Мусорщик - Константинов Андрей Дмитриевич. Страница 14

Потом вяло курили, лежали в горячей пенной воде. В окно лился вечерний свет, негромко шипела, оседая, пена. Андрею разговаривать не хотелось, а Лена – напротив – была настроена на лирику.

– Скоро расстанемся, Андрюша, – сказала Лена. – Тебе не жалко?

Ему было не жалко, но ответить так женщине, с которой ты только что занимался любовью, было, по меньшей мере, не очень этично.

– Так ли скоро? – ответил он. – Как я понял, бабки будут перебрасывать в несколько этапов. Это довольно долго.

– Да, но я в этом не участвую. Моя миссия почти закончена. Через два-три дня я вернусь в Россию. Скорее всего, в сопровождении первого транша… жаль.

– И мне тоже, – солгал он. Это получилось легко. До отвращения легко.

Лена грустно улыбнулась и сказала:

– Вот так. Получит твоя мадам денежки со счетов, и я – ту-ту… Отвезем их в Финляндию, а там…

Внезапно Лена замолчала.

– А что там? – спросил Обнорский.

– Вообще-то я не имею права говорить, – с улыбкой ответила она.

Обнорский хмыкнул и привстал, чтобы выбраться из ванны.

– Ты что, обиделся?

– Что обижаться? Мне это и на хрен не нужно. Лишь бы все поскорее закончилось. За эти – чужие, кстати, – деньги я уже заплатил очень дорогой ценой, Лена. Свободой.

Он присел на край ванны. Пена стекала по голому телу. Ратникова посмотрела на него с сочувствием.

– Я понимаю, Андрей. Все понимаю. Но теперь уже скоро ты будешь свободен. Полтора-два месяца максимум… Всего четырнадцать траншей. Все деньги сосредоточены здесь, в Скандинавии. А переброска пойдет через чухонцев, это и быстро и безопасно. Приехали, загрузили в микроавтобус – и обратно в Россию.

– Как – микроавтобус? – удивился Обнорский. – Они хотят перевезти пятьдесят миллионов баксов микроавтобусом, как челноки?

Лена заметила его удивление, рассмеялась.

– Именно так. Так – как раз предельно безопасно. Ты знаешь, какой поток челноков тащится в Россию через Торфяновку? Тьма. И какой-то зачуханный «фольксваген», на котором везут бэушную резину или холодильники, вообще в потоке незаметен. День туда – день обратно. Четырнадцать ходок – и вся любовь. А Валя Кравцов дело знает туго.

– Что это за гусь? Из ваших?

– Да вы знакомы, Андрей. Это именно он спас тебя в Триполи. Ты вспомни: простой такой, с виду какой-нибудь механизатор-тракторист.

– А-а, – сказал Андрей, – как же! Помню, курносый-русоволосый.

– Вот Валя-то и осуществляет перевозку. Ты не думай, он мужик нормальный и сделает все как надо.

– Флаг ему в руки, нормальному.

За окном ванной потихоньку смеркалось – весенние дни в Скандинавии длинные. Когда после рандеву с Наумовым вернулась Катя, Обнорский и Ратникова мирно играли в «дурака».

То, что Лена рассказала Андрею о некоторых деталях операции по перевозке денег, было грубейшим нарушением режима секретности. Это даже нельзя назвать ошибкой. И невозможно объяснить… по крайней мере, рационально. Авторы и не пытаются это сделать, памятуя, сколько подобных «проколов» знает история спецслужб всего мира. Сколько инструктажей о необходимости соблюдения режима секретности проводится с секретоносителями. И как легко даже матерые контрразведчики и разведчики об этом забывают.

Глубокой ночью Рахиль Даллет встала и тихонько прошла в ванную. Плотно закрыла дверь и сняла с полки миниатюрный диктофон «Soni». Машинка не боялась высокой влажности и перепадов температуры. Но главное, она хорошо писала в диапазоне, соответствующем человеческому голосу, и «фильтровала» посторонние шумы. Она, собственно, и включалась от звука человеческого голоса.

Катя взяла магнитофон и подключила к нему миниатюрный наушник. Слушала она с сосредоточенным лицом, иногда отматывала кассету назад и прослушивала снова. «Ахи» и «охи», которые предшествовали собственно разговору, заставили ее кусать губы. Но она старалась концентрироваться все-таки на разговоре.

Катя положила «соньку» на место и неслышно вернулась в спальню. Обнорский спал как ребенок. В темноте, слегка разжиженной светом уличного фонаря, Катя долго смотрела в бородатое лицо. Потом покачала головой и легла. Заснула она только под утро. Ей было почти физически плохо от того, что она так и не сумела заплакать.

Внешне Валентин Кравцов действительно больше всего походил на комбайнера-механизатора из какой-нибудь Ивантеевки Псковской губернии. Однажды, когда Кравцов вел в московском метро одного деятеля из Внешторга и случайно толкнул женщину, он сказал: «Извините, гражданочка». Ему и ответили: «Понаехавши из деревни… лимита».

Курносая, простодушная физиономия Кравцова вполне могла принадлежать фермеру из Айдахо или финскому лесорубу… В общем, человек из «народа». За этой простотой скрывалось знание двух языков, восемь лет службы в самой секретной спецслужбе Советского Союза, несколько десятков операций внутри страны и вне ее. Две ответственные ликвидации и правительственные награды… Все в прошлом… Все в прошлом.

В данный момент бывший сотрудник ЦК КПСС сидел на корточках внутри грузопассажирского микроавтобуса «фольксваген» и вывертывал саморез крепления обшивки. Рядом с секундомером в руках сидел Семенов. Валентин вывернул последний саморез и снял кожух. Открылась полость в боковине грузового отсека. После этого Кравцов раскрыл чемодан, который был набит… кусками пенопласта. И начат аккуратно заполнять полость. Уложил. Потом раскрыл второй чемодан, затем третий.

– Еще и остается место-то, а, Роман Константиныч? – сказал Кравцов.

– Вижу, Валя, – отозвался Семенов.

– Так может, добавим пачек десять?… Даже больше. Я пенопласт-то пилил, давая припуск по пять миллиметров на все размеры. Ух и задолбался! Хоть он и мягкий, но пока триста пятьдесят штук напилил… Может, добавим? Место есть.

– Не надо, – сказал Семенов. – Раз уж обговорили с Наумовым, то менять уже ничего не будем.

Кравцов пожал плечами и начал ставить на место панель. Когда он завернул все шесть саморезов, Семенов щелкнул секундомером.

– Двадцать четыре минуты… нормально! А когда будешь четырнадцатый рейс делать, наловчишься вдвое быстрей.

– Да спешить-то незачем…

Затем Семенов и Кравцов вместе освободили полость в боковине «фольксвагена», пропылесосили ее и закрыли. Триста пятьдесят аккуратно напиленных кусков пенопласта легли обратно в чемоданы.

– Ну, – сказал директор агентства «Консультант», – давай еще раз пробежимся по схеме… поищем слабые места.

– Давайте, – согласился Кравцов, хотя про себя подумал: уже трижды «пробегались», совершили пробную поездку, провели полное техобслуживание «фольксвагена», подготовили все необходимое снаряжение. Тем не менее он сказал: давайте.

Два спеца по тайным операциям сели на чемоданы с пенопластом, на третьем развернули большую карту. Они работали. Они знали, что мелочей в их деле не бывает.

Утро выдалось хмурым. Моросил дождь, ветер раскачивал кроны деревьев. Катя тоже выглядела не лучшим образом. Не выспалась, да и все прочие обстоятельства… не способствовали.

За завтраком Катя несколько раз посмотрела на Обнорского странным каким-то взглядом.

– Что, Катерина Дмитриевна, вы так на меня смотрите?

«…Потому что мне жалко тебя… И еще больше себя! Но изменить я уже ничего не могу. Ты, Андрюша, мне в сердце плюнул!» – Ничего… просто – смотрю. Да, кстати, позвони после завтрака и закажи билеты на паром в Хельсинки, – сказала Катя, глядя в тарелку.

– Для кого? – удивился Обнорский.

– Для нас троих.

– Мы едем в Хельсинки? Когда?

– Сегодня, родной… сегодня.

– Что же ты вчера не сказала? «Потому что мне страшно посылать тебя на смерть. Но по-другому я не могу».

– Забыла, – ответила Катя с вызовом в голосе.

Ратникова посмотрела на Катю с прищуром. Для нее информация о поездке в Хельсинки новостью не была: ежедневно Лена звонила в Россию, «папе», и уже знала кое-что… Но далеко не все.