Мятежная дочь Рима - Дитрих Уильям. Страница 51

— Ваш супруг ведь еще не вернулся из похода, госпожа? — с невинным видом осведомилась Марта.

— Нет еще. — Внезапно сообразив, что в отсутствие Марка ее поступок выглядит слегка неприличным, Валерия смешалась. — Мне хотелось сделать старшему трибуну что-то приятное. Мы многим обязаны Гальбе, и теперь я твердо намерена отблагодарить его.

— Конечно. — Марта слегка кивнула. — Тогда нужно подать к ужину нечто такое, что может польстить его самолюбию. Жаркое из оленины под острым соусом, например. И сладкие булочки с вином.

— Отлично. И еще тот горошек, который ты так замечательно готовишь, Марта. Как он называется?

— Вителлий. К нему подается соус из анчоусов.

— Вот-вот! И побольше доброго вина.

— Постараюсь, чтобы вы остались довольны моей стряпней, госпожа.

Сказать по правде, верховая прогулка получилась на славу. Гальба любезно показал ей, как лучше управлять немного диковатым кавалерийским скакуном, чтобы можно было расслабиться в седле, всецело отдавшись скачке. Убедившись, что у нее неплохо получается, они помчались во весь опор: он — на своем огромном черном жеребце Империуме, а она — на той самой белой кобыле, которую облюбовала в первый же день, увидев ее в конюшне. Теперь кобыла принадлежала ей, и Валерия назвала ее Боудиккой — в честь воинственной королевы кельтов. В этом месте Адрианов вал проходил через самую высокую вершину горного хребта, и местность между ним и земляной насыпью со рвом была холмистой и довольно неровной. Тропинка, по которой они ехали, то неожиданно ныряла в узкую расщелину, то круто карабкалась к вершине очередного холма. Гальба с Валерией бездумно отдались скачке — они вихрем неслись вперед, не оглядываясь назад и не задумываясь о том, куда приведет их тропа. Забыв обо всем, Валерия чувствовала, как мощно и ритмично двигаются под ней мышцы животного. Грохот лошадиных копыт эхом отдавался у нее в голове, заставляя сердце биться чаще. Гальба почти ничего не говорил, но при этом ни на секунду не спускал с нее глаз, заранее предупреждая обо всех опасных местах и помогая ей пробраться через густые заросли, куда без него она вряд ли осмелилась бы сунуться.

Общество этого человека льстило ей. А скачка давала восхитительное чувство свободы.

А теперь она была твердо намерена тоже, в свою очередь, сделать ему нечто приятное. Ну и заодно попытаться сгладить некоторые трения между Гальбой и собственным мужем. Так сказать, облегчить Марку жизнь. Ни для кого не было тайной, что Клодий терпеть не может Гальбу, что и сам Марк в обществе старшего трибуна тоже чувствует себя неловко, а мужская гордость мешала им обоим стать друзьями. Только женщина могла сделать так, чтобы эти трое нашли наконец общий язык. Ей уже удалось удивить Гальбу, думала Валерия. Ну так теперь она попытается извлечь из этого пользу.

Она долго лежала в ванне, мысленно прикидывая про себя, о чем им можно поговорить, пока Савия яростно терла ее губкой. Гальба был мужчиной до мозга костей, а значит, решила Валерия, собеседник из него так себе. Слишком уж он провинциален, чтобы быть интеллектуалом. Но при этом Гальба был закаленным в боях ветераном, а это значит, что ему, возможно, польстит, если она попросит его рассказать что-нибудь о тех битвах, в которых он участвовал. Чем черт не шутит — возможно, ей даже удастся уговорить его обсудить с ней кое-какие мысли насчет петрианцев, которые давно уже вертелись у нее в голове. А может, даже подсказать ему, в каких переменах нуждается форт. Да, пригласить его к ужину не просто удовольствие, воодушевилась Валерия. Это, можно сказать, ее святой долг!

— Не нравится он мне, — ворчала Савия. — Вечно грубит Клодию. Да и у вашего супруга с ним постоянно проблемы. И вот теперь нате вам, не успел Марк уехать, как он тут как тут — приглашает вас проехаться верхом!

— Гальба — обычный пограничник, — натягивая на себя тунику, пробормотала Валерия. — Не забывай, мы ведь теперь живем в его мире. И нам придется постараться понять таких людей, как Гальба.

— Нечего тут понимать. Мужчины привыкли идти на поводу у своих желаний, именно поэтому все они испытывают вожделение к женщинам. И только мы способны вбить немного здравого смысла в их глупые головы.

— Не думаю, что мой супруг привык следовать каким-то порывам.

— Зато Гальба уж точно привык. Будьте осторожны, не то он окончательно смутится и вновь спрячется в свою раковину.

— Вряд ли его смутит обычная вежливость. Право, Савия, ты невозможна — вечно делаешь из мухи слона! Не нужно все усложнять.

— Это вы все усложняете, госпожа, а вовсе не я. Он ведь убийца, не забывайте об этом!

— Он просто солдат. И подчиненный моего мужа.

— Какая же вы наивная!

— Нет. Я женщина, к тому же знатная. И я до смерти устала слушать твое брюзжание! Лучше попридержи свой язык и помоги мне надеть столу.

Одна мысль о том, чтобы в течение всего вечера выносить недовольное ворчание служанки, вывела Валерию из себя — в конце концов, она ведь уже не та девочка, которой была в Риме! Савия просто никак не может смириться, что ее воспитанница — замужняя женщина! Напустив на себя строгость, Валерия непререкаемым тоном велела ей немедленно отнести Люсинде корзинку со сладкими булочками в вине — в знак благодарности за ее гостеприимство. После чего принялась выбирать драгоценности, а потом уселась перед зеркалом немного подкраситься.

Старший трибун оказался пунктуален — он явился в двенадцатом часу, когда небо на западе окрасилось в багровый цвет. Судя по всему, Гальба тоже принял ванну, сменив доспехи на тунику ярко-синего цвета. Благоухающий свежестью, хмурый и до смешного неловкий — весьма странное сочетание, которое Валерия, однако, нашла даже трогательным: этакий неотесанный солдафон, который из кожи лезет вон, чтобы понравиться ей, истинной римлянке! И при этом такой сильный… такой мужественный! Вдобавок невооруженный.

На закуску Марта подала мидии. Поставив блюдо на стол, она замешкалась и продолжала крутиться у стола. Это продолжалось так долго, что Валерии пришлось отослать ее на кухню. Гальба, по своему обыкновению замкнутый, мало-помалу оттаял и даже позволил хозяйке втянуть себя в разговор. Какое-то время беседа вертелась вокруг лошадей, потом Валерии удалось незаметно перевести разговор на другое, и она принялась расспрашивать его, трудно ли иметь в подчинении пять сотен людей. Гальба разговорился. Дошло даже до того, что он вежливо осведомился о ее успехах в домашнем хозяйстве, о тех переменах, которые она собирается произвести в доме, поинтересовался и тем, как ее успехи в кельтском языке. Старший трибун заметил даже, что кроваво-красные фрески на стене теперь прикрыты цветастым ковром.

— Похоже, вы неравнодушны к домашнему хозяйству, трибун? — лукаво улыбнулась Валерия.

— Ну, ведь одно время этот дом был моим.

Порозовев от смущения, Валерия бросила на него извиняющийся взгляд:

— И правда! Простите! Как, должно быть, неприятно вернуться из этого чудесного дома назад в казармы!

Ничто не дрогнуло в его лице.

— Ничуть. Я тут везде как дома.

— Я намерена сделать все, чтобы этот дом стал домом и для всего гарнизона! Мы будем часто давать обеды. Мне хочется, чтобы офицеры моего мужа чувствовали себя здесь, как в родной семье.

Он скользнул по ней равнодушным взглядом.

— Как это благородно с вашей стороны!

Наконец подали ужин. Казалось, Гальбе доставляет удовольствие просто наблюдать за тем, как ест Валерия — он пожирал взглядом ее изящно очерченные губы, мелкие и белые, словно жемчужины, зубы, бездонные черные глаза. Чувствуя на себе его взгляд, Валерия откровенно наслаждалась. Выпив вина, она перестала смущаться и искренне радовалась его обществу.

— Расскажите мне, что вы теперь думаете о Британии, — попросил Гальба.

Идея неожиданно ей понравилась — Валерия чувствовала, что переходить к разговору об отношениях, которые сложились между тремя офицерами крепости, пока еще рано.

— Провинция очень красива.