Сингапурский квартет - Скворцов Валериан. Страница 20

— Рули внимательней, — сказала Барбара, беря с подноса, принесенного юнгой, стакан с лимонным соком. — Уж не считаешь ли ты, да Суза, старый хрыч, что мадам Лябасти метит в меня?

Они рассмеялись все вместе. Да Суза чуть круче, чем нужно, переложил штурвал, расходясь с моторным сампаном, увешанным гроздьями матросов в увольнении. Барбару прислонило к плечу Бруно.

— Присядем где-нибудь? — спросила она.

Они едва нашли два свободных пластиковых стула, привинченных к палубе. Волосы Барбары забрасывало на щеку Бруно.

— Нас становится слишком много на этой земле, — сказал он. — Помню времена, когда Чан отваливал с десятком туристов и благодарил богов за хороший бизнес… А теперь не протолкнешься на палубе!

— Появилось больше стариков с деньгами на развлечения перед смертью, вот и все… Вокруг нас пенсионеры. Род людской стареет, а потому и увеличивается.

Чуть отвернувшись, она смотрела на море.

Стариков действительно прибавляется, подумал Бруно о себе. И мягко усмехнулся: в его шестьдесят девять то, что он собирался предпринять, на языке остряков его бывшей родины называется «суетой перед закрытием ворот».

— Зачем ты хотел видеть меня? — спросила Барбара на французском. На этом языке «ты» звучало подчеркнуто.

Она торопилась. Наверное, чтобы побыстрее покончить с деловой частью встречи.

— Можно я потрачу ещё несколько минут на подбор слов? — спросил Бруно.

— Мне нравится думать, что ты — француз… Хотя я знаю, что ты вовсе не француз, даже имея французский паспорт, который французский консул считает подлинным. Но кто ты на самом деле…

Они обходили верфи «Кеппел».

— «Дальний берег»… «Дальний Восток»… «Марина Раскова»… — Барбара вслух разбирала огромные надписи на бортах сухогрузов в ремонтных доках. Может, и русский, сбежавший на свободу, верно?

Бруно положил тронутую рыжеватой порослью руку на её локоть. Барбара мягко провела пальцами по щеке Бруно.

— Хватит, дорогой. У нас ничего не получится…

— Я испытываю глубокое чувство, Барбара.

— Видимо, это правда… Я сожалею об этом.

— Сожалеешь? Почему?

Да Суза правил мимо острова Сентоза, на холмистой вершине которого лорд Маунтбеттен принял капитуляцию генерала Итагаки в сорок пятом. Как раз когда Бруно начинал карьеру, если можно назвать карьерой оказавшуюся в сущности нелепой и, как теперь выясняется, не совсем счастливой жизнь. А Барбаре только ещё предстояло появиться на свет через пятнадцать лет, и поэтому первая война в её жизни была во Вьетнаме. Какая же по счету для него?

Он вдруг почувствовал себя по настоящему постаревшим.

— Бруно, дорогой, ты-то знаешь, что для нас, евроазиатцев, западная ах-любовь просто ничто…

— Вот об этом и сожалею.

Сентоза уходил влево. Мористее, над серыми трубами нефтеперегонных заводов вырывалось, зависало на несколько секунд в небе и гасло желтое пламя.

— Ты такая вдумчивая, Барбара, и торопишься, не взвесив…

Ветер обрывал слова, которые он почти шептал от отчаяния.

— Ну, пожалуйста, Бруно… Ты хочешь правды? Так вот… Какую цену за любовь платит мужчина, настоящий мужчина? Если за ночь с леди-для-удовольствия, то кое-какие деньги. В других случаях оплата выражается определенными условностями, вроде букета и ужина… Секс в Азии — развлечение, удовольствие. Как тонкое вино, изощренная пища. А я не на один обед, Бруно. Мне нужно нечто большее, чем восхищение твоей силой и могуществом, твоей элегантностью и щедростью. Возможно, я как раз такая женщина, которая вообще не нуждается ни в условностях, ни в могущественном защитнике. И потом…

— Мой брак, Барбара, давным-давно формальность. Позже я смогу получить развод.

— Дорогой, на любовницах в Азии никто и никогда не женился… Ко всему прочему, я стала бы тебе плохой подругой. Ведь ты ищешь любви, а у меня её нет. Мое притворство разрушит нас обоих… Когда я встречу человека, для которого просто захочу быть всем, чем он только пожелает, сделать для него все, что попросит, вот тогда…

По островку Кусу, где да Суза высаживал туристов смотреть кумирню, построенную прокаженными, она водила Бруно за руку, как ребенка. Не отпустила, когда черный козел, обретавшийся при монахах, перегородил тропинку и Бруно обводил её стороной.

У Барбары болело за него сердце. И он почувствовал это. Худшего поражения не могло быть.

Хитрый да Суза прислал ему пива. Когда Бруно оглянулся, чтобы поблагодарить, капитан сочувственно развел руки, закатив глаза к небу. Он словно сетовал на то, что боги Бруно заняты чем-то более важным, им не до господина Лябасти, а потом, конечно, уже будет поздно помогать ему.

— Ты была первым и главным пунктом в моем большом плане, — сказал Бруно на пирсе.

— Видишь, значит план у тебя все-таки есть… Вычеркни первый пункт и начни со второго. Пусть он и будет считаться первым.

— Пообедай со мной, — попросил он.

Ресторан на набережной назывался «Вечное процветание». Под полом волны плескались о сваи. Место принадлежало лодочникам.

Столик обслуживал школьный знакомый Барбары по прозвищу Триста Фальшивок. Мать продала его пятилетним за триста долларов, оказавшихся поддельными.

Барбара заказала только чай. Она догадывалась, что перед выносом из кухни подавальщик, как это повелось у них, плюнет в её блюдо или, чтобы не попасть под дурной глаз, попросит сделать это посудомойщика. Потому что она, Барбара Чунг, дочь китаянки и белого, пришла с заморским дьяволом. И не для того, чтобы потом лечь с ним в постель ради денег. Именно поэтому подавальщик и плюнет. Если бы за деньги, Триста Фальшивок понял и зауважал бы её.

Бруно тронул узел трикотажного галстука. Она наблюдала, как он пьет свое пиво, едва заметным движением губ обсасывая седоватые усы. Крутой подбородок с косым шрамом. Необычайной синевы глаза, какие Барбара видела только ещё у одного северного варвара. Интересно, позвонит этот северный варвар или нет? Если позвонит, наверное, лучше одеть что-нибудь обычное, скажем, приталенное платье. Приталенное, но не слишком…

Триста Фальшивок нервничал. Клиенты говорили по-французски. Помимо отдельных слов, язык не понять. А о пустяках они болтать не могли. Триста Фальшивок обладал памятью магнитофона. За пересказы платил Мойенулл Алам, бенгалец, державший под наблюдением пирс и причалы у Меняльных аллей по лицензии всемогущего «Бамбукового сада».

— Улетела далеко, — сказал Бруно.

— Прости, задумалась, — ответила, улыбнувшись своим мыслям, Барбара. Приходится… Сингапур крохотная страна, из-за этого все любят сплетни, а, в сущности, кроме денег, здесь и сплетничать-то не о чем. Все знают друг друга.

Она коснулась пальцами своей чашки, искоса наблюдая за Тремястами Фальшивками.

— Скажи, Барбара, ты могла бы начать серию статей? Громких статей, как раз о денежных сплетнях. Я снабжу материалом.

— Не любишь терять время… Не удалось свидание, тогда — дела? О чем же писать?

— Мафия.

— Ох, это не тема в Сингапуре.

— Почему?

— Если профессиональных мафиози разоблачить и их уберут, образуется вакуум. Неизвестно, заполнят ли пустоту люди почище… Всех устраивают те, кто есть.

Он улыбнулся.

— А как насчет разоблачения меня самого в качестве их главаря?

— Слава Богу, к тебе вернулось чувство юмора.

— И все же… Барбара, материал густой. Такой густоты, какой твоя «Стрейтс таймс» никогда не заваривала. И региональная пресса не заваривала. А ты заваришь. После этого тебе позвонит корреспондент «Нью-Йорк таймс» и попросит встретиться, ты втянешь и его в публикации своих данных…

— Ее… Это женщина, она базируется в Бангкоке. Сюда только наезжает.

— Вот и пусть наедет. Она клюнет, увидишь, проглотит наживку, сожрет с крючком и ещё попросит добавки.

— Бруно, это странный разговор. Но даже если и так, то что взамен?

Лябасти покрутил пальцем над кружкой, чтобы Триста Фальшивок принес новую. Бруно пил бочковое. Привычка людей, наживших оскомину от консервированных продуктов в молодости. Пожал плечами.