Архипелаг Исчезающих островов(изд.1952) - Платов Леонид Дмитриевич. Страница 21
Меня удивило ее волнение. Эти слова прозвучали проникновенно, совсем как пророчество.
Я заглянул своей спутнице в глаза. Они были обращены ко мне, широко раскрытые, очень яркие, все с тем же странным вопросительным выражением.
Мне захотелось взять ее за руку и спросить, что с нею, не устала ли она от “чертова колеса” или от этой дурацкой “комнаты смеха”. А может быть, у нее разболелся живот от мороженного?
— Я хотел тебе рассказать о глубинах, — начал я неуверенно.
Но Лиза продолжала молчать.
— Ты здорова, Рыжик? — спросил я, беря ее за руку. — Что с тобой?
Неистово защелкал соловей в листве над нашими головами. Теплая ладошка дрогнула в моей руке.
Внезапно затрещали сзади кусты, послышалось прерывистое дыхание, и на тропинку подле нас прыгнул, почти свалился с косогора Андрей.
— Ф-фу, жара! — сказал он, отдуваясь и вытирая шею платком. — В мыле весь, так бежал!.. Извините, ребята, что запоздал!..
Мы довольно долго еще гуляли по парку, распевая песни.
Лиза заводила:
Мы с Андреем подхватывали:
И опять заводила Лиза:
А мы мрачно подтверждали:
Кончилось тем, что Андрей потерял свой галстук. (Под шумок, пользуясь темнотой, он снял его с шеи и засунул в задний карман брюк.) Мы с Лизой помирали со смеху, а он вертелся на месте, пытаясь посмотреть, не свешивается ли галстук из кармана.
Отличный, веселый был вечер! И все-таки странный. Показалось ли мне, что Лиза за что-то сердится на меня?.. Впрочем, на другой день она была такая же, как всегда.
Глава третья
“СКРЫТНЫЙ ПЕСЕЦ”
…С шелестом перевертываются страницы учебников. Открываются и закрываются двери в высокие, светлые аудитории. Диковинными цветами расцветают абажуры на столах в университетской читальне.
Словом, быстрой чередой проходит несколько лет, и вот в жаркий июльский полдень спешит по Манежной площади загорелый молодой человек, с любопытством озираясь по сторонам.
Поразительно! Стоит на год отлучиться из Москвы, чтобы по возвращению обязательно найти в ней значительные перемены. Взять хотя бы Манежную. На углу Охотного ряда, словно из-под земли, выросла вышка шахты, обнесенная забором, похожая на старинную деревянную крепость, и сразу же привычный вид площади изменился.
Москва строится! Она строится сейчас не только ввысь, но и вглубь!
— Прошу извинить. Это, наверное, метро? — обращается молодой человек к прохожему в белых брюках и панаме, суетливой рысцой пробегающему мимо.
— Да, вышка Метростроя. Вы в Москве первый раз?..
— Нет, я москвич. Вернулся из длительной командировки…
Сдвинув панаму на затылок, прохожий удивленно глядит вслед молодому человеку.
Удивляться есть чему.
Термометр у “Метрополя” показывает 28 градусов в тени. Москвичи по этому случаю разгуливают в белых парусиновых брюках, а москвички — в невесомых сарафанах. Только молодой человек, вернувшийся из командировки, одет не по сезону. На нем унты, опущенные до икр и раздувшиеся подобно ботфортам мушкетеров. Через левую руку переброшен комбинезон на меху, в правой — меховой треух, которым приезжий обмахивается, как веером.
Его появление в трамвае, где пассажиры стоят плотно, плечом к плечу, не вызвало восторга.
— Хоть бы на подножке ехали! — простонал кто-то, притиснутый комбинезоном к стене. — Такая духота, а вы с медведями со своими!
— Это олень, — пояснил владелец комбинезона, точно от оленя было менее жарко, чем от медведя. — Я только что с аэродрома. Извините, пожалуйста…
— С периферии?
— Из Арктики.
Это признание сделало его центром внимания в трамвае. Пионер попытался уступить место. Гражданин, притиснутый комбинезоном, сказал подобревшим голосом:
— А двери за собой в Арктику не забыли закрыть? Хоть бы щелочку догадались оставить, чтобы ветерком пахнуло…
Даже кондукторша, со свирепым видом отрывавшая билетики, милостиво разрешила сойти с задней площадки, когда трамвай остановился у Кропоткинских ворот. (“Где уж вам шагать через весь вагон в сапогах таких!”)
Так — почти триумфально! — состоялся мой приезд в Москву, потому что молодым человеком в унтах был я (читатель, наверное, уже догадался об этом).
Какая-то девушка, обогнав меня на тротуаре, засмеялась и оглянулась. Ей, вероятно, понравился треух. Я даже не улыбнулся в ответ. Не до улыбок было сейчас. Чем ближе к дому, тем серьезнее и сосредоточеннее я становился.
Медленно, стараясь протянуть время, поднялся по лестнице, повернул ключ в замке.
— Алексей Петрович приехал! — крикнули на кухне.
Тотчас население коммунальной квартиры высыпало в коридор — выбежали сразу все, будто сидели, притаясь за дверью, в ожидании моего возвращения.
— Где же Андрей? — удивился я.
— Андрей Иванович в институте. Хоть и выходной, а в институте. Прилетел на прошлой неделе. Думал, что вы уже дома. Загорел больше вас!
— Спрашивал меня кто-нибудь?
— Елизавета Гавриловна. Каждый день…
Еще бы!
Я подошел к телефону:
— Лиза? Это я. Здравствуй!.. Да, только что… Приезжай — расскажу… Здоров, здоров… И вот что: захвати Андрея по дороге. Он в лаборатории… Там нет телефона… Фотографии? Привез. Получилось хорошо… Увидишь…
Завтра или послезавтра фотографии появятся в газетах. Нехорошо, если Лиза узнает обо всем не от меня, а из газет.
Переодевшись, я поднялся на крышу, чтобы полюбоваться городом.
Внизу текла Москва-река. В воде отражались белые облака, зеленые деревья бульваров и красная Кремлевская стена. Будто крылья вырастали, когда смотрел отсюда на Москву.
Я любил ее такой — в яркий солнечный день. Но мне нравилась она и в туман, и звездной ночью, и в искрящемся зимнем уборе.
Всегда ободряла, радовала, успокаивала.
Только сегодня, несмотря ни на что, оставался осадок на душе. Я не мог забыть о фотографиях.
Да, ни одно из моих возвращений не было таким печальным. Какое же это было по счету возвращение?..
После окончания университета я зимовал на Северной Земле. Второе лето плавал в море Лаптевых и на гидрографическом судне “Гусляр”, уточняя границы материковой отмели. Отплавал — вернулся. Зиму провел в Москве и снова улетел в Арктику, на этот раз на остров Котельный, в группе Новосибирских островов.
С каждым годом, как видит читатель, подбирался все ближе к “нашей” земле, к району “белого пятна” в Восточно-Сибирском море.
“Белые пятна” на географической карте нельзя закрепить за собой. В любой момент может выдвинуться из тьмы некто, шагнуть к “белому пятну” и стереть его с карты одним взмахом руки.
Текльтон, правда, уже не мог сделать этого. Он умер, “не прозрев”, как говорили мы с Андреем, то есть так и не узнав, что слева по борту остались неизвестные острова.
Это был один из последних иностранных путешественников, побывавших в русском секторе Арктики. Кончилось время, когда к берегам Сибири жались норвежские, американский, английские корабли, пытавшиеся подобраться отсюда к полюсу. Кончилась эпоха случайных набегов, одиночных вылазок в Арктику. Советский Союз предпринял ее планомерное, последовательное освоение.
Ни одно капиталистическое государство, конечно, не смогло бы действовать с таким размахом и, главное, так целеустремленно. За короткий срок советские полярники продвинулись очень далеко в Арктике, закрепляясь на отвоеванных у природы позициях.