Огненный скит.Том 1 - Любопытнов Юрий Николаевич. Страница 33

– А чего говорить-то. Деньги мы получили, больше нас он и не увидит. Мы уезжаем.

– Воля аллаха. Я с вами.

Видно старший, кто разговаривал с татарином, сказал:

– Хватит лясы точить, поехали. Надо до рассвета убраться отсюдова.

Четвёрка тяжело затопала по дощатому полу. Хлопнула дверь. Ударил о стену засов или бревно. Потом раздался стук, похожий на удары молотка или чего-то тяжёлого по гвоздю. Видимо, для пущей важности дверь забивали. Скоро голоса затихли, и Изот ощутил тишину, безмолвную до того, что он слышал звон в ушах.

Он приподнялся. В помещении не ощущалось тепла. Было стыло, как и на воле, лишь одно было отличие – не было свежего ветерка, и Изот понял, что его привезли в какой-то старый сарай и закрыли, забив дверь, чтобы он не смог уйти. Да как он мог уйти, связанный. Он пошевелил телом, руками. Но верёвки настолько были крепко завязаны, что он не смог их даже ослабить. Они ещё больше впились в запястья.

Из разговора лихих людей он понял, что Пестун или барин, что было одно и то же, уготовили ему одно – смерть, чтобы избавиться от свидетеля поджога скита. И лишь по счастливой случайности, что разбойники не стали брать греха на душу, ему повезло. Повезло ли? Сидит он связанный по рукам в сарае и ничего не может сделать для своего освобождения. Так или иначе, а на смерть он обречён, если не от удара топора или ножа, так от голода и холода.

Глава шестая

Убогая лачуга

Провка проснулся, когда в мутное окно полуподвального помещения, где он ютился с малолетней дочерью Настей, стал просачиваться утренний свет. Не успел он придти в себя, как мозг прорезала мысль, от которой у него голова пошла кругом и горькая тошнота подступила к горлу. Тошнота была, наверное, не от мысли, а от того, что у него с вчерашнего дня маковой росинки во рту не было. Последний кусок хлеба, разломив его пополам, он вчера отдал Настеньке, а вторую половину оставил ей наутро. Сам довольствовался двумя пригоршнями квашеной капусты.

Вчера целый день с утра до вечера он проходил по городу в надежде заработать на кусок хлеба себе и дочери. Как на зло ему не посчастливилось. Обыкновенно он зарабатывал подённой работой: нанимался к богатому хозяину после обильного снегопада очистить от снега двор, наколоть дров и собрать их в поленницу, сложить под навес или в сарай, убраться в конюшне, навозить с пруда лошадям воды и слить в бочку. Такая копеечная работа всегда находилась, а вчера все, к кому он не толкался и предлагал свои услуги, отказывали. Одной вдовой мещанке он принёс колодезной воды две бадьи, за что получил ломоть хлеба – вот и весь его заработок. Поэтому на ужин, кроме ржаного ломтя, он не принёс ничего. Так и легли они с дочкой спать не солоно хлебавши.

«Надо вставать», – подумал он и сбросил на пол тяжёлое ватное одеяло. Ткань в некоторых местах изветшала и в дырки лезла серая вата. Босой, в одних исподних, ступая по холодному полу, подошёл к русской печке, занимавшей чуть ли не половину помещения. Заглянул наверх, где спала дочь, потрогал рукой давно не белёные кирпичи: они остыли. Открыл вьюшку в трубе, сдвинул в сторону заслонку, закрывавшую устье печки, сгреб кочергой тёмные угли в горнушку, взял за печкой несколько сухих поленьев, сложил их колодцем на поду. Тесаком наколол лучины, подложил под дрова, нашёл в горнушке тлеющий уголёк, раздул, затеплил лучину и поджёг поленья. Когда огонь в печи занялся, он оделся и опять подумал, что хорошо, что в избытке по лету заготовил дров – не мёрзнут, а то ведь, когда и холодно и голодно, как человеку сдобровать.

И тут ему в голову пришла, как он отметил, хорошая мысль. Он вспомнил, как можно заработать. С год назад он лето и осень проработал в лесу углежогом. С артелью мужиков они готовили древесный уголь для фабриканта Мягкова. Березовый древесный уголь Мягков паковал в рогожные кули и увозил их то ли в Москву, то ли в Санкт-Петербург, где из них делали лекарства для больных. На добыче угля он зашиб бревном колено, с неделю провалялся, и Мячков уволил его, а попросту выгнал и взял другого работника.

Артель свела березняк и перебралась на другую делянку. Уголь вывезли, но не весь. Почему-то небольшая его часть, две или три кучи прямо под дёрном так и осталась нетронутой. Вспомнив про уголь, Провка обрадовался. Уголь сейчас на базаре в цене. Наберёт его мешок, продаст – неделю они с дочкой будут сыты.

Он подошёл к печке, встал на прислоненную сбоку небольшую лесенку, укрыл дочке ноги свесившимся старым одеяльцем. Увидел её открытые большие глаза, бледное бескровное лицо.

– Не спишь, Настёна?

– Проснулась, как ты печку затоплял.

– Ты спи, покуда печка топится.

– Я выспалась.

– Тогда лежи, согревайся. Я сечас водицы вскипячу, с хлебушком вчерашним поешь. Тут у меня пол-ломтя завалялось…

Он зачерпнул в огрызанную корчажку воды из ведра, стоявшего на лавке, послышался хруст ломаемого тонкого ледка, поставил в уголок печки на под. Зашипела вода, стекавшая с боков корчажки, попадая на горячие кирпичи.

Дождавшись, когда вода вскипела, зацепил корчажку ухватом и вытащил на шесток. Обхватив тряпицей, поставил на стол. Достал из настенного шкапчика вчерашний пол-ломтя хлеба, положил рядом с корчажкой.

– Вот вода остынет, поешь, – сказал он дочери, надевая возле двери одежду. – Как печь протопится, прикрой вьюшку, только наполовину, чтоб не выстывало да и не угореть чтобы.

– А ты куда, батюшка?

– Я одно дело справлю, авось заработаю, к обеду с гостинцами буду.

Настя стала слезать с печи, ставя босые ноги на лесенку.

– Бог в помощь тебе, батюшка.

– Закрой за мной дверь и никого не впускай.

– Слышу, батюшка.

Разыскал в углу мешок, рассмотрел его на скудный свет, проверяя, не ли больших дыр, в которые могли провалиться угли, забрал из печурки бечёвку и открыл дверь. Из двери в пол ударила струя морозного пара.

Девочка задвинула два тяжёлых засова.

Сложив мешок и засунув его под мышку, Пров двинулся по длинной улице к выходу из города. По его расчётам, через час – полтора он должен быть на месте. Столько же времени займёт и обратный путь. Одним словом, он предполагал вернуться в город часа через три, в худшем случае через четыре. Рынок ещё будет работать, он успеет продать уголь, а если рынка не будет – пойдёт по дворам, уголь не у всех в запасе – купят, кому нужно. Уголька много требовалось. Хозяйкам простых изб хватало для самоваров своего после топки русских печей. А вот купечеству, мещанству побогаче, привыкших хлестать чай вёдрами, своего вдосталь не было, приходилось покупать. Вот им Пров и продаст. «Это хорошо, что вспомнил об угле, – думал он, шагая по улице, через тройку-другую домов вливавшуюся в тракт. – А то бы до сих пор ломал голову: как найти пропитания». Повеселев от этих мыслей, он ускорил шаг. По тракту надо было идти версты четыре, а там поворот налево и версты две по лесу.

Дойдя по большаку до поворота на делянку с углем, Пров удивился – туда вёл чуть припорошенный след от саней. Сани умяли снег, и это его обрадовало – не придётся выдирать ноги из сугробов – пойдёт по санному следу. И в то же время сердце ёкнуло: а что если это приезжали за углём и вывезли остатки? Но сколько Пров не смотрел на следы, нигде не увидел ни кусочка случайно выпавшего угля, ни пылинки. Хотя уголь ссыпали в мешки из рогожи, всё равно следы от него должны были остаться. А здесь снег был чист и бел.

Чем ближе он приближался к заветной делянке, тем больше его глодал червь сомнения, а именно: что если люди, которые оставили следы, там? Они его увидят?.. Он стал присматриваться к дороге. Его утешило то, что следы были припорошены снежной крупой, значит, след оставлен вчера. Крупинистый, очень белый снег выпал утром. Потом пришла другая мысль: а вдруг они не уезжали, а остались ночевать? А где? Там же ничего нет, кроме жалкой лачуги, в которой укрывались углежоги от непогоды. На всякий случай он стал всматриваться в дорогу и в одном месте обнаружил чёткую ископыть – след от копыт лошади, – которая указывала, что лошадь шла из леса. Это его успокоило.