Не открывая лица - Далекий Николай Александрович. Страница 35

Все еще не решаясь поверить своему несчастью, девушка, не обращая внимания на офицеров, села на скамью и, сняв фетровые сапожки, потрясла ими вниз голенищами, словно выливая оттуда воду.

Майор и лейтенант отошли в сторону, чтобы не мешать, и с мрачным сочувствием следили за ее движениями.

Забытый всеми гестаповец сидел в углу у столика. На его запавших висках выступила испарина, рот был слегка приоткрыт, темные глаза потеряли свой блеск. Обер-лейтенант Герман Маурах, опытный следователь гестапо, был поражен, обескуражен и не знал, как ему следует отнестись к тому, что происходило сейчас на его глазах.

23. ЧРЕЗВЫЧАЙНОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ

В этот день Гросс получил обед из общей солдатской кухни. Оксана вечером не явилась. Фельдфебель сказал, что девушка ушла домой, сославшись на сильное недомагание. Печку на ночь не топили, и в кабинете было прохладно. Лейтенант, проводивший роту на линию, пробыл несколько часов на морозе и вернулся в школу сильно озябшим. Он поставил табурет на печурку и уселся там, прижавшись спиной к еще теплому кафелю.

Лейтенант читал газету. В такие минуты отдыха он разрешал себе расстегнуть ремень, и его круглый животик наслаждался полной свободой. Однако на этот раз отдых лейтенанта продолжался недолго. Едва он прочел сводку с восточного фронта, как раздался требовательный звонок телефона.

Кряхтя и ругаясь, Гросс слез с печурки, снял трубку.

Звонил майор Вольф. Узнав, что лейтенант находится у себя в кабинете, майор выругался и в очень обидных выражениях потребовал, чтобы Гросс немедленно отправился на линию и лично проверил, как несут службу патрули.

— Он еще недоволен, мальчишка, молокосос, — положив трубку, сердито забормотал лейтенант. — Если он и старше чином, так думает, что я обязан выполнять его сумасбродные указания и мерзнуть всю ночь, ожидая прохода проклятого поезда — Гросс вздохнул, затянул пояс потуже и с сожалением посмотрел на табурет, стоявший на печурке. — Какая все-таки неудобная вещь — эта война. Они все еще пишут о победах… А я, старый болван, социал-демократ… — тут Гросс невольно оглянулся и. хотя в кабинете никого не было, счел нужным поправиться… — бывший социал-демократ, поверил, что эту страну можно завоевать в три месяца! Какая наивность, какая глупость! Под Москвой русские устроили настоящий разгром. Да, да, несомненно. Сейчас это становится известно всем. Появилась проклятая листовка…

Лейтенант сумрачно улыбнулся. Он вспомнил” как был обнаружен второй экземпляр листовки — ее приклеил кто-то на спину пьяному полицейскому Шило. В таком виде Шило явился в комендатуру. По приказу Гросса полицейского выпороли, но солдаты каким-то образом узнали содержание листовки и шепчутся о неудачных боях под Москвой. Сведения, изложенные в листовке, выглядят очень правдоподобно, и число потерь вряд ли преувеличено. Он сам слышал в штабе полка, что русские ввели в дело какую-то новую пушку. Очевидно, под Москвой полегли десятки тысяч отборных солдат фюрера. А сколько обмороженных. Ужас! Как можно было начинать поход на Россию, не позаботившись о том, чтобы армия была обеспечена зимним обмундированием? Прямо-таки не верится, чтобы высшее командование могло допустить такую непростительную оплошность. Ведь есть убедительный исторический пример — Наполеон. Его армия погибла в русских снегах… Наполеон был гениальным полководцем, баловнем судьбы, любимцем бога войны, фигурально выражаясь. Он тоже стремился к мировому господству, но окончил жизнь на острове святой Елены.

— И вообще, зачем лично мне, Гроссу, мировое господство? — раздраженно бормотал лейтенант, снимая с вешалки шубу. — Сейчас мне нужно не мировое господство, а только кровать с теплой периной — не больше. Завоеванное пространство, миллионы квадратных километров! Разве оно завоевано, когда здесь полно партизан и каждый день дрожишь от страха? Мне нужна пенсия, которую я уже заслужил, а не этот тесный мундир. Черт возьми, я становлюсь пацифистом. Ничего не поделаешь — возраст!

Столь еретические рассуждения лейтенанта прервал вбежавший без стука взволнованный Штиллер.

— Господин лейтенант!..

— Почему вы здесь?! — гневно набросился на него Гросс. — Я вам приказал присутствовать на дороге до прохода литерного поезда и проверять патрули!

— Разрешите доложить, господин лейтенант. Чрезвычайное происшествие. Исчез один солдат.

— Как исчез? Куда исчез?

— Неизвестно, господин лейтенант, — растерянно пожал плечами Штиллер. — Я назначил его в четвертый патруль.

— Ну?

— Его там нет.

— Но, может быть, он в восьмом или пятнадцатом? Вы проверяли все патрули?

— Нет! Не успел…

— Ну вот, не проверяли, а подымаете тревогу, бежите сюда. Погреться захотелось?

Снова раздался телефонный звонок. Лейтенант сердито снял трубку.

— Да, да. Какой солдат?! — закричал он встревоженно, выслушав какое-то сообщение. — Вы что — пьяны, Шульц? Я не посылал солдата. Мальчишку должны были привести ваши полицейские утром.

Лейтенант умолк, слушая, что ему говорит Шульц, и его обрюзгшее лицо начало темнеть от прилива крови.

— Но почему вы не справились по телефону об изменении моего распоряжения? Надо было проверить линию!

Штиллер со страхом смотрел на лейтенанта. Ему казалось, что Гросса сейчас свалит удар.

— А если к вам явится какой-нибудь незнакомый паршивый ефрейтор с усиками и скажет, что он Адольф Гитлер, вы поверите этому прохвосту?!! — уже не понимая, что он говорит, орал в трубку лейтенант. — Черт вас возьми, Шульц! Вы мне испортили все дело. Я не намерен отвечать за вас. Что вы мне тычете убитого полицейского! Завтра утром явитесь ко мне, я оторву вам голову, чтобы убедиться, чем она набита: мозгами или опилками! — Гросс бросил на рычаг трубку. — Фу!

— Что случилось? — спросил Штиллер.

— Староста села Ивановка, — прижимая руку к левому боку и учащенно дыша, начал объяснять фельдфебелю Гросс, — этот русский немец Шульц, заявляет мне, что еще вечером пришел какой-то человек в форме немецкого солдата и, будто бы по моему приказанию, забрал мальчишку. Шульц дал ему для сопровождения одного полицейского. И вот теперь он звонит и сообщает, что его полицейский лежит за селом убитый. Кошмар!

У лейтенанта Гросса были особые причины для столь бурных переживаний. В штабе полка его выругали за то, что он держит арестованного подростка у себя, и приказали завтра же утром отправить его в гестапо. Отпустив Тараса, чтобы проследить, не отправится ли он ночью в лес за миной, Гросс действовал на свой страх и риск. И вот неожиданный результат — мальчишка исчез при загадочных обстоятельствах.

— Шульц не называл вам фамилию солдата? — после минутного молчания спросил Штиллер.

— Нет, — внезапное подозрение мелькнуло в глазах Гросса. — А как звать исчезнувшего?

— Курт Мюллер.

— Вы что-нибудь замечали за ним?

— Нет.

— А этот солдат, который был арестован по подозрению в связи с партизанами… Вы мне говорили о нем.

— Эрлих?

— Да. Мюллер не дружил с ним?

— Не замечал, господин лейтенант, — фельдфебель вспомнил, что именно Мюллер настойчиво просил, чтобы его отправили в Ивановку, но благоразумно промолчал об этом.

Лейтенант бросился к телефону.

— Ивановка, Ивановка!.. — закричал он. — Шульц? Скажите, Шульц, солдат назвал свое имя? Как? Повторите! — Гросс с шумным вздохом опустил трубку. — Нет, не Мюллер, какой-то Эрнст Штиль.

— Штиль… Он мог назвать себя как угодно… — угрюмо пробормотал фельдфебель. — Я говорил — мальчишку надо повесить… Нам бы никто слова не сказал. А вот теперь мы по самую шею в грязи.

…На улицу Гросс и Штиллер вышли молча. На крыльце фельдфебеля ожидали пришедшие с ним солдат и полицейский. Все четверо зашагали по улице. Ветер бил в лицо редким пушистым снегом, рвал полы шинелей. За селом едва нашли тропинку, ведущую к разрушенной сторожке на переезде. Впереди с фонарем, нащупывая ногами тропинку, шел полицейский. Он часто проваливался в глубокий снег и чертыхался.