Сингапурский квартет - Скворцов Валериан. Страница 5

— Это послание из Сингапура на модем моего компьютера, только и всего, господа, — сказал Джеффри.

— Мы гордились, что заграбастали кого-то, а заграбастали нас, отозвался бородатый.

— Успокойтесь, — сказал Джеффри. — Из Сингапура нас не отлавливали. Там знают здешние номера телефонов… Сначала попробовали номер в моей комнате, а затем решили поискать здесь. Только и всего.

Он сохранил послание в памяти машины.

— Наша встреча завершается, коллеги. Спасибо. Каждый получит уведомление о её последствиях. Не сочтите навязчивым повторение просьбы относительно доверительного характера моего интереса к вам и вашего — ко мне. До свидания. Желаю успехов!

Бородатый задержался у двери, покручивая ручку, как бы пробуя, нормально ли она действует. Теперь стало приметным, что брюки на нем со складкой и кремовые ботинки тщательно начищены. До глянца, отдающего глубиной. Для такого глянца требуются терпение и навык, приобретаемые только в одном месте. В казарме.

— Господин Пиватски, — сказал он, прокашлявшись. — Мне нравится это занятие. Я считаю ваш интерес к нашему клубу хакеров большой честью. Я хотел бы заполучить у вас работу, если она такого же рода.

— Не скрою, приятно слышать…

Бородатый просительно смотрел из коридора, пока не закрылась дверь.

Твои ботинки выдают тебя, подумал Джеффри. Можешь натянуть вместо черных хоть кремовые, хоть зеленые штиблеты, но надраить их ты не забудешь, потому что это вбили в тебя в военном училище, куда ты пришел, скорее всего, из деревни. Военные разведки всего мира — карьера для провинциалов. Это Джеффри усвоил крепко.

Капитан Джеффри Пиватски, бывший летчик ВВС, крепко усвоил это очень давно — за шахматными партиями с человеком, который формально считался капелланом пультовиков, имевших допуск к пусковым ключам ракет с площадок близ Штутгарта. Джеффри и капеллана сближало отвращение ко всякого рода развлечениям. У священнослужителя оно носило, конечно, идеологический характер. А Джеффри это отвращение привила первая жена, добившаяся для него перевода из летной части в ракетные войска, модные и лучше оплачиваемые, к тому же стоявшие в Европе. Через год гарнизонной жизни он выродился в полнейшего, как тогда говорили, светского выпивоху. Он последним уходил с вечеринок, на которых непременно оказывался кто-нибудь с генеральскими погонами или обратным авиабилетом в Вашингтон. Этого хотела жена. Скука приучила Джеффри много читать — даже в постели после возлияний. Он уверился, что возбужденное состояние помогает острее переживать содержание книги.

Постепенно Джеффри догадался, почему люди его круга сбиваются в тусовки. Они задыхались от собственной пустоты. А у некоторых, как выразился капеллан пультовиков, от страха перед одиночеством просто струится пот, но словно бы с другой стороны кожи, изнутри. Это была жизнь гарнизона ракетчиков, осажденного во времени и пространстве. Жизнь, если так можно сказать, в аквариуме. На вечеринках, теннисных кортах и полях для гольфа. Наверное, им жилось бы ещё веселее, если бы они и спать укладывались под общее одеяло в одну громадную кровать.

Через кровать, в сущности, все и произошло. Кровать, которую Джеффри делил с женой командира полка. Эта любовь, приведшая к их браку, началась со слез. Жена командира плакала в спальне одного лейтенанта, предоставившего им приют. Отгородившись от Джеффри скомканными чужими простынями, она плакала и плакала по-настоящему, а не из сожаления, или каприза, или раздражения. Плакала от несчастья.

— Что же это, Джефф? — сказала она, успокоившись. — Неужто больше не бывает долгих-долгих разговоров, долгих-долгих прикосновений, поцелуев, мучений — а уж потом все остальное? Ты напился, я была пьяная, ты затащил меня сюда, как продавщицу, к которой привязался в дискотеке, и вот мы протрезвляемся в этой конуре…

Муж Ольги, безупречный профессионал, жесткий, справедливый и хитрый, манипулировал подчиненными ради служебных целей. Джеффри он держал крепко. В послужном списке капитана значилась драка в баре офицерского клуба. Драка из-за Ольги, когда кто-то произнес двусмысленность в её адрес. Возможно, Джеффри инстинктивно защищал не репутацию, а нечто ему самому неясное в женщине, которая не размахивала руками на ходу, не выворачивала ногу бедром вперед, не орала приятельнице в дверях насчет ста лет разлуки… Не исключено, что муж Ольги догадался обо всем раньше самого Джеффри. Ведь полковнику предстояло защищать свое, а капитану — отнимать чужое.

Дома Джеффри не знал, куда деваться от растерянности.

— В средние века, — разглагольствовал он перед женой, — воин надевал панцирь. В прошлой войне обволакивались дециметровой броней в танке. Теперь вояк распихали по бункерам. Сидя в кротовьих норах, мы ждем приказа вставить и повернуть стартовые ключи… Ни одна военная цивилизация не располагала такой убойной силой, как один я в своем склепе! А философия у нас кухонная, древняя и панцирная. На твоем уровне, Джойс. Ах, милочка, ты мне эту пакость, так я отвечу вот тем… А ведь приказ мне отдаст президент Америки.

— С чего бы это тебе разонравились мои рассуждения? И даже хорошо, что они как у президента…

Джойс считала, что понимает его состояние.

— Ты с похмелья и разозлился, что не добрался самостоятельно, заночевал у подчиненного… Ты слабеешь, Джеффри. Ты, капитан, водишь дружбу с лейтенантами вместо майоров и ввязываешься, как петушок, в драки. А вообще хочу напомнить тебе, что Америку для того и открывали, чтобы каждый свободно говорил что хочет и свободно воевал с кем хочет.

— В том числе и свободно плевал на Америку, — сказал он глупо.

— В том числе и плевал на Америку, господин капитан, если эта Америка помешает мне сделать из тебя то, что я хочу сделать. Сначала полковника, потом увидим… И, кстати, все это предусмотрено конституцией.

— Мои предки появились в Америке триста лет назад. Воевали с индейцами и между собой из-за черных, чтобы дать свободу всем, кстати, и твоим родственникам, заявившимся на континент намного позже, на готовенькое… Все казалось обустроенным. И все норовят теперь это испортить.

— Ты просто одурел с похмелья!

— Мои предки поднимали страну!

— Теперь твоя очередь поднимать ракеты!

— Когда я вербовался в военно-воздушные силы, я думал не об этом. Я думал о честном поединке с кубинцем, с русским, с самим чертом… Честном и во имя Америки…

— В голубом небе, — ехидно сказала Джойс.

Он действительно выглядел дураком и грохнул чашкой об стол.

— В голубом и чистом небе! Вместо же этого — бункер, саван. А поднимать ракеты куда? И ведь получим сдачи…

— Бог с ней, со сдачей, Джефф. И со всем остальным… Я приглядела дом в округе Риверсайд, в Калифорнии. Страшно престижно.

Большие траты возбуждали её. Она подошла к нему. В кимоно, на котором не было пуговиц. Джеффри вдруг испугался ещё больше из-за того, что натворил накануне. Сказал, что разламывается голова, пусть Джойс простит. И сообразил, что больше не сможет, во всяком случае в ближайшие дни, заниматься любовью ни с кем, кроме Ольги.

Через месяц они решили пожениться.

— К какому на этот раз приятелю? — спросила Ольга в тот знаменательный день, когда он выруливал её «фольксваген» на автобан в сторону Штутгарта. Ну и личная жизнь у тебя, капитан… С одной ты занимаешься любовью в самых случайных и незащищенных местах. А с другой будешь делать то же самое в страшно престижном… В собственном доме в этом… округе Риверсайд.

— Ольга!

— Что — Ольга? Твоя умная обольстительная энергичная жена сделала великолепное приобретение. Капеллан на последнем коктейле, явно от зависти, разглагольствовал по сему поводу о незыблемости семейного очага… Декстер высоко оценил этот деловой шаг. Даже поставил мне вроде бы в упрек, отчего не я… Он сказал, что вообще твои дела идут блестяще и твое повышение уж точно не задержится… Но я-то знаю правду, Джефф. В прошлую готовность из тринадцати офицеров только двое сразу же вставили ключи. Остальные перепроверяли сигнал и рассуждали… Декстер был просто сражен! Он вдруг увидел, какие люди под его командой составляют большинство, и в этом большинстве, как я поняла, тебя, конечно, не оказалось. Декстер и сам, я почувствовала, принадлежит к ним… к этому большинству. Ты-то ведь не будешь рассуждать. Так сказал Декстер. Любящие мужья всегда все объясняют женам. Он — мой любящий муж…