Забытый легион - Кейн Бен. Страница 3

Лачуги рабов и почти столь же простые жалкие домишки, в которых жили наемные работники, располагались позади главных строений. По пути Тарквиний не встретил ни души — работники вставали затемно, ложились после заката, а потому приходили и уходили в густой полутьме.

Тарквиний остановился у входа во дворик, вгляделся во тьму, но так ничего и не увидел.

Тишину тут же нарушил мужской голос:

— Где тебя носило весь день?

— Кто здесь? — прошипел Тарквиний.

— Твое счастье, что надсмотрщик спит. А не то получил бы палок!

Испуг сразу прошел.

— Олиний рассказывал мне о наших предках, отец. Это гораздо важнее, чем ковыряться на полях.

— А смысл? — Из дверного проема показался приземистый полный мужчина, крепко державший обеими руками амфору. — С нами, этрусками, давно все кончено. Мясник Сулла делал все наверняка.

Тарквиний вздохнул. Этот спор продолжался уже давно. Около двух десятков лет назад многие из оставшихся этрусских семей и кланов, почувствовав возможность обрести хоть какой-то шанс на независимость, вступили в гражданскую войну на стороне Мария. Это была авантюра, заранее обреченная на провал, и тысячи людей погибли напрасно.

— Марий проиграл, — прошептал Тарквиний, — и мы тоже, но это не значит, что о нашем прошлом можно забыть.

— Для нас это была последняя возможность возродиться и вернуть былую славу!

— Ты опять пьян.

— По крайней мере, я выполнил всю дневную работу, — огрызнулся в ответ отец, — а ты без толку шатался где-то со старым придурком и слушал его бредовые россказни.

Тарквиний понизил голос:

— Это не россказни! Олиний учит меня тайным ритуалам и древним знаниям. Кто-то должен их помнить, иначе мы позабудем все!

— Делай что хочешь. Республику уже не остановить. — Сергий шумно отхлебнул вина. — Ничто не остановит эти сучьи легионы.

— Иди ложись.

— Даже наши боги покинули нас, — пробормотал он.

Тарквиний подтолкнул безвольное тело к маленькому сырому домику. Вино превратило некогда гордого воина в одинокого, замкнутого пьяницу. Всего несколько лет назад отец тайком учил его обращаться с оружием. Теперь Тарквиний владел гладиусом так же искусно, как этрусским боевым топором.

Сергий со стоном повалился на соломенный матрас, который делил с Фульвией, матерью Тарквиния, и тут же захрапел. Молодой человек лег у противоположной стены и прислушался к храпу. Он тревожился за отца: если тот будет и дальше пить так же, то долго не проживет.

Уснуть Тарквинию удалось не скоро, но приснившийся ему сон был очень ярким.

Ему снилось, как Олиний приносил в жертву ягненка в какой-то незнакомой пещере. Старик разрезал животному брюхо, извлек внутренности и начал всматриваться в них. Тарквиний обвел взглядом темную пещеру, но не увидел и следа бронзовой печени или меча, о которых так часто говорил Олиний.

Гаруспик осмотрел кишки, и выражение его лица изменилось. Тарквиний окликнул его, но старик не отозвался. Казалось, учитель не замечал его присутствия; он со страхом смотрел на вход в пещеру.

Было трудно сказать, что именно его пугало. Гаруспик положил темно-красную печень на глыбу базальта и начал внимательно изучать ее. Старик по-прежнему то и дело оглядывался, но казалось, что его страх с каждым разом уменьшался. Прошла целая вечность, прежде чем Олиний довольно кивнул, сел на корточки, прижался спиной к стене и стал ждать.

Учитель был доволен, но Тарквиний внезапно ощутил страх, который все усиливался и наконец стал невыносимым. Он побежал к устью пещеры.

Обведя взглядом склон холма, он увидел Целия, приближавшегося к пещере с десятью легионерами. Лица воинов были суровыми и мрачными, каждый держал в руке меч. Перед ними бежали огромные охотничьи собаки.

— Беги, Олиний! Беги! — крикнул Тарквиний.

Наконец провидец увидел его.

— Бежать? — Он невесело усмехнулся. — Чтобы свернуть себе шею?

— Солдаты хотят тебя убить! Их ведет Целий! Ты должен бежать! Немедленно!

Но во взгляде Олиния не было и тени страха.

— Пришел мой час, Тарквиний. Мне пора присоединиться к предкам. Ты — последний гаруспик.

— Я? — поразился Тарквиний. За все годы учебы ему и в голову не приходило, что в его лице старик готовил себе замену.

Олиний серьезно кивнул.

— Печень и меч?

— Они уже у тебя.

— Неправда! Ничего у меня нет! — Тарквиний отчаянно замахал руками.

Казалось, Олиний снова перестал его слышать. Он встал и пошел к людям, остановившимся у входа в пещеру.

Кто-то схватил Тарквиния за руку. Пещера медленно исчезла, и он очнулся ото сна. Молодому человеку очень хотелось знать, что случилось с Олинием, но он больше ничего не видел. Молодой этруск рывком сел. Рядом с ним стояла встревоженная мать.

— Тарквиний…

— Все в порядке, — пробормотал Тарквиний, сердце которого бешено колотилось. — Ложись спать, мама. Тебе нужно отдохнуть.

— Меня разбудили твои крики, — укоризненно сказала Фульвия. — Отец тоже проснулся бы, если бы не напился.

У Тарквиния свело живот. Олиний часто предупреждал, что нельзя никому говорить о том, чему его учили.

— Что я говорил?

— Трудно понять. Что-то об Олинии и бронзовой печени. Последней из утраченных много лет назад. — Фульвия нахмурилась. — Значит, старый мошенник наложил лапы на одну из них?

— Ничего такого он не говорил, — успокоил ее Тарквиний. — Возвращайся в постель. Тебе вставать на рассвете.

Он помог Фульвии вернуться обратно, с грустью глядя на ее сутулую спину и поражаясь тому, сколько сил ей пришлось потратить, чтобы лечь на низкую койку. Долгие годы тяжелой работы изуродовали тело матери.

— Мой сильный, умный арун. — Фульвия обращалась к младшему сыну как к священнослужителю. — Тебе суждено величие. Я чувствую это кожей.

— Помолчи… — Тарквиний тревожно оглянулся по сторонам. Целий не любил старинных слов неримского происхождения. — Спи.

Но Фульвия не послушалась.

— Я знала это с тех пор, как увидела твою родинку. Такая же когда-то была у Тархуна. После этого тебя можно было назвать только Тарквинием.

Молодой человек невольно потер красную треугольную родинку на шее. Он видел ее лишь изредка — в отражении воды. Но старый гаруспик часто говорил об этом знаке.

— Когда Олиний проявил к тебе интерес, я ничуть не удивилась. Он обучает тебя священным ритуалам, заставляет учиться языкам у чужестранных рабов. — Она напыжилась от гордости. — Я твердила об этом твоему отцу. Когда-то он меня слушал. Но после гибели твоего брата в бою с легионерами Суллы его интересует только одно — удастся ли добыть еще кувшин вина.

Тарквиний с грустью посмотрел на спавшего:

— Когда-то он гордился тем, что был воином расеннов. Так этруски называли сами себя.

— В глубине души он навсегда останется этруском, — прошептала мать. — Как и ты.

— У нас еще есть чем гордиться. — Он поцеловал Фульвию в лоб. Мать улыбнулась и закрыла усталые глаза.

«Мать, искусство гаруспиции еще живо. Этрусков не забудут», — подумал Тарквиний, но не произнес этого вслух.

Сергий ничего бы никому не сказал, но Фульвия любила посплетничать. Было жизненно важно, чтобы Целий не узнал о визитах Тарквиния к Олинию.

Тарквиний вернулся в постель. Лишь когда небо начало светлеть, он наконец уснул.

В последующие дни у него не было возможности ни приняться за борьбу с волками, ни навестить Олиния. Приближалась уборка урожая, самое жаркое время года. Нагрузка на рабов и издольщиков, вроде семьи Тарквиния, увеличилась вчетверо.

Руф Целий вернулся из Рима с важным поручением.

Большинство считало, что в эту поездку он отправился, чтобы добыть денег для подкрепления своего пошатнувшегося материального положения. Этот рыжий был типичным представителем римской аристократии, хорошо разбиравшейся в военном деле, но мало смыслившей в экономике. Десять лет назад, когда цена на зерно стала быстро снижаться из-за ввоза большого количества пшеницы с Сицилии и из Египта, Целий упустил время. Пока те из соседей, кто оказался попредприимчивей, переходили на выращивание в своих латифундиях более выгодных винограда и олив, упрямый отставной штабист продолжал цепляться за пшеницу. Не прошло и десяти лет, как некогда процветавшее имение оказалось на краю пропасти.