Огненный скит.Том 1 - Любопытнов Юрий Николаевич. Страница 21

Сколько времени подкапывал чурбаки, он не помнил. Спешил изо всех сил, иногда прислушиваясь – не проснулись ли разбойники. Если бы это произошло, прощай надежда на избавление. Но к счастью, разбойники не просыпались и не выходили из сторожки.

Изоту стало жарко и пот градом катился с разгорячённого лица. Наконец ему удалось подкопать столбушок настолько, что тот вывалился наружу. Пахнуло стылым воздухом. В лицо ударило снегом – мела позёмка. Образовавшегося отверстия было недостаточно, чтобы выбраться на волю, и ключник с новым рвением стал разгребать землю.

Вытащив второй столбушок, он облегчённо вздохнул и вытер мокрый лоб. Прислушался. В избушке по-прежнему было тихо – разбойники продолжали спать, не подозревая, что их пленник нашёл способ выбраться на свободу.

Подобрав кафтан, Изот стал протискиваться в отверстие. Его ширины оказалось достаточно, чтобы выбраться наружу. С минуту Изот стоял неподвижно, подставляя разгорячённое лицо порывам ветра. Метель разыгралась не на шутку. Ветер свистел в оголённых кронах осин, тяжело и упруго качались ветви елей, пригибались к земле высохшие стебли трав. Сердце ключника жгла обида за себя, за скитников, заживо сгоревших в кельях, за старца Кирилла, немощного, уходившего по произволу разбойников раньше уготованного срока в мир иной, за младенца, оставшегося без матери, за себя, иссеченного ремнями, привязанного к столбу, оставленного на голодную смерть, а теперь должного надеяться на милость татей – оставят они его в живых или предадут смерти.

Обида ломала душу… Что ему предпринять в его положении? Уйти в скит? А вдруг они озлобятся и бросятся вдогонку? Надеяться на то, что они заблудятся и не выйдут к скиту, или роковая трясина поглотит их? А если доберутся до скита? Какая участь тогда ждёт обитателей подземелья? Наверняка они его в живых не оставят. А если Изота не будет, то и Кириллу с младенцем не выжить.

Раздумывал он недолго. Приняв решение, выбрал из припасённых дров толстую, срубленную Колесом, слегу, принёс её к избушке и прислонил к двери, уперев нижний конец в балясину крыльца, точно так же, как это сделал Филипп Косой с дверьми келий скита. Делал это споро, но не спеша, вынеся свой приговор разбойникам, который в эту минуту не казался ему безрассудным и богопротивным.

Закончив работу, вспомнил, что неподалеку в кучах лежит мох, надерганный и высушенный летом, но так и не увезённый в скит. Сбросив верхнюю смёрзшуюся корку, принёс несколько охапок и разложил вокруг избушки. Потрогал крышу, крытую в несколько слоев осокой, выдернул изнутри несколько сухих пучков. Огниво и трут лежали в кармане – Кучер не потерял их.

Встав на колени, Изот перекрестился и прошептал:

– Прости меня, Боже, за дело окаянное… Но они поступили неправедно, загубив скит и божьи души. Нет им прощения, и аз воздам…

Он высек огонь, запалил трут, поджёг пучок сухой осоки, подсунул под мох. Тот сначала задымил, а потом ярко занялся, пламя взметнулось вверх.

Второй пучок ключник сунул под стреху и когда крыша загорелась отошёл в сторону. Огонь заполыхал, багрово освещая поляну и Изота.

Из сторожки не доносилось ни звука. Изот не уходил, словно прикованный к земле. Огонь охватил сруб, ярко запылала крыша. В дверь сильно ударили. Это, видно, Одноглазый колотил своей дубиной. Донеслись приглушённые крики. Выделялся голос Колеса, визгливый и пронзительный…

Не в силах слышать крики, Изот отошёл на край поляны и оглянулся. Огонь объял всю сторожку: крыша пылала свечой, пламя лизало стены, дым, раздуваемый ветром, чёрными космами пластался над деревьями.

Ключник потуже запахнул кафтан и пошёл прочь от сторожки, не оглядываясь. Но ещё долго в ушах стоял треск бревён, лопавшихся под напором огня, шум пламени, уходивший ввысь к небу. В отблесках огня метались лёгкие снежинки, а потом таяли и испарялись. Он не видел, как загорелись росшие вокруг избушки деревья и рухнули с тяжелым стоном на оснеженную землю.

Глава десятая

Пурга

Обратный путь до скита показался Изоту очень долгим. Так оно и было. Сначала ноги сами несли его по замёрзшей равнине – хотелось быстрее уйти от страшного места. Свистела метель, было темно, раза два Изот чуть было не угодил в яму, заплывшую тонким ледком. Спасла случайность и выработанная с годами осторожность, с которой скитники ходили по окружающему их жильё болоту.

Шёл он не оглядываясь, не страшась погони – знал: дверь была приперта крепко, а другого выхода из сторожки не было. Весь путь ему мерещилось искажённое отчаянием и страхом лицо самого злого из разбойников – Колеса, мечущегося в объятой пламенем избушке. Вспоминает ли он свои слова: «Я сам его порешу». Вот и порешил. Теперь, как загнанный в ловушку зверь, рычит, огрызается, зубами рвёт западню, но выбраться не может. Господь суров: не рой другому яму, сам в неё угодишь…

Приблизительно в середине пути, когда он вышел на открытое место с редкими голыми деревьями, ветер усилился. Он мёл позёмку, и крупинистый снег шуршал в остатках сухой растительности, в кустах, сгибающихся до земли под его натиском, обжигал лицо. Он дул навстречу, и Изот передвигался с трудом. У него деревенело лицо, от холода без рукавиц, ломило пальцы, и он ежеминутно отогревал их своим дыханием. А пурга усиливалась. В довершение всего повалил обильный снег. Перекрученный ветром, он полосовал ключника, словно дробью стегал по кафтану.

Совершенно выбившись из сил и боясь заблудиться, Изот нашёл пристанище на опушке небольшой берёзовой рощицы, решив переждать пургу под защитой деревьев. Здесь хоть и посвистывало вверху и снег шёл, но было тише, благодаря сугробам, наметённым за вечер, под склонами которых можно было спрятаться от ветра.

Надо было развести костер и согреться, иначе без движения холод мог пробрать до костей. Однако разжечь костёр ему не пришлось – он не нашёл ни сучка, ни ветки, которые могли бы сгодиться для костра – всё было погребено под снегом.

Усталый, он примял снег под чахлой берёзой, под навесом сугроба, надвинул шапку поглубже на лоб и втянул голову в плечи. Скоро его всего облепило, и он стал похож на большую глыбу снега.

Пурга не утихала. Ветер сильнее раскачивал оголённые вершины берез, бросая наземь новые и новые горсти снега, будто кто-то кидал их беспрестанно.

Как там старец с младенцем? Если Кириллу худо, то и ребёнку плохо. Старцу он наказывал не разжигать камелька, чтобы не привлечь дымом разбойников, поэтому в подземелье сейчас холодно. Сумеет ли старец покормить ребенка? Изот старался уйти от невеселых мыслей, не думать о плохом, но они прочно засели в мозгу и бередили сердце.

Под свист метели он забывался, но ненадолго: какая-то струна в голове всегда была в напряжении. Если он погружался в сон, она натягивалась сильнее, и он просыпался.

Сломленный усталостью, под утро он всё же задремал. Ему стало тепло, приятная истома растекалась по телу, тяжелила голову и ноги… Ему чудилось, что сидит он в бане на полке, охаживает себя берёзовым веником, обливается студёной водой из липовой шайки. Шипит вода, выплеснутая на горячие камни, пар фонтаном устремляется вверх, растекаясь под низким потолком. Плещется в кадушке вода… Да это не вода. Это горячий пламень вырывается из неё и охватывает баню. И не пар идёт от каменки, а дым. Объятый ужасом Изот ищет выход наружу и не может выйти – дверь крепко приперта. Огонь подбирается к нему. Он хочет кричать и кричит, но сам не слышит своего крика. Вдруг стена бани начинает колебаться, словно в мареве, и исчезает. В огненном сиянии появляется женщина в белых одеждах, высокая и стройная. Глаза под плавными дугами чёрных бровей глядят строго и с укоризной, а лицо ласковое и родное. «Матушка!» – кричит Изот и протягивает к ней руки, но не может дотянуться, прикоснуться к ней, потому что их разделяет невидимая стена. «Не спи, Изот, – говорит женщина в белом одеянии. – Не спи, сынок!»

Изот ревёт, как в детстве, и просыпается в холодном поту, с сильно колотящимся сердцем. Где он? Он стряхивает с головы, с плеч снег и только теперь понимает, где находится.