Верблюжий клуб - Балдаччи Дэвид. Страница 46

Стараясь ничем не выдать своего потрясения, Стоун сказал:

– Значит, вы следовали за мной на наши собрания? Надеюсь, они не показались вам слишком скучными?

«Интересно, что она там видела или слышала?»

– Были такие вещи, которые я видеть и слышать, а были и такие, которые только видеть.

– Когда это было?

– Итак, я все же суметь завладеть вашим вниманием, Оливер. – Она придвинулась к нему и, погладив его руку, ответила: – Не беспокойтесь, Оливер. Я не есть шпион. Я видеть, но не слышать. А то, что я видеть, останется навсегда со мной. Навсегда.

– Боюсь, что все то, что вы видели, не стоило вашего внимания.

– Ведь вы искать истину, Оливер? – улыбнулась она. – Так, как сказано на плакате. И я вижу, что вы такой человек, который это делать.

– Боюсь, что, по мере того как летят годы, мои шансы на успех в этом деле становятся все ничтожнее.

Адельфия резко повернулась. По дорожке ковылял инвалид. Те, кому за последние десять лет довелось побывать на улицах Вашингтона, почти наверняка встречали его. Без рук, на искалеченных и покрытых язвами ногах, он являл собой зрелище жутковатое. Даже зимой несчастный оставался босым и полуголым. Взгляд его был устремлен в пустоту. Из уголков рта капала слюна. Все знали, что он немой. На его груди висела небольшая сумка и картонка. Детскими каракулями на картонке было выведено: «Помогите!»

Стоун знал, что человек этот ночует на уличной решетке рядом с казначейством, он много раз давал ему денег. Как-то он даже предпринимал попытки помочь бедняге более существенно, но разрушение сознания калеки зашло слишком далеко. Было неизвестно, принимают ли участие в его судьбе какие-либо органы опеки или просто люди.

– Боже мой! Опять этот человек. Этот несчастный человек. Мое сердце разрываться от его страдания, – сказала Адельфия.

Достав несколько долларов, она подбежала к уроду и сунула деньги в сумку на его груди. Тот пробулькал что-то нечленораздельное и двинулся к расположившейся неподалеку группе людей. Мужчины при его приближении немедленно полезли за бумажниками, женщины открыли сумочки.

Адельфии же путь преградил какой-то здоровенный детина.

– У меня, конечно, не такой отпадный вид, как у него, но мне охота жрать и нужны бабки на выпивку, – прохрипел он.

Сальные спутанные волосы почти закрывали ему лицо. Его одежду нельзя было назвать лохмотьями, однако вонь давно не мытого тела ощутимо била в нос.

– У меня больше ничего не остаться! – испуганно пролепетала Адельфия.

– Врешь! – Он схватил женщину за руку и, притянув к себе, прохрипел: – Гони бабки!

Адельфия не успела вскрикнуть, как Стоун оказался рядом с ней.

– А ну отпусти! – рявкнул он.

Детина был лет на двадцать моложе Стоуна и значительно выше.

– Вали отсюда, старик. Тебя это не касается!

– Эта женщина… Она мне не чужая, и ты…

– Я же сказал, отвали! – И детина сопроводил свои слова мощным свингом.

Удар пришелся Стоуну точно в челюсть. Он упал, схватившись за лицо.

– Оливер! – вскрикнула Адельфия.

Собравшиеся вокруг них гуляющие подняли крик, кто-то побежал за полицией.

Пока Стоун поднимался с земли, бандит вытащил из кармана нож.

– Гони бабки, сука! – стал он наступать на Адельфию.

Стоун сделал мгновенный выпад. Верзила опешил и выронил нож. Неожиданно он упал на колени, потом на спину и забился в конвульсиях.

Стоун схватил нож – но не обычным образом, а как-то странно: наклонившись, он рванул ворот рубашки бродяги, обнажив его шею и пульсирующие артерии. На какую-то долю секунды показалось, что он намерен вспороть ему горло. Острие клинка уже почти касалось кожи. Таким Оливера Стоуна не видел никто – из тех, кто знал его последние тридцать лет. Однако через миг Стоун замер и поднял взгляд на Адельфию. Тяжело дыша, она не сводила с него глаз. Взгляд ее говорил – ей непонятно, кого из двух мужчин она боится больше.

– Оливер… – тихо прошептала она. – Оливер…

Стоун выронил нож, выпрямился и отряхнул с брюк грязь.

– Боже мой, у вас кровь! – воскликнула Адельфия. – Вы в крови!

– Пустяки. Я в полном порядке, – нетвердым голосом произнес он и приложил рукав к кровоточащему рту.

То, что он сказал, было неправдой. Удар был силен – Стоуна слегка подташнивало, кружилась голова. Языком он нащупал во рту что-то твердое и выплюнул. Зуб!

– Нет, вы не есть в порядке! – с тревогой возразила Адельфия.

– Сейчас прибудет полиция! – подбежала к ним женщина. – С вами все хорошо?

Стоун оглянулся. Сверкая проблесковыми маячками, у тротуара затормозил полицейский автомобиль. Повернувшись к Адельфии, он торопливо проговорил:

– Вы поможете им все объяснить?

Слова эти он не произнес, а прошамкал: его губа распухала прямо на глазах.

Стоун зашагал прочь. Адельфия его окликнула, но он не оглянулся.

Машинально отвечая на вопросы полиции, она думала только о том, что сейчас видела. Оливер Стоун указательным пальцем ткнул бродяге куда-то под ребра. Это короткое и точное движение заставило здоровенного злобного верзилу без чувств рухнуть на землю.

И то, как Оливер держал нож… Однажды она уже видела, как один человек держал нож вот таким же образом. Это было очень давно, еще в Польше. Человек этот служил в КГБ и явился для того, чтобы силой увести ее выступавшего против Советов дядю. Живым она дядю больше не видела. Его изуродованное тело нашли в заброшенном деревенском колодце, в двадцати милях от города…

Адельфия оглянулась.

Оливер Стоун уже успел исчезнуть.

Глава тридцатая

– Вот здесь и работал Патрик Джонсон, – сказал Картер Грей, обводя широким движением руки помещение.

Алекс неторопливо огляделся. Размером зал был приблизительно в половину футбольного поля. Центр его был свободен, а по периметру размещались кубики кабинетов. На каждом рабочем месте стоял компьютер с жидкокристаллическим монитором, а звуковым фоном в помещении было легкое гудение системных блоков. За прозрачными стенами крошечных кабинетов сидели мужчины и женщины в строгой, деловой одежде. Они были полностью погружены в свою работу. А до этого, еще в коридорах, Алекс видел сотрудников с закрепленными на головах приборами связи. Эти люди говорили в микрофон на таинственном жаргоне, которого Алекс не понимал, несмотря на многие годы, проведенные на федеральной службе. Во всем здесь ощущалось огромное напряжение.

Когда Грей вел их к угловым кабинетам, на некоторых мониторах Алекс успел заметить лица с явно восточными чертами. Вернее, ближневосточными. Рядом с портретами на боковой вертикальной полосе размещались какие-то данные, видимо, имеющие отношение к изображенной личности. Во всем помещении Алекс не увидел ни единого листка бумаги.

– Мы безбумажники, – шутливо произнес Грей, и это замечание повергло Алекса в шок.

«Неужели этот человек, помимо всего прочего, может читать мысли?»

– По крайней мере те, что здесь служат, – продолжил Грей. – Лично я по-прежнему люблю заносить свои мысли на бумагу. – Остановившись у более просторного, чем другие, кабинета с прозрачными стенами высотой не менее шести футов (в остальных они едва достигали уровня груди), Грей сказал: – Вот тут работал Патрик Джонсон.

– Как я понимаю, он не был рядовым сотрудником, – заметила Симпсон.

– Да. Он осуществлял контроль за ходом обработки данных обо всех подозреваемых в терроризме лицах. После того, как НЦПОО вошел в нашу структуру, мы объединили их сотрудников, также как и файлы, с нашими. Это идеальное сочетание. Но мы, естественно, никоим образом не хотели ущемлять интересы секретной службы, поэтому Джонсон и ему подобные остались в двойном подчинении.

Грей произнес эти слова величественным тоном, а Алекс подумал, оглядывая кабинет: «Великодушный, но абсолютно бесполезный жест, поскольку мы не можем контролировать работу этих служащих двойного подчинения».