Капитан Перережь-Горло. Западня - Карр Джон Диксон. Страница 13

– Я могу войти? – спросила она с порога.

Капитан быстро встал.

– Конечно, мисс Армитидж. – Зная его обычную невозмутимость, можно было сказать, что молодой человек выглядел теперь, пожалуй, несколько взволнованным.

– Вы ищете сэра О'Моя? Полчаса назад он ушел завтракать, и я как раз тоже собираюсь сделать это.

– Что ж, не смею вас задерживать.

– Что вы, напротив. Я хотел сказать… вовсе нет. Но… чем я могу быть вам полезен?

Прикрыв дверь, с присущей ей грацией она прошла в глубь комнаты.

– Я хочу, чтобы вы мне кое-что рассказали, капитан Тремейн, и мне необходимо, чтобы вы были откровенны со мной.

– Полагаю, иначе и быть не может.

– Мне бы хотелось, чтобы вы сейчас смотрели на меня как на своего друга мужчину.

Тремейн вздохнул. Он уже оправился от неожиданности ее появления и был опять невозмутим.

– Смею вас заверить, мне бы менее всего хотелось смотреть на вас так. Но если вы настаиваете…

– Да, настаиваю, – решительно подтвердила мисс Армитидж, нахмурившись при этих его словах, содержащих некий полушутливый намек.

– Повинуюсь вашему желанию, – слегка поклонившись, сказал капитан.

– В чем именно провинился Дик Батлер?

Он внимательно посмотрел на свою собеседницу.

– Что произошло в Таворе?

Тремейн продолжал молча смотреть на нее.

– А что вы об этом слышали? – наконец спросил он.

– Только то, что он натворил что-то – что именно, я не знаю – и последствия для него, как я поняла, могут быть весьма серьезными. Я очень тревожусь за Юну и хочу знать, в чем дело.

– А Юна это знает?

– Ей как раз сейчас рассказывают. Граф Самовал проговорился при ней о деле Дика.

– Почему вы, в таком случае, не остались при этом разговоре?

– Потому, что они отослали меня по причине – какой вздор! – моей молодости и невинности, которые нельзя оскорблять.

– А я, как вы полагаете, на этот счет не слишком щепетилен?

– Наоборот. Я уверена, что вы способны рассказать о чем угодно так, что это прозвучит в любом случае пристойно.

– Сильвия!

Этим восклицанием молодой человек выразил свой восторг и признательность за данную ему косвенным образом высокую оценку, забыв, следует признать, в эту минуту и о Дике Батлере, и о его бедах, что в тот момент не могло не насторожить мисс Армитидж, лицо которой приняло холодное выражение.

– Право, капитан Тремейн!

– О, простите меня, – спохватился он. – Но вы как будто намекнули… – Он смущенно замолчал.

Ее щеки порозовели.

– Да, сударь? – строго спросила она. – На что я намекнула, или вам показалось, будто намекнула?

Но неожиданно мисс Армитидж изменила тон.

– Пожалуй, мы сильно увлеклись мелочами, тогда как дело, с которым я к вам пришла, серьезное.

– Оно крайне серьезно, – печально подтвердил Тремейн.

– Так расскажите же мне наконец, в чем оно заключалось?

Капитан рассказал все, что знал, не забыв изобразить обстоятельства в выгодном для Батлера свете. Мисс Армитидж слушала его, опустив голову, постепенно все больше бледнея и хмурясь.

– А когда его найдут, – спросила она, – что его ожидает?

– Будем надеяться, что его не найдут.

– Но, если – если его все же найдут? – настаивала она, с явным нетерпением ожидая ответа.

Капитан Тремейн отвернулся и посмотрел в окно.

– Известие о его смерти теперь означало бы самый легкий конец этой истории, – тихо сказал он. – Если же его схватят, ему не дождаться пощады от своих собственных соотечественников.

– Вы хотите сказать, что его… расстреляют? – спросила мисс Армитидж изменившимся от ужаса голосом.

– Неминуемо.

Содрогнувшись всем телом, девушка закрыла лицо руками. Когда она их опустила, Тремейн увидел, как исказились ее черты.

– Но ведь Теренс спасет его? – с надеждой воскликнула она.

Сжав губы, Тремейн покачал головой.

– Сейчас, увы, не существует человека, который был бы способен на это меньше его.

– Почему вы так говорите? Что вы имеете в виду?

Прежде чем ответить, он немного помолчал и посмотрел ей в глаза.

– О'Мой дал слово членам португальского правительства, что Дик Батлер будет расстрелян после того, как его найдут.

– Теренс пообещал такое?

– Ему пришлось это сделать. Того требовали честь и долг. Я присутствовал при этом и знаю, чего это ему стоило и как он страдал. Он был вынужден отбросить все свои личные соображения – это была жертва во имя успешного проведения всей кампании.

Продолжая говорить, капитан описал подробности того разговора, касающиеся крайне несвоевременного проступка лейтенанта Батлера.

– Так что вы видите – на Теренса надеяться не приходится. Его честь не позволит ему проявить хоть малейшие колебания.

– Честь? – Она произнесла это слово почти с презрением. – А как же Юна?

– Я думал о Юне, когда сказал, что известие о смерти Дика где-нибудь в горах означало бы самый легкий исход. Это лучшее, на что можно надеяться.

– Я считала вас другом Дика, капитан Тремейн.

– Ну да, так оно и есть. И поймите, возможно, именно поэтому я надеюсь, что он погиб.

– Однако ведь нет причин, по которым вы не можете делать все, что в ваших силах, чтобы помочь ему?

Он посмотрел ей в глаза, спокойно выдержав ее укоризненный взгляд.

– Поверьте мне, мисс Армитидж, если бы я нашел способ его спасения, мог хоть чем-то ему помочь, я бы ухватился за это ради нашей с ним дружбы и моей любви к Юне, а теперь и из-за проявляемого вами интереса к нему. Но одно дело – проявление желания помочь, другое – предложение реальной помощи. Что я могу сейчас сделать? Уверяю вас, что я думаю об этом. Честно говоря, это занимает мои мысли больше всего. Но пока… Я жду событий – возможно, появится шанс.

Выражение ее лица смягчилось.

– Я поняла. – Она протянула руку, великодушно прося прощения. – Я была слишком резка, к тому же я не имею никакого права так говорить.

Тремейн взял ее за руку.

– Мне бы никогда не пришло в голову ставить под сомнение ваше право говорить со мной так, как вы сочтете нужным.

– Мне лучше пойти к Юне. Полагаю, что я нужна ей сейчас. Бедная девочка. Я благодарна вам, капитан Тремейн, за нашу доверительную беседу.

С этим мисс Армитидж удалилась, оставив молодого человека в задумчивости.

Да, Юна О'Мой могла кого угодно расположить в свою пользу. Что-то трогательное несла в себе очаровательная беспомощность и хрупкость этой женщины, отчего окружающие ее люди всегда стремились защитить и оградить это изящное создание от малейшего порыва ветра. Потому, что они это делали, она и оставалась такой, какой была.

Но сейчас леди О'Мой не испытывала столь острой необходимости в присутствии мисс Армитидж, как представлялось той. Она выслушала «скандальную» историю о выходке своего братца, но чем именно эта выходка была так уж скандальна, понять не могла. Он совершил всего лишь мелкую, хотя и досадную, ошибку, рассуждала она, вторгся в монастырь по недоразумению, – наказывать его за это просто нелепо. Это была оплошность, которую может допустить любой человек в чужой стране. Были загублены жизни, это так, но произошло это по глупости монахинь, которые побежали прятаться, тогда как опасность существовала только в их глупом воображении, и крестьян, по ошибке прибежавших к ним на помощь, когда никакой помощи не требовалось; и вот они-то, бросившиеся на драгун, и были виновны в кровопролитии. Было бы странно ждать от солдат, что они покорно позволят себя перебить.

Таково было мнение леди О'Мой о происшествии в Таворе. Она помыслить не могла, что оно может иметь какие-то серьезные последствия для Дика. Его долгое отсутствие тревожило ее. Но если он объявится, то, конечно, наказание для него будет простой формальностью, в худшем случае его отправят домой, что будет даже неплохо для его самочувствия: здешний климат ему никогда не нравился. Она продолжала рассуждать дальше в том же духе, и О'Мой, втайне благодарный ей за такой взгляд на случившееся и питающий милосердную надежду на то, что услышит о гибели своего грешного, непутевого шурина, был рад, – больше, чем рад – оставить жену в этом заблуждении ради ее же спокойствия.