Вампир Лестат - Райс Энн. Страница 98

Прекрасная мечта. Однако я вспомнил предсказание Армана о том, что однажды те же причины, что и прежде, вынудят меня вновь совершить Обряд Тьмы. И я решительно отказался от своей игры. Я продолжал охотиться как обычно, но с большей жестокостью и исполненный яростного желания отомстить. И жертвами моими становились не только злодеи.

Во время остановки в Афинах я нацарапал для Мариуса очередное послание:

Не могу сказать точно, сколько еще времени я провел в Европе и Азии. Потому что, хоть я и страдал от одиночества, мне нравилось вести такую жизнь, я к ней привык. Было множество новых городов, а значит, новых жертв, новых языков, которые я изучал, и была новая музыка, которую я с наслаждением слушал. Стараясь не обращать внимания на мучающую меня боль, я полностью отдался во власть жизни и поставил перед собой новую цель. Теперь я решил побывать во всех городах мира, повидать даже далекие столицы Китая и Индии. Я думал о том, что самые простые предметы могут показаться мне там чужими и незнакомыми, а разум обитателей неведомых стран я стану воспринимать как разум жителей иных миров.

Из Стамбула мы отправились на юг, и, как только достигли Малой Азии, Габриэль пришла в такое восхищение от новых стран, что практически все время где-то пропадала.

А тем временем во Франции события принимали поистине ужасный оборот. Это касалось не только мира смертных, по которому я так страдал, но и Театра вампиров.

Глава 3

Еще до того, как я покинул Грецию, английские и французские путешественники рассказывали мне о том, что происходит у меня на родине, и эти новости чрезвычайно тревожили меня. А в Анкаре в гостинице для европейцев меня ждала целая пачка писем.

Роже перевел все мои деньги за пределы Франции и поместил их в зарубежные банки. «Даже не мечтайте вернуться сейчас в Париж, – писал он. – Я посоветовал вашим братьям и отцу тщательно избегать каких-либо споров и разногласий. Сейчас не время, и сторонникам монархии приходится туго».

Элени в свойственной только ей манере писала о том же:

«Публике очень нравится видеть на сцене одураченных аристократов. Наша пьеса о неуклюжей королеве-марионетке, которую безжалостно топчут ее же безмозглые солдаты, которыми она пыталась командовать, вызывает у зрителей громкий хохот и вопли удовольствия.

Еще один любимый объект насмешек – священники. В другой нашей пьесе самодовольный монах приходит, чтобы упрекнуть танцовщиц-марионеток в недостойном поведении и сделать им строгий выговор. Но увы, их хозяин, который на самом деле не кто иной, как дьявол с красными рогами, превращает несчастного монаха в оборотня, и тот заканчивает свои дни в золотой клетке, куда посадили его танцовщицы, под градом насмешек.

Все это – плоды труда нашего Божественного Скрипача, однако, должна вам сказать, мы вынуждены ни на минуту не спускать с него глаз. Чтобы заставить его писать, нам приходится привязывать его к стулу. Мы ставим перед ним чернильницу и вкладываем в руку перо, а если он совершенно не в состоянии писать, мы делаем это под его диктовку.

Он останавливает на улице прохожих и обращается к ним с рассказами о том, что в мире существуют такие ужасы, о которых люди понятия не имеют. Уверяю вас, что он давно погубил бы нас всех, не будь парижане столь заняты чтением памфлетов, обличающих королеву Марию-Антуанетту.

Наш Старший Друг с каждой ночью становится все более сердитым».

Стоит ли говорить, что я тут же написал ей ответное письмо, в котором умолял их быть с Ники как можно более терпеливыми и помочь ему пережить столь тяжелые для него первые годы. «На него, несомненно, еще можно повлиять, – писал я и впервые за все время задал вопрос: – Смогу ли сам я чем-то помочь, если вернусь сейчас в Париж?» Я долго смотрел на последние строчки письма, прежде чем поставить свою подпись, потом быстро запечатал конверт и отнес его на почту.

Как мог я вернуться? Несмотря на одиночество, я не в силах был даже думать о возвращении и о том, чтобы снова увидеть свой маленький театр. Да и какая польза будет от меня Никола, даже если я окажусь рядом? Провидческие слова Армана по-прежнему звучали у меня в ушах.

По правде говоря, где бы я ни был, Арман и Ники всегда были рядом со мной. Я ни на секунду не мог забыть мрачные предостережения и предсказания Армана, так же как и насмешливое лицо Ники в тот момент, когда я понял, что любовь обернулась лютой ненавистью.

Никогда еще я не нуждался в Габриэль так, как сейчас. Но она давно уже отправилась вперед. Время от времени я вспоминал, как чудесно все было до нашего отъезда из Парижа, но теперь я от нее ничего уже не ожидал.

В Дамаске меня ждал ответ от Элени.

«Он презирает и ненавидит вас еще больше, чем всегда. В ответ на наши уговоры поехать к вам он только неистово хохочет. Я пишу об этом вовсе не затем, чтобы расстроить вас, но затем, чтобы вы знали, что мы делаем все возможное, чтобы уберечь этого малого ребенка, который никогда не должен был родиться для Тьмы. Новые возможности оказались для него чересчур тяжким бременем, а способность к иному видению вещей ослепляет его и сводит с ума. Нечто подобное нам уже не раз приходилось наблюдать прежде.

И все же в этом месяце он написал величайшую свою пьесу. Танцоры-марионетки – на этот раз они работают без веревок – в расцвете молодости гибнут от какой-то эпидемии и оказываются погребенными под могильными камнями, украшенными венками из цветов. Священник читает над ними погребальные молитвы и уходит. Но тут на кладбище появляется чародей со скрипкой. И его музыка заставляет их подняться из могил. Одетые во все черное вампиры выходят из-под земли и весело пляшут под пение скрипки, а чародей-скрипач ведет их за собой в сторону Парижа – прекрасно нарисованной картины на заднике сцены. Публика буквально ревет от восторга. Уверяю вас, мы можем пить кровь своих жертв прямо на сцене, а публика решит, что это всего лишь иллюзия и театральный трюк и будет весело смеяться и аплодировать».

Кроме того, было еще и очень тревожное послание от Роже.

Он писал, что Париж охвачен революционным безумием, что короля Людовика заставили признать Национальную Ассамблею. Люди всех сословий как никогда тесно объединились в борьбе против него. Роже послал помощника на юг, чтобы тот повидал мою семью, своими глазами взглянул на обстановку в тех местах и определил, насколько сильны там революционные настроения.

Я немедленно ответил на оба письма, чувствуя себя чрезвычайно обеспокоенным и совершенно беспомощным.

После того как я отправил весь свой багаж в Каир, меня вдруг охватил страх при мысли о том, что все, что имело для меня ценность и от чего зависела моя жизнь, находится в страшной опасности. Однако внешне я ничуть не изменился и успешно продолжал играть роль благородного путешествующего джентльмена. Хотя внутри демон-охотник, гроза узких ночных улочек, чувствовал себя безнадежно потерянным.

Я, конечно же, уговаривал сам себя, доказывая необходимость этой поездки на юг, в Египет, в страну пышного древнего великолепия и вечных ценностей. Я говорил себе, что Египет настолько заворожит и очарует меня, что поможет забыть о происходящем в Париже.

Однако в голову мне пришла еще одна связанная с этой поездкой мысль: Египет, как ни одна другая страна на свете, был местом, где смерть пользовалась любовью и почитанием.

Наконец из глубин Аравийской пустыни, словно бесплотный дух, появилась Габриэль, и мы отплыли вместе.