Похмельный синдром - Серегин Михаил Георгиевич. Страница 11

– Шеф, – он поднял руку, и синяя «шестерка» остановилась перед ним, как вкопанная. – Подбрось до Радищева, – назвал он улицу на квартал дальше своего дома.

Толстый флегматичный мужик лет тридцати пяти с тонкой полоской усиков вяло мотнул головой: мол, садись. Когда «шестерка» тронулась, менту оставалось до перекрестка еще шагов пятьдесят, но он уже выдохся и еле волочил ноги, с галопа перейдя на рысцу. Единственное, что он смог сделать, – это остановиться, сунуть в рот свисток и дунуть в него, показывая рукой в сторону «шестерки».

– Вот козел, – зло усмехнулся водитель, покачав головой, – делать им нечего.

– Это точно, – поддержал его Китаец. Расплатившись с водителем, Танин вышел на улице Радищева и, вернувшись на один квартал назад, оказался возле своего дома. По пути он зашел в магазин – дома, кроме какао и яиц, ничего не было – и прикупил кое-каких продуктов и бутылку коньяка. Поднявшись к себе, он окинул профессиональным взглядом входную дверь и, не заметив ничего подозрительного, вошел в квартиру.

Первым делом он снял влажную от пота рубашку и принял душ. Затем отнес на кухню сумку, выложил продукты в холодильник, оставив на столе коньяк, сверток с ветчиной и лимон. Сложив грязную посуду, оставшуюся после раннего завтрака, в мойку, отрезал несколько тонких кружков лимона, сделал бутерброды с ветчиной и плеснул в рюмку немного коньяка. Потенциальный клиент застрелился, и это не очень хорошо, размышлял он, пережевывая бутерброд. И косвенно он, Китаец, сам был в этом виноват. Увидев, как его жена развлекается с другим, ревнивый муж сначала застрелил ее, а потом и сам отправился на тот свет. Этим другим оказался Китаец. Вроде бы все ясно. Но так все выглядело только на первый взгляд. Было в этой истории несколько моментов, которые не укладывались в рамки такого объяснения.

Как кассета попала в квартиру Бондаренко? Он прилетел вчера, как сказала его секретарша, значит, в квартиру Светланы попасть не мог. На улицу Пушкина ее могла принести сама Светлана, что было не очень понятно, или кто-то еще, если этот «кто-то» имел ключи от квартиры Бондаренко. А может быть, кассету вовсе не приносили, а прислали по почте или просто опустили в почтовый ящик? Очень может быть.

Китаец не мог уразуметь, как он не заметил камеры, которая снимала их со Светланой, впрочем, ему тогда было не до этого. Но ведь кто-то же должен был ее там установить. Получается, что это сделала сама Светлана. Но зачем? Было бы логичнее предположить, что камеру установил ревнивый муж, но он не смог бы тогда забрать кассету, если только не приехал еще на день раньше.

Был еще вариант, что камеру в квартире Светланы установил некто третий с целью шантажа. Но кого в этом случае этот «третий» мог шантажировать? Светлану, конечно. Ведь это она наставляла рога мужу. Тогда для чего нужно было предъявлять мужу такой компромат?

Китаец налил себе еще коньяка, погрел рюмку в ладонях и не спеша выпил. Положил на язык дольку лимона. Почувствовал, как коньячный букет смешивается во рту с лимонным соком… Он расслабился, прогнал одолевавшие его мысли, посидел несколько минут, позволив своему сознанию легко, как лучу фонаря, скользить с одного предмета на другой, ни на чем не задерживаясь. Вдруг он вспомнил ночного убийцу. Как тот осторожно открывает дверь в спальню, стреляет и мягко, словно кошка, исчезает в ночной мгле… Китаец даже не слышал, как хлопнула входная дверь. И потом, когда он выбежал на балкон и увидел удалявшуюся фигуру человека, он мысленно сравнил этого легко двигавшегося человека с Бондаренко. Конечно, Китаец видел Бондаренко только на фотографии, но вполне мог представить себе, как он должен перемещаться. Это был совершенно другой человек!

Тогда получалась другая картина. Какая? Китаец решил, что пока еще рано шевелить мозгами. Сначала нужно обзавестись клиентом, который бы мог это оплатить. Вместо пуховика, в котором его застукали возле дома Бондаренко, он на всякий случай надел куртку из светло-коричневого драпа и вышел на улицу. Быстро поймал такси.

– Белоглинская, сорок два дробь двадцать, – сказал он, устраиваясь на заднем сиденье и доставая сигареты.

– Это где? – повернулся к нему водитель – крепкий, деревенского типа мужик с короткими кудрявыми волосами.

– В Тарасове, – иронично бросил Китаец, прикуривая.

– Шутник, – усмехнулся водитель и нажал на газ. – Будем искать.

В машине работал приемник, настроенный на волну «Русского радио».

«Не пойму, почему блондинки красят корни волос в черный цвет», – выдал Фоменко очередной прикол.

– Верно подметил, – хохотнул водитель, поднимая глаза к зеркальцу заднего обзора, чтобы увидеть реакцию Китайца.

Но тот словно ничего не слышал. Поняв, что клиент попался неразговорчивый, водила обиженно поджал губы и упулился на дорогу. Попетляв по центру, где было полно машин, лимонно-желтая «Волга» свернула на Белоглинскую, и водитель принялся высматривать номера домов.

– Тридцать шестой… – считал он вслух, – тридцать восьмой… сорок… Приехали, – удовлетворенно сказал он, останавливая машину возле длинной кирпичной девятиэтажки, расположенной буквой Г на углу одной из поперечных улиц.

– Тебе куда? – обернулся он к Китайцу.

– Спасибо, – процедил Танин, расплачиваясь с ним, – здесь я как-нибудь сам найду.

Он вышел из машины и, перейдя улицу, направился к дому. Зашел во двор с Белоглинской, но оказалось, что нумерация квартир начиналась с другой стороны. Ему пришлось пересечь почти весь двор, где стояли в основном дорогие иномарки, и остановиться у второго подъезда. Он был оборудован домофоном. В небольшом углублении стены, рядом с металлической дверью, был установлен щиток с дисплеем и кнопками, переговорное устройство было закреплено на уровне груди. Кода он не знал. Бондаренко, составляя завещание, не подумал об этом. Можно было подождать у двери, пока кто-нибудь не зайдет, или, наоборот, не выйдет, но можно попробовать и следующим образом: Китаец нажал на две кнопки, и на дисплее высветилось число «сорок шесть». Раздались гудки, как в телефонной трубке, только усиленные микрофоном. Потом что-то щелкнуло, и он услышал томный женский голос:

– Кто там?

– Юлия Степановна? – Китаец решил, что не ошибся. – Добрый день.

– Добрый… Только я вас не узнала, – удивленно произнесла женщина.

– Немудрено, ведь мы с вами еще незнакомы, – усмехнулся Китаец. – Но вы можете это легко исправить, если впустите меня. Меня зовут Владимир Алексеевич Танин.

– Что вы хотите?

– Я хочу поговорить с вами о Романе Сергеевиче.

Повисло недолгое молчание, после чего в двери что-то щелкнуло, и она приоткрылась.

– Проходите. Третий этаж.

Китаец вошел в подъезд, который сверкал свежей краской, и нажал кнопку вызова лифта. Он вышел на третьем этаже и позвонил в сорок шестую квартиру. Ему долго не открывали, как будто Юлия Степановна не подозревала о его приходе. Наконец дверь распахнулась, и Китаец был приятно удивлен. На пороге стояла стройная женщина лет тридцати. Короткие каштановые волосы с огненным отливом, большие карие глаза, в которых было что-то оценивающе-высокомерное, немного вздернутый нос, пухлые, плотно сжатые губы. На ней был только тонкий трикотажный джемпер, едва прикрывавший верх точеных ножек.

– Владимир Алексеевич? – уточнила она, обнажая в улыбке белые хищные зубы.

– Можно просто Владимир, – кивнул он. – Я могу войти?

– Конечно, заходите, – она шагнула в сторону, давая ему пройти. – Извините, я совсем заработалась. Куртку можете снять здесь.

Следом за Юлией Степановной Танин вошел в большую гостиную, где царил творческий беспорядок. Весь паркетный пол, диван и стулья были завалены кусочками разноцветной материи. Перед окном, занавешенным тяжелыми изумрудными шторами, на специальной подставке стоял большой телевизор. Вдоль другой стены вытянулась модная низкая стенка, где расположился аудиоцентр. На полу лежало что-то вроде ковра или одеяла, над которым, как понял Китаец, и работала Юлия Степановна.