Сингапурский квартет - Скворцов Валериан. Страница 40

Сун Юй неторопливо повернулась к Бруно. Двойные ямочки на щеках, когда она улыбалась, копируя гримасу мужа, делали её круглое лицо совсем кукольным. Крупные, пригнанные друг к другу передние зубы отблескивали желтизной. Подрубленная над бровями челка усиливала кукольное сходство, но в узких, черных, влажных глазах, в разлет уходившим к вискам, стояли презрение и ненависть.

— Что же такое? Просветите!

Видимо, Сун Юй за последнее время подучилась французскому языку. На канале У Кэй во время отступления Бруно с золотом из Шолона она едва подбирала глаголы.

— Бруно, не кокетничай с мадам Баттерфлай! — сказала с другого края стола Рене, сидевшая по правую руку от Клео.

— Меня зовут Сун Юй, мадам Доуви…

Бруно покосился на китаянку. Что за прозвище она дала его жене?

— Мадемуазель де Шамон-Гитри, — поправила Рене.

— Так что же такое бескультурье?

— Бескультурье, мадам, на мой взгляд, есть потеря культуры своей деревни или становища… Человек из деревни в таком скопище, как город, пытается обезьянничать, перенимать внешние признаки окружившей его массовой культуры и становится нелепым… Пришлые в городе, те, которые держатся землячествами, крепче стоят на ногах и остаются личностями, какими и были. Не так ли и в китайских кланах?

— Хотите выведать, кто собрался? — спросила Сун Юй. — Нет, не земляки. Клео и его уважаемый отец — с севера, пекинцы. А я из нищенствующей семьи сайгонских кантонцев второго поколения… Безродная.

— Значит, совместные деловые интересы?

— Ах, дорогой! — сказала Рене, бесцеремонно облокотившись обнаженной рукой на плечо низенького Клео. — Ты пытаешься очаровать мадам… мадам…

— Меня зовут Сун Юй, мадам Доуви.

— Мадемуазель де Шамон-Гитри, я же говорила…

Рене захохотала. У китайцев и вьетнамцев это признак раздражения. Француженка жила в Сайгоне, она знала это.

Клео с непроницаемым лицом осмотрел почти опустевшие блюда, размышляя, что бы ещё подложить к нетронутым кускам на тарелке Рене.

— Вы не ответили на мой вопрос, мадам Сун Юй, — сказал Бруно.

— Не торопитесь заворачивать огонь в бумагу, — ответила жена Клео.

Бруно посмотрел на Рене и подумал, что эта женщина, пытающаяся, приоткрыв от напряженного внимания рот, вникнуть в произношение Клео Сурапато, старше его на тринадцать лет. И что она ждет ребенка через три месяца.

Китаянка сказала:

— Вы и Рене прекрасная пара.

— Все ли ваши китайские друзья говорят сейчас на своем языке между собой именно так, хотел бы я знать…

— Сплетничают, конечно.

— Что именно они говорят? Ужасно интересно!

Бруно, единственному за столом, принесли кофе. Отменно сваренный. Чашка была из тонкого фарфора.

Клео улыбнулся и покрутил за головой Рене ладонью, давая понять, что следует оставаться за столом, когда другие встанут.

Бруно кивнул.

— Вон тот господин с золотыми зубами считает, что ваша супруга… как бы поточнее перевести… словом, она — белое куриное мясо. А его собеседник справа от вас кричит ему, что нет, ваша уважаемая супруга как раз куриное мясо с соусом карри. Это термины, относящиеся к сексуальным достоинствам. Кроме того, тот, который с золотыми зубами, считает, что вы привели не первую, а младшую уважаемую жену, может быть, даже наложницу, поскольку она… она… столь свободно выпивает, ну и тому подобное.

— Они так и говорят — его уважаемая жена?

— Они говорят — куриное мясо уважаемого заморского дьявола…

— Из почтения ко мне?

— Из почтения к Клео. Он ведь платит за угощение, а не вы… Не огорчайтесь. Если сплетничают, значит считают своими. О посторонних у нас вообще не разговаривают. Не стоит тратить время. Какой интерес?

— Спасибо, мадам, — сказал Бруно Сун Юй. Она перевела все точно. Бруно знал и китайский, и вьетнамский.

— За что принято у вас благодарить в таких случаях?

— За перевод и урок юмора…

Китаянка торопливо тронула золотое колье, треть которого состояла из нефритовых пластинок. Желтовато-зеленый камень защищал от сглаза. Вдруг Нефритовый император на небесах спит и не убережет от голубых заморских очей?

Клео громко сказал по-французски:

— Господа и дамы! Конфуций предостерегал иметь друзей, которым мы не ровня. Ужин устраивался, чтобы ввести в наш интимный круг моего старинного друга и компаньона, с которым мы имеем процветающее общее дело, но почти не встречались семейно… Его зовут Амос Доуви!

Некоторые китайцы крестились и, случалось, носили европейские имена. Бруно осмотрелся, ожидая, кто из присутствующих встанет или покивает.

Встала Сун Юй. Она обошла стол, склонилась над Рене, что-то прошептала и вывела её из кабинета.

Больше никто не вставал.

Все смотрели на Бруно. Все, кивая, улыбались Бруно.

— Господин Доуви! Перед вами члены объединения. Присутствующие дамы либо старшие сестры, либо жены участников, не явившихся сегодня или не появляющихся по ряду причин никогда… Наш глава — уважаемый господин Нго.

Клео поклонился человеку с золотыми зубами.

Бруно на всякий случай кивнул. Нго кивнул в ответ, и все за столом повторили кивок.

Может, Клео не хотел сообщать этой компании подлинное имя Бруно? Но тогда зачем понадобилась комедия с обменом визитными карточками? Впрочем, они с Рене представили только генеральскую визитку… Опять Клео берет врасплох, как на канале У Кэй?

— Господин Доуви, — сказал Клео. — Присутствующие понимают французский, но не решаются объясняться на нем…

Лгал, конечно. Никто из этого расфуфыренного желтого отребья, конечно, не говорил ни на одном европейском языке. А если и говорил, то постеснялся бы сообщить об этом, поскольку для переводов существуют младшие клерки.

— Поэтому я изложу то, что имеет сообщить уважаемый господин Нго.

Нго пустил скороговорку на китайском, полагая, что Бруно не понимает:

— Все согласились отдавать заморскому дьяволу три процента. Помните это!

Все кивнули Бруно. Бруно кивнул им, выжидая что последует дальше.

— Значит, так, господин Доуви, — сказал Клео по-французски. — На Катина, ты знаешь, бары, рестораны, кафе и другие подобные заведения принадлежат корсиканцам. Как и вокруг этой улицы. Плюс гостиницы «Южный крест», «Империаль», «Континенталь», «Отель де насьон» и прочие. Господин Монастерио из Индокитайского банка передаст тебе полторы тысячи адресов родственников этих корсиканцев во Франции. Ты получишь определенную сумму от уважаемого господина Нго. Распределив на полторы тысячи порций, отправишь почтовыми переводами в Европу. Отправка в индокитайских пиастрах. Родственники получат переводы уже во франках по официальному курсу, то есть в два раза выше реальной стоимости пиастра здесь. Далее… Все деньги соединяются в одних руках.

— Каким образом? Кто гарантирует порядочность полутора тысяч получателей? — спросил Бруно.

— Верный вопрос, — сказал Нго по-китайски присутствующим и оскалил золотые коронки.

— Монастерио заверил, что, если имеешь дело с одним корсиканцем, считай, твои партнеры — вся Корсика. Я доверяю ему.

— А гарантии доверия? — спросил Нго.

Все кивнули в знак согласия с замечанием. Бруно поймал себя на том, что и сам многозначительно вжал подбородок в узелок галстука. Принял в кресле более независимую позу.

За спиной Клео Сурапато в распахнутом окне была видна серо-коричневая река Сайгон. Она изнемогала под ржавым миноносцем, буксирами и кучкой торговых судов. Марево колебалось над болотами и протоками заречья, расстилавшегося ковром мангровых зарослей на многие километры в сторону дельты, где несколько недель назад сошлись жизненные пути Клео и Бруно…

Почему же — Доуви, Амос Доуви?

На реке утробно взывала сирена полицейского монитора.

— Гарантия следующая. Монастерио открывает в Индокитайском банке счет на имя Амоса Доуви и кладет на него сумму, которая будет переслана в Европу корсиканцами. После того как корсиканцы возвратят приумножившиеся деньги в Сайгон, счет будет сохранен за господином Доуви. Мы не сомневаемся в его готовности в любой момент вернуть наши средства.