Скверно для дела (Угроза для бизнеса) - Стаут Рекс. Страница 9

Звук ее шагов на стертых временем ступенях эхом отдавался в звенящей тишине. Наверху она снова пошарила руками в воздухе, потянула за другую цепочку, затем пересекла площадку и отворила дверь в приемную. Здесь тоже не было света.

Она на секунду застыла, по спине у нее пробежала нервная дрожь. Дрожь была рефлекторной, вызванной приступом паники, для которой у Эми не было ни малейшего повода.

Да, вокруг царила мертвая, всепоглощающая тишина, но ведь дядя Артур не всегда топал ногами и орал. Оснований же полагать, что в здании находится кто-то еще, у нее не было.

Что до отсутствия света, то и в этом не было ничего пугающего. Работая здесь, Эми как-то заметила, что все служащие, уходившие с фабрики после наступления темноты, напоминали жертв вооруженного налета: им приходилось идти с поднятыми руками. У Тингли было принято экономить электричество.

И все же Эми не смогла подавить дрожь. На миг она ощутила непреодолимое желание громко позвать дядю, но сумела справиться с собой. Оставив дверь приемной открытой, она двинулась дальше, через лабиринт перегородок, время от времени останавливаясь и дергая за цепочки, чтобы включить свет, пока не добралась до двери, на которой было написано: «Томас Тингли».

Здесь кто-то уже успел дернуть за цепочку. Дверь была распахнута, в кабинете горел свет. Войдя, Эми сразу увидела, что Тингли за столом нет. Она остановилась, снова шагнула вперед… И тут, если согласиться с теми, кто утверждает, что сознание – неотъемлемое свойство любого одушевленного существа, Эми Дункан перестала существовать.

Когда же она пришла в себя, то не имела ни малейшего представления о том, как долго отсутствовала. Ей чудилось, будто она медленно и мучительно пробивается сквозь липкий ил, скопившийся на дне мутной реки. Агония оказалась настолько вялой, что перестала быть агонией. Несколько мгновений Эми по-прежнему оставалась не полноценным живым существом, а всего-навсего бесформенным клубком нервных импульсов.

Затем что-то произошло. Точнее, она открыла глаза, но еще не обрела способности это осознать. Впрочем, вскоре пришло и осознание. Она застонала и сделала гигантское усилие, пытаясь приподняться на руке, но рука заскользила, и она снова распласталась по полу.

Именно в этот миг сознание вернулось к ней настолько, что она поняла: рука скользит в луже крови, а рядом с собой на полу она видит не что иное, как руку и горло дяди Артура, и это горло…

Глава четвертая

Эми пришла в голову мысль (если оцепенелое, неповоротливое шевеление мозгов можно назвать мыслью), что ее парализовало потрясение, вызванное увиденным, но в действительности все было как раз наоборот. Потрясение придало ей сил: несмотря на полученную травму, она сумела разогнуться, встать на колени и, минуя лужу крови, отползти к мраморной раковине.

Не вставая с колен, она потянулась за висевшим на крючке полотенцем, схватила его и, привалившись плечом к раковине, стала вытирать руку, испачканную в крови. Она действовала не по приказу воли, но в силу какого-то более примитивного инстинкта, подсказывавшего, что на ее руках не должно быть крови.

Отпустив полотенце, соскользнувшее прямо на пол, девушка ощутила приступ тошноты. Она наклонилась к краю раковины, закрыла глаза и постаралась задержать дыхание. Прошла вечность, прежде чем отчаянные попытки проглотить слюну наконец увенчались успехом. И целая вечность понадобилась, чтобы Эми ухватилась руками за раковину и, собрав все свои силы, смогла подтянуться и встать на ноги.

Остается лишь гадать, что бы она сделала, сохрани ее разум прежнюю ясность. Для девушки ее характера и умственных способностей естественнее всего было бы тотчас броситься к телефону и вызвать полицию. Вероятно, так и случилось бы. Но именно ясности ее разуму и недоставало.

Эми по-прежнему была словно оглушена. Она чуть-чуть задержалась возле умывальника, не в силах оторвать от тела и лужи крови на полу застылого, отупевшего взгляда, потом отпустила край раковины, убедилась, что способна держаться прямо, и медленно двинулась вперед.

Ей предстояло описать широкую дугу, чтобы обогнуть мертвую груду на полу и стоявшую рядом брезентовую ширму. И она с этим справилась, хотя вместо плавной дуги получилась ломаная линия.

Добравшись до двери, Эми прислонилась к косяку, чтобы собраться с силами. Теперь она осознавала, что с головой у нее явно что-то не так и потрясение, вызванное видом дяди Артура, валяющегося на полу с перерезанным горлом, тут ни при чем. Стоя у двери, она стала ощупывать голову пальцами, но никакой раны не обнаружила. Тогда она продолжила путь.

Без сомнения, Эми никогда не добралась бы до выхода, если бы неведомому злоумышленнику пришло в голову снова выключить свет. К счастью, этого не случилось, и она без приключений достигла своей цели.

По-прежнему шел дождь, но девушка без колебаний шагнула на улицу, не тратя драгоценную энергию на то, чтобы прикрыть за собой дверь. На каменных ступеньках крыльца она споткнулась и чуть было не упала, но сумела удержать равновесие и сразу повернула на восток.

Только теперь у нее появилось смутное ощущение, будто она что-то делает не так, но настоятельная потребность бежать, бежать, бежать отсюда совершенно заглушила его. Она стиснула зубы, хотя боль в голове от этого только усилилась, и заставила себя шагать быстрее и ровнее. Эми пересекла одну улицу, вышла на другую, заметила припаркованное такси, села в него и велела водителю отвезти ее на Гроув-стрит, триста двадцать.

По пути домой она с изрядным запозданием поняла, что при ней нет сумочки, в которой лежал кошелек. И это – впервые с тех пор, как к ней вернулось сознание, – заставило ее по-настоящему задуматься. Жалкая попытка! Сумочка, безусловно, осталась там.

Очень скверно. Если по какой-либо причине ей понадобится скрыть, что она была на фабрике (эта мысль оказалась слишком запутанной и невразумительной, чтобы немедленно ее переварить), тогда ее сумочка не должна, не может там находиться. Значит, ее надо забрать. Но кто это сделает, кроме нее самой? И как это сделать, не возвращаясь на фабрику? Но туда она ни за что не вернется.

Придя к этому элементарному, однако неоспоримому умозаключению, она попросила таксиста подняться к ней в квартиру, вытащила припрятанную в стенном шкафу десятидолларовую банкноту и протянула ему. Когда он ушел, Эми взяла телефонную книгу округа Уэстчестер, поднесла к настольной лампе, нашла нужный номер, на Кротон-Фоллз, восемь тысяч, и набрала его.

Эми подтянула к столу стул, села и, подперев голову кулаком, сказала в трубку: «Алло! Мистер Фокс?.. Можно с ним поговорить? – В ожидании она прикрыла глаза. – Алло! Это Эми Дункан… Нет, я… У себя дома. Кое-что произошло… Нет, не здесь. Это случилось… Не хочу рассказывать по телефону… Нет, совсем нет… Кое-что страшное. Голова туго соображает. Кажется, я говорю бессвязно… Знаю, нервы никуда не годятся… Мне просто не к кому больше обратиться… Не могли бы вы приехать прямо сейчас?.. Нет, по телефону не могу… Просто я сейчас плохо понимаю, что? говорю… Хорошо… Да, знаю… Я… Хорошо, буду ждать…»

Она положила трубку, мгновение сидела неподвижно, затем оперлась руками о стол и встала. Воротник серой шубки вокруг шеи насквозь вымок. Эми сняла шубку и повесила на спинку стула, но когда подняла руки, чтобы снять шляпку, то пошатнулась, закачалась, рухнула на диван и снова лишилась чувств.

Первое, что она ощутила, был неприятный, но очень знакомый запах. Наркоз? Нет, нашатырь. Но откуда в ее постели взялся нашатырь? Она открыла глаза. Рядом стоял какой-то мужчина.

Он спросил:

– Вы меня узнаете?

– Разумеется. Текумсе Фокс. Но почему…

Она пошевелилась. Он взял ее за плечо:

– Лежите. Вы помните, что звонили мне?

– Да… Я…

– Погодите. Если вы медленно повернете голову, то увидите мистера Олсона. Он впустил меня сюда, а теперь хочет убедиться, что я друг, а не враг.