Дальняя бомбардировочная... - Голованов Александр Евгеньевич. Страница 18

Как я уже говорил, младший лейтенант (ныне полковник) В. К. Гречишкин за многократное проявление мужества, отваги и подлинного героизма в боях был удостоен звания Героя Советского Союза. Судьба Мули Клебанова (так мы его звали) сложилась по-иному. Он был трижды сбит в воздушных боях, дважды пробирался в свой полк через линию фронта, продолжал летать и геройски погиб в неравном бою, атакуя противника в районе Витебска. По донесению партизан, даже немцы похоронили его с воинскими почестями, столь смел и бесстрашен был его налет.

Указами Президиума Верховного Совета Союза ССР от 11 сентября, 4 и 22 октября 1941 года была награждена первая группа летчиков нашего полка. Здесь и будущие, уже упоминавшиеся мной Герои Советского Союза, и будущие генералы А. Д. Петленко, В. П. Филиппов, В. К. Богданов, И. М. Таланин, и даже будущий ученый — младший сержант Д. И. Чхиквишвили, который стал доктором наук, а ныне является ректором Государственного университета в Тбилиси. О нем я хотел бы рассказать особо, это был наш первый стрелок-радист, получивший высшую награду Родины — орден Ленина. Довелось ему летать и со мной.

С первых же боевых вылетов Давид Чхиквишвили увидел, что защиты у него от истребителей противника маловато. Тогда он быстро смастерил себе оригинальный броневой фартук, который вращался вместе с турелью пулемета. В хвост самолета, куда приходился так называемый мертвый угол, то есть пространство, не простреливаемое своим огнем, он поставил еще один пулемет ШКАС и зарядил его трассирующими пулями. К спусковому механизму прикрепил трос и во время полета привязывал этот трос к ноге. [65] Таким образом, грудь и живот у него были защищены броней, а истребителей, заходящих в хвост самолету, он обстреливал трассирующими пулями.

В первых же вылетах его «рационализация» себя оправдала. После воздушного боя в броневом фартуке оказалось семь следов от пуль, а сам Чхиквишвили отделался ранением в ногу, но продолжал летать. Установка же пулемета в хвосте дала возможность обстреливать истребителей противника, когда из башни стрелять было нельзя. Спасаясь от огня хвостового пулемета, истребитель противника, как правило, выходил вверх, невольно подставлял свое брюхо под основной огонь, и здесь-то Давид его сбивал. Так он сбил семь фашистских истребителей.

Но мы забежали вперед. Вернемся на полевой аэродром Ельня, куда перебазировался полк из Смоленска.

Через несколько дней к нам прилетело первое звено истребителей типа МиГ.

Настроение у людей поднялось, но вскоре эти машины были разбиты на своем аэродроме, при посадках. Аэродром оказался мал для таких типов самолетов. Летчики, как говорится, слава Богу, остались живы.

Мы получили приказ перебазироваться сначала в Брянск, потом в Орел, затем в Мценск. Направленная нам эскадрилья истребителей перелетала частями. Три самолета, как я уже сказал, оказались разбитыми, а остальные, видимо из-за наших частых перебазирований, нас не нашли. На этом совместная работа с истребителями и закончилась. Данные нашей разведки были печальные, но, хотя наши войска уже оставили Смоленск, связь со штабом фронта постепенно восстанавливалась, и мы могли передавать добываемые нами сведения о противнике не только в Москву, а и фронту.

Неожиданно для всех в полку появился следователь военной прокуратуры и стал выяснять причины самоубийства начальника связи полка Печникова. Запросил письменные объяснения обстоятельств происшествия, а также причин, почему тот был захоронен без санкции судебных органов, потребовал акт захоронения. Ничего этого, конечно, у нас не было. Следователь поставил под сомнение факт самоубийства и потребовал доставить его к месту происшествия. Зная, что Смоленск занят немцами, и полагая, что об этом известно всем, я спросил следователя, откуда он явился: уж не с неба ли к нам упал? Не поняв сарказма в вопросе, тот с ударением подчеркнул, что прибыл из Москвы.

Нашему удивлению не было предела. Хотя мы по существующему на сей счет положению и донесли о ЧП, но никогда не думали, что сейчас, во время невиданной доселе войны, когда каждый день гибла масса людей, Москва, а точнее, некоторые следственные органы в столице еще не представляют, что происходит, и до сих пор действуют по установившемуся до войны порядку. [66]

Мои объяснения могли лишь усилить подозрения следователя. Немного подумав, я вызвал свой экипаж и сказал:

— Подготовьте самолет, подгоните получше товарищу следователю парашют. Ночью вылетайте в Смоленск, сбросьте его над аэродромом, а сами возвращайтесь.

— Ясно, — ответил летчик Вагапов. — Разрешите идти?

— Идите.

Экипаж вышел.

Все это произошло буквально в течение какой-то минуты. Удивившийся следователь возмущенно спросил меня, почему его хотят выбрасывать на парашюте и почему я, командир полка, допускаю неуместные шутки.

Я спокойно ответил, что Смоленск занят немцами и я не собираюсь отправлять к ним своих людей, за которых несу прямую ответственность. Если же он считает обязательным для себя побывать на «месте происшествия», то я не вижу никакого другого способа доставить его туда. Изумление на лице следователя говорило само за себя.

Не задавая никаких вопросов, он распрощался. Больше ни видеть его, ни слышать о нем мне не довелось.

Между тем события на фронте приобретали все более и более зловещий характер. Гитлеровцы стремились до наступления зимы любой ценой закончить войну захватом Москвы, Ленинграда и Донбасса. Немецкое командование нацеливало острие своего главного удара на столицу нашей Родины. По всему чувствовалось: впереди — ожесточенные бои, в которых дальнебомбардировочной авиации предстоит сыграть не последнюю роль.

Власть командира

В десятых числах августа меня неожиданно вызвали в Москву, в штаб ВВС. Вечером была объявлена воздушная тревога. Впервые я наблюдал из окон далекие всполохи взрывавшихся немецких бомб и море огня в небе от прожекторов и зенитной артиллерии. Имея уже некоторый опыт, я определил, что бомбят где-то на окраине города. Близких разрывов не было.

Вскоре меня позвали в наспех оборудованное под домом бомбоубежище, где я познакомился с генералом И. Ф. Петровым [41], первым заместителем командующего ВВС. По его вопросу: «Зачем вы прибыли?» — понял, что и он не в курсе дела.

— Я полагал от вас узнать причину моего вызова, — ответил я.

— Тогда ждите командующего, — сказал Петров.

Постепенно завязался разговор о боевой деятельности нашего полка. Я был приятно удивлен широкими инженерными познаниями этого генерала и лишь впоследствии узнал, что он имеет специальное высшее образование. [67]

Разговор был прерван телефонным звонком, и я вскоре оказался у Сталина.

Поздоровавшись и не задавая вопросов, Верховный сказал:

— Вот что: есть у нас дивизия, которая летает на Берлин. Командует этой дивизией Водопьянов [42]; что-то у него не ладится. Мы решили назначить вас на эту дивизию. Быстрее вступайте в командование. До свидания.

Тон Сталина, хотя и совершенно спокойный, не допускал никаких вопросов. Я вышел. Что мне делать? О дивизии Водопьянова я услышал впервые. Кто там летает, что там за самолеты, что за люди? Указание Сталина — это приказ, подлежащий немедленному, безоговорочному исполнению, а как мне его выполнить? Ехать сейчас в дивизию? Но мне даже не было известно, где она дислоцируется. Подумав немного, решил опять ехать в штаб ВВС к генералу И. Ф. Петрову и выяснить там обстановку. Явившись в штаб, доложил генералу о полученном только что распоряжении, спросил, что делать. Тот ответил, что, конечно, нужно выполнять приказ, но стоит дождаться генерала П. Ф. Жигарева — командующего ВВС.

Вскоре прибыл командующий и сообщил, что я назначен на 81-ю дивизию, что он приказал меня вызвать, но за делами об этом забыл. Спросил, о чем говорил со мной Сталин: узнав, что Верховный объявил мне решение и я ушел от него, не задав никаких вопросов, остался доволен.