя храбрость, или мое безрассудство, называй как хочешь, стоила мне мужа. В июле 1964-го я стояла на галерее и увидела, как от берега плывет мужчина. Мне показалось, что он в беде. Я пробежала по песку и бросилась в воду ему на помощь. Когда я доплыла до него, он был без сознания. Но мужик оказался слишком тяжелым для меня и потянул меня на дно. Каким-то образом Кейлеб нас увидел и поспешил нам на выручку. Ему удалось вытащить нас обоих на берег, но для него это оказалось непосильной нагрузкой. Ему было шестьдесят четыре года. Сердце Кейлеба остановилось, и он рухнул на песок.

— Я не знал, простите. Какая трагедия так потерять мужа.

Мэри долго смотрела в пространство.

— Да, это была трагедия, — наконец сказала она, подняла руки и снова уронила их на колени. — Думаю, на сегодня это все.

— Конечно, конечно. — Пол выключил диктофон и встал. — Еще раз спасибо вам за помощь.

Мэри смотрела, как он спустился по ступенькам, прошел по тротуару к своей машине. Разговор утомил ее, заставил вспомнить то, что она не хотела вспоминать. Вспомнила Мэри и ту ночь, когда рассказывала о смерти мужа Анни.

К тому времени они с Анни были знакомы всего не сколько месяцев, но Мэри уже чувствовала себя с ней по-свойски. Ни с кем больше, ни с женщиной, ни с мужчиной, она не испытывала такого душевного комфорта. Мэри никогда не могла позволить себе такую роскошь, как близкая подруга, но, несмотря на разницу в возрасте, она знала, что может довериться Анни и сказать правду.

Это был холодный январский вечер, один из многих вечеров, которые Анни проводила в доме Мэри. Алек зарабатывал репутацию и деньги, но на Косе было так мало жителей, что большую часть времени он проводил на материке и лечил животных там. Вечерами Алек часто уезжал: то корова телилась, то лошадь мучилась коликами. У Анни оказалось слишком много свободного времени.

В тот вечер она привезла Клая с собой, как это часто бывало. Обычно мальчонка, спотыкаясь, ковылял вокруг дома смотрителя, болтал что-то, понятное только ему, всюду лез. В конце концов Анни укладывала его спать в маленькой комнате на втором этаже, обкладывая подушками, чтобы он не упал с кровати. Она пела ему колыбельную мягким, хрипловатым голосом, от которого у Мэри, сидевшей в кресле у огня, начинало щемить сердце. Она легко могла представить себе ту комнату, бывшую детскую Кейлеба, куда каждую секунду заглядывал луч маяка. Анни закрывала ставни и задергивала шторы, а свет все равно находил щелочку, и Клай попадал под его магическое действие. Он быстро засыпал, куда быстрее, чем дома.

Анни спускалась вниз, где ее уже ждали Мэри, яркий огонь в камине и бренди. Впервые за десятилетия Мэри чувствовала привязанность к другому человеческому существу.

Как правило, вечера были наполнены болтовней Анни, и обычно Мэри нравилось ее слушать, приятным был даже акцент, искажавший слова до неузнаваемости. Анни говорила об Алеке, которого обожала, или о Клае, или о своих витражах. Иногда она заговаривала о своих родителях, с которыми не виделась с того дня, как познакомилась с мужем. Она звонила им, но они не подходили к телефону и не перезванивали. Написанные ею письма возвращались нераспечатанными. Однажды Анни с сыном летала в Бостон, решив, что ее родители не упустят возможность познакомиться с внуком. Но ей не удалось пройти дальше порога. Горничная объявила Анни, что вход в отчий дом ей запрещен.

Анни волновалась за Алека, садившегося за руль в любую погоду, работавшего с норовистыми животными. Однажды корова во время схваток сломала ему руку. Несколько раз Анни ездила с ним, но чаще он просил ее остаться дома, потому что ей, и особенно Клаю, нечего было делать на пронизывающем ветру под открытым небом. Поэтому все чаще вечерами Анни оказывалась в гостиной старого дома смотрителя маяка.

В тот особенный январский вечер Мэри почувствовала, как бренди согрело ее, и именно ее голос, а не Анни, оживлял тишину в гостиной. Потрескивали дрова, совсем близко шумел океан, но голос Мэри звучал ровно, спокойно. Она не знала, почему рассказала обо всем Анни. Она никому не открывала эту тайную часть своей души, но Анни внимательно слушала, ее глаза с любовью смотрели на Мэри.

Мэри рассказывала Анни почти то же самое, что и Полу Маселли — как она стала Ангелом Света за свою любовь к людям и доброту.

— Этим ты напоминаешь мне меня, Анни, — говорила Мэри. — У тебя такое доброе сердце. Ты забываешь о себе, когда помогаешь людям. — Она отпила глоток бренди, набираясь смелости. — Но на этом сходство кончается. Ты куда лучше меня как человек и как женщина.

Анни раскраснелась от жара пламени. Ее глаза не отрывались от лица Мэри.

— Почему вы так говорите?

Мэри пожала плечами, будто следующие ее слова ничего для нее не значили.

— Во мне есть другая сторона, темная, которую я никому не показываю. — Она пристально посмотрела на Анни. — Видишь ли, мой муж был лучшим из мужчин, о таком муже женщина может только мечтать. Кейлеб был терпеливым, добрым, сильным. Но мне этого всегда было мало. Возможно, виной тому наше одиночество. Не знаю. Но мне хотелось… — Мэри поджала губы, глядя на оранжевые языки пламени. — Мне хотелось принадлежать другим мужчинам, — закончила она.

— И вы… сделали это?

— Только в мечтах. — Мэри закрыла глаза. — Это было невероятно сильное чувство, отчаянное желание. Мне стыдно говорить об этом.

— Вам нечего стыдиться. Многие женщины думают о… Мэри отмахнулась от Анни, отметая ее возражения.

— Не так, как я. Я не спала ночами, представляя, что рядом со мной кто-то из знакомых мужчин. Я была с Кейлебом, спала с Кейлебом и представляла на его месте другого Иногда я не могла работать. Я поднималась на башню, чтобы отполировать линзы, и вместо этого сидела на галерее и мечтала. Я махала рукой морякам и представляла, как они возвращаются ночью, приходят к маяку, чтобы провести со мной время. Мысленно я привязывала к перилам красную тряпку, если Кейлеба не было дома, сообщая всем, что я… доступна. Однажды я зашла так далеко, что даже купила кусок красной материи.

Мэри чувствовала, как полыхают ее щеки. Должно быть она выглядит полной дурой. Чтобы семидесятитрехлетняя женщина рассуждала подобным образом!

— Но вы так ее и не привязали к перилам? — спросила Анни.

— Нет.

— Вам должно было быть очень больно, если вы чего-то так страстно желали и думали, что не могли получить.

Мэри улыбнулась. Анни поняла ее.

— Именно по этой причине я хотела работать в службе спасения, — продолжала Мэри. — Тогда бы я оказалась среди мужчин и почувствовала возбуждение от того, что могло бы произойти. Но я приходила в себя каждый раз, когда подходила совсем близко к опасной черте. Я спрашивала себя: какое я имею право чувствовать себя неудовлетворенной? Как я могу желать большего, чем уже имею?

Мэри постучала пальцами по стеклу стакана. Она бы с удовольствием закурила, но знала, как расстраивается Анни, когда видит ее с сигаретой.

— Порой мне удавалось заставить себя перестать думать о других мужчинах, и в такие моменты я чувствовала себя так, словно дала себе отрезать руку или ногу, настолько эти мечты стали неотъемлемой частью моей жизни. Мы ходили в церковь, но даже там я не могла удержаться и не думать о мужчинах. Люди говорили, что Кейлеб недостаточно хорош для меня. Некоторые даже спрашивали, что я в нем нашла. — Мэри покачала головой. — А он был в тысячу раз лучше меня.

Анни понуро сидела в своем кресле, золотые отблески огня играли на ее длинных рыжих волосах.

— Вы слишком суровы к себе, Мэри.

Мэри отпила побольше бренди, тяжелого, словно мед, согревающего нутро. Она подняла на Анни глаза.