Рога изобилия - Серова Марина Сергеевна. Страница 7

Да уж, поговорка про то, что красота требует жертв, ко мне никак не подходит. Хотя о внешности своей я и забочусь, однако неоднократно уже жертвовала ею в угоду работе. Сейчас следовало постараться прикрыть место «бандитской пули», раз уж я решила ничего никому не сообщать о ночном приключении. И я это сделала с помощью волос, зачесав их так, чтобы они закрывали рану. Потом легла спать.

За окном светало. И темные ночи когда-нибудь да кончаются.

Мой сон был тревожным и непонятным. Открыв глаза и сев на постели, я могла реально вспомнить только одно – изображение монограммы, которое не желало исчезать из моего поля зрения даже после пробуждения. Оно не давало мне покоя, его вычурные очертания так и стояли у меня перед глазами.

Я встала. Часы показывали шесть, и весь дом еще спал.

Найдя листок и карандаш, я попыталась зарисовать пресловутую монограмму, которую видела на заднем стекле машины, пока ее очертания были свежи в памяти. Вот если бы я и буквы в том вензеле разобрала… Но результат все равно удовлетворил меня – получилось очень похоже, недаром монограмма снилась мне этой ночью.

Снова ложиться не хотелось, да и вряд ли бы мне удалось заснуть, когда в окно заглядывало такое восхитительное утро. Подумав, я накинула ветровку, так как утренняя прохлада была очень даже ощутимой, и вышла на балкон. Я намеревалась выкурить сигарету. Вообще-то, мне не свойственно курить натощак, но с другой стороны, кто возразит, что под сигаретку лучше думается? Время от времени я прибегаю к этому способу, стараясь собрать свои мысли и рассортировать их «по полочкам».

Соловьи заливались как сумасшедшие. Они так красиво выводили свои трели, что я пожалела о том, что рядом нет человека, достойного разделить со мной это утро. Я смотрела на сад и лесь вокруг дома Григорьева и представляла себе, что попала в настоящую сказку. Этот лес, подернутый пеленой тумана, этот терпкий запах речной воды, доносившийся сюда ветром с Волги… Все хорошо, если бы не одно «но». Я прекрасно помнила, почему нахожусь здесь.

Интересно, в котором часу просыпаются обитатели дома? Наверное, рано. Григорьеву ведь в Тарасов на работу надо ездить, значит, вставать необходимо как минимум в шесть. А сейчас уже было начало седьмого.

Только я подумала об Андрее, как он оказался тут как тут.

– Ты проснулась? – Он встал рядом со мной и передернул плечами от прохлады.

– Зачем встал так рано? На работу тебе сегодня лучше не ездить.

– Не могу больше. Все бока отлежал, – улыбаясь, сказал он.

Григорьев выглядел вполне прилично. Он посвежел, порозовел и даже мог стоять прямо. Но все равно можно было понять, что бок у него болит, так как движения его были осторожными и слегка замедленными.

– Тебе нравится? – Он окинул неопределенным жестом пространство вокруг.

– Да, хорошо тут у вас, – согласилась я.

– Скоро молоко привезут. Настоящее, парное, – чуть ли не облизнулся Андрей и, увидев мой вопрошающий взгляд, пояснил: – У нас тут молоко на машине возят. Из соседней деревни. Они уже знают, кто покупает постоянно, и привозят каждое утро, а если надо, то и вечером.

– Хорошо ты устроился. Только вот я молоко не люблю.

– Это ты просто городское не любишь, – сказал Андрей, – а здесь попробуешь – обязательно понравится.

– Посмотрим.

Я услышала, как внизу начала греметь кастрюлями тетя Люба.

– Любаша моя уже встала, – ласково сказал Григорьев, – а вон и машина с молоком едет. Пошли вниз.

Андрей вышел из комнаты и, медленно переступая, стал спускаться вниз. Я быстро оделась и последовала за ним.

Тети Любы на кухне не было, она пошла встречать машину. Зато здесь сидел Марат. Лицо его, как, впрочем, и всегда, было веселым и немного нагловатым.

– Доброе утро, – улыбнулся Григорьев.

Я тоже поздоровалась.

– Привет всем, – ответил Марат. – Как спали?

– Превосходно, – Андрей сел на табуретку у деревянного добротного стола.

Вошла Любовь Ивановна, а за ней и Кирилл. В руках у парня был бидон с молоком, а у тети Любы – творог и банка со сметаной.

– Вот все и в сборе, – Любовь Ивановна поставила на стол кружки, налила в них молока и села. – Ночью чего-то собака лаяла, – сказала она невзначай.

– Ага, – кивнул Марат, – я ходил смотреть, но никого не было.

Григорьев искоса посмотрел на меня, но я разговор поддерживать не стала. Хотя лично мне и было бы проще, если бы все знали, что я – телохранитель. Это открыло бы мне полную свободу действий, которой сейчас так недоставало. Но клиент всегда прав – это давно известно. Андрей сам определил, какую роль я буду играть для окружающих, поэтому я и молчала.

Любовь Ивановна с Кириллом стали накрывать на стол, раскладывать по тарелкам горячую картошку.

– Сегодня полежу еще денек, но завтра поеду на работу, – сказал Григорьев, потом повернулся ко мне, – и ты со мной.

Последнее было сказано для присутствующих. Чтобы они потом не спрашивали, почему это я с ним вместе на работу еду. Пусть думают, что это прихоть хозяина.

Вообще-то я заметила, что никто здесь не относится к Андрею как к хозяину. Скорее, как к другу. Мне даже показалось, что все эти люди – родственники, так мило разговаривали они друг с другом. Умеет, однако, Григорьев подбирать себе окружение.

– Вздумал чего, – недовольно сказала тетя Люба, – на работу собрался. Она без тебя обойдется. Тебе о своем здоровье подумать надо. Ничего страшного не случится, если ты подольше дома побудешь.

– Сейчас никак нельзя. Мне ведь и в Москву надо, – упрямо тряхнул головой Андрей.

– Отговори его, – повернулась ко мне Любовь Ивановна. – Куда он такой поедет?

Приятно было осознавать, что эти слова относятся ко мне. Только вот в ответ что сказать? И пришлось повторить:

– Андрей пусть решает сам.

Очень глупо получилось. Прямо-таки ответ жены-отличницы, мол, как муж скажет, слова не имею.

Но больше никто за столом на эту тему не говорил.

После завтрака я пошла за Григорьевым в спальню, – ему захотелось снова лечь. Я подождала, пока он устроится поудобнее и расслабится, и задала интересующий меня вопрос.

– Когда я вчера к тебе ехала, видела машину с очень интересной монограммой. Ты не знаешь, что она означает?

– Тебе тоже интересно? Вот на это он и ловит людей, – засмеялся Андрей. – У меня, знаешь ли, сосед такой. Он себя графом каким-то там считает. Говорит, что у него даже документы соответствующие имеются. Монограмму, наверное, сам придумал, а утверждает, что она старинная.

– Почему ты смеешься? Разве такого не может быть на самом деле? – удивилась я.

– Может. Да только очень уж неожиданно у него все произошло. Лет пять назад вдруг объявил себя графом. Видела, какой дом себе выстроил? Там на дороге, помнишь, ты еще внимание обратила? Это его. Он лошадей разводит, званые обеды устраивает. Скоро балы, наверное, будут.

– Сколько у него машин?

– Три, я точно знаю, – ответил Андрей.

– А живет с кем?

– Что это он тебя так заинтересовал? – насторожился Григорьев и внимательно на меня посмотрел.

Разумеется, сейчас он просто надо мной подшучивал, а не ревновал меня к какому-то ненормальному графу, которого я знать не знаю и которого он сам всерьез явно не воспринимает. Но я тем не менее пояснила:

– Его машина так долго ехала передо мной, что я невольно обратила на нее внимание. Только ты все-таки ответь на вопрос.

– Тебя интересует, есть ли у него жена? – уточнил Григорьев. – Да он старик уже.

– Нет. Я просто спросила, кто еще живет в том дворце. Для кого можно выстроить такие хоромы?

– Он да прислуга его. Родных никого.

– Ясно. А какие у вас с ним отношения?

– В принципе мы нормально уживаемся. Видимся редко. Так что мне без разницы, что он в очередной раз выкинет. Не буянит, и все, – с неохотой ответил Григорьев, и мне показалось это подозрительным.

– Давай в гости к нему сходим или сюда позови, – закинула я удочку.