Операция «Феникс» - Прудников Михаил Сидорович. Страница 1

Михаил Сидорович Прудников

(1913–1995)

Операция «Феникс»

Повесть

Глава первая

Экстренное совещание

Весна в этом году выдалась в Лондоне душная и влажная. С Атлантики наползли серые клочковатые облака, час-другой сеял редкий тёплый дождь, потом снова проглядывало солнце, свежей влажностью блестела листва в парках и скверах, в зеркале асфальта отражались машины, автобусы, фонари, прохожие. В такие часы город обретал странные, нереальные черты, будто всё в нём перевернулось вверх ногами.

Дождь шёл каждый день. В воздухе парило, и дышать было трудно. Даже морской ветер не мог разогнать духоты. Газеты писали, что кривая сердечных приступов резко подскочила вверх.

Днём Лондон казался опустевшим. Оживал он к концу дня, когда кончался рабочий день и густой шумный поток машин устремлялся за город, к коттеджам и виллам, навстречу прохладе, стриженым газонам и лужайкам, густой тени вязов и тополей и сверкающим голубой гладью бассейнам.

Вечером город снова замирал, неоновые рекламы на Пикадилли-серкус мигали, словно маяки, призывая всех заблудившихся в этом огромном городском океане идти к его спасительным огням. И казалось, что босоногие, бородатые хиппи, толпившиеся у колонн Национального банка и на ступеньках памятника Нельсону, были как раз те, кто откликнулся на этот призыв. Полицейские в шлемах, похожие на пожарников, не обращали никакого внимания на толпы грязных, обросших буйной растительностью бродяг. Да и что поделаешь! Уж раз социологи, психологи, государственные мужи не могут придумать никакого лекарства для этой молодёжи, то разве в состоянии излечить этот недуг полицейские.

К часу ночи Лондон вымирает, гасятся фонари и витрины на Оксфорд-стрит и других торговых улицах. Только время от времени промчится сутулая полицейская машина с крутящимися синими фарами, и снова наступит тишина.

Утром город снова оживает. Открываются двери магазинов, лавочек, оффисов, бюро, и посвежевший и отдохнувший на воздухе чиновный люд возвращается к своим рабочим столам.

25 мая того же года по утренним, ещё не просохшим от ночного дождя улицам Лондона в сопровождении эскорта полицейских промчались два тяжёлых лимузина. Кортеж остановился у резиденции разведки. В сопровождении рослых детективов из машин вышли двое: грузный, розовощёкий, седовласый человек лет шестидесяти, с густыми тёмными бровями, острым треугольным подбородком — заместитель директора секретной службы — и худой долговязый человек с желтоватым болезненным лицом, с брюзгливо отвисшей губой — заместитель директора по вопросам планирования мистер Лейнгарт. Оба высокопоставленных чиновника поспешили к подъезду. Несмотря на ранний час — было половина девятого, — помощник директора секретной службы Гарри Кронкайт с нетерпением ожидал прибытия двух заместителей шефа. Гарри Кронкайт уже знал, что они прибыли с сообщением чрезвычайной важности. Сейчас это сообщение, сжатое до странички машинописного текста, лежало в портфеле Лейнгарта.

— Доброе утро, господа, — приветствовал вошедших Кронкайт. — Прошу вас изложить свои соображения как можно короче. Через два часа состоится чрезвычайное заседание…

Родители Пэт Бувье были выходцами из Франции. Отец её держал крупный универсальный магазин. Поэтому следует ли удивляться, что её знал весь Лондон. К тому же Пэт работала в «Дейли миррор», одной из самых популярных газет в Англии. В её задачу входило поставлять в редакцию светскую хронику с Уайтхолла, где она была аккредитирована и где её знали все, начиная от рядового охранника и кончая сотрудниками секретариата разведки.

Журналистикой Пэт занималась вовсе не ради заработка. Выйдя в девятнадцать лет замуж за сына владельца крупного отеля, она уже в двадцать два года поняла, что семейная жизнь не для неё. У Пэт было слишком много энергии, честолюбия и предприимчивости. Она развелась с мужем и, оставшись одна, поменяла несколько профессий, пока наконец не остановилась на журналистике, хотя имела техническое образование. Это занятие как нельзя лучше соответствовало её беспокойному характеру. Газета занимала всё её время и помогала заводить знакомства с влиятельными и интересными людьми. Пэт была хороша собой, весела, остроумна, уверена в себе. В короткий срок она завоевала в газете «Дейли миррор» ведущее положение. Правда, её статьи не отличались гладкостью пера, но этого от неё никто и не требовал. В газете было достаточно рирайтеров, [1] которые придавали её материалам необходимый литературный блеск. Да, Пэт ценили не за слог, а совсем за другое: она могла добыть практически любые сведения, встретиться с любым нужным редакции человеком. Перед напором и обаянием Пэт пасовала самая необщительная знаменитость. Потому-то Пэт Бувье и прикрепили к разведывательной резиденции.

Молодая корреспондентка умела быть накоротке со многими сенаторами и конгрессменами, с сотрудниками Уайтхолла, с охраной шефа разведки, со знаменитыми писателями, с киноактёрами и банкирами, с редакторами других издании и промышленниками.

Если в Лондоне происходило интересное событие или давался обед в честь какой-нибудь знаменитости, там непременно присутствовала Пэт. Она врывалась в банкетный зал, на ходу рассыпан улыбки, приветствия, остроты. Улучив момент, она пробиралась к интересующему её лицу и обрушивала на него град вопросов и всё своё обаяние.

Не удивительно, что, узнав о визите заместителя директора и Лейнгарта к шефу разведки и о чрезвычайном заседании, редактор отдела политических новостей обратился к Пэт. Это был маленький человек лет пятидесяти, весьма экспансивный и непоседливый. Бoльшую часть рабочего времени он бегал по оффису и размахивал руками. Розовую лысину с висков и с затылка обрамляли остатки рыжей шевелюры, что придавало ему сходство с клоуном.

— Пэт, ты должна узнать! — тараторил он. — Обязательно! О чём они там совещались, а? Чувствую, что неспроста. Что-то очень и очень важное! И почему они скрывают, а? Тут что-то не так! Нет, Пэт, ты обязана пронюхать! Это будет гвоздь номера! — И редактор радостно потёр свои веснушчатые руки.

Пэт обещала пронюхать. Она села в свой «вольво» и отправилась в резиденцию разведки. Но к кому бы она ни обратилась о заседании совета, никто не хотел говорить с ней. Впервые Пэт наткнулась на глухую стену. Это разозлило её. Неужели она вернётся в редакцию с пустыми руками? Нет, такого не должно случиться. Она лихорадочно перебирала в уме, кто из сотрудников резиденции мог бы ей помочь, тщательно обдумывала каждую кандидатуру и отвергала одну за одной.

Для таких людей, которых Пэт знала в парламенте, в министерствах и учреждениях, политика была делом их жизни. Как правило, посты, которые они занимали, давались им с трудом. Они добивались их много лет. Для Пэт политика была игрой забавной, азартной, захватывающей, но игрой. У неё не было ни своих убеждений, ни принципов. Она не симпатизировала ни лейбористам, ни консерваторам, ни левым, ни правым. Она не отрицала и не отвергала ничего. Если её знакомые ругали выступление премьер-министра, то она ругала тоже. Если они одобряли новый законопроект, то и она его одобряла. В политике она признавала только калейдоскоп лиц, с которыми ей приходилось сталкиваться, — одни скучны, другие чем-то интересны. Самыми интересными были те, о ком больше всего говорили на этой неделе, в этом месяце или в этом году. И ещё ей нравились те политические деятели, которые относились тепло к ней, Пэт Бувье.

Среди тех, к кому Пэт относилась с особой симпатией, был Чарльз Уолт. Он, собственно, не принадлежал к числу политиков. Он работал в канцелярии Гарри Кронкайта в качестве эксперта. Высокий, всегда безукоризненно одетый, сдержанный, Уолт становился неловким, даже застенчивым в присутствии Пэт. Кроме сдержанности у этого тридцатилетнего правительственного чиновника была масса других достоинств: его семья принадлежала к числу старейших бостонских фамилий. Получив образование в Оксфордском университете, Уолт был образцовым молодым человеком из хорошей семьи.