Пикник на Аппалачской тропе - Зотиков Игорь Алексеевич. Страница 41

Я тоже завелся, рассказал о том, что чувствовал во время войны Китая с Вьетнамом. Как вокруг был заговор молчания, ни разговоров, ни дискуссий. Майк считает, что это потому, что всем безразлично, что делается за пределами США.

Однажды Синг пригласила меня в кино, в клуб знаменитого Дартмутского колледжа, который тоже находился в Хановере и частью которого является медицинская школа, где занималась Синг.

Как преображается представление о всей нации в глазах мужчины, когда он идет в кино с девушкой, принадлежащей этой нации. Она щебечет и смеется, а кисти рук ее такие маленькие и аккуратненькие, а пальчики тоненькие. Я достал книжки про Китай, про южную часть его, про которую я узнал от Синг только одно: там много всякой вкусной рыбы.

Началось все с того, что каждое угощение в доме Синг на две трети состояло из морской пищи: морских гребешков и устриц, креветок и осьминогов и конечно же рыбы — сазана и карпа.

— У нас в Китае все едят рыбу. У побережья моря — морскую пищу, а в глубине страны — сазана, карпа.

И я представил себе Китай глазами Синг: страну, состоящую из тихих рек и прудов, до краев заполненных сазанами и карпами. Надо сказать, что информация Синг была не из первых рук. Синг родилась уже на Тайване, и континентальный Китай представлялся ей по рассказам ее отца — солдата армии Чан-Кайши, бежавшего со своим генералиссимусом на Формозу, как здесь называют Тайвань.

А готовила Синг прекрасно. Она учила своих европейских гостей есть сырую рыбу, показывала, какая она вкусная, если ее настрогать тонкими ломтиками и каждый ломтик макать в острый соевый соус. Здесь я узнал, что, когда варишь суп из овощей, главное — оставить эти овощи полусырыми. А мясо… Оказывается, любое мясо можно поджарить за одну-две минуты, и оно будет совсем мягким и сочным. Для этого надо только мелко порезать его так, как режут у нас мясо для азу, и потом эти кусочки, прежде чем бросить на сковородку, надо обвалять в муке. Удивительно — Синг бросала кусочки на сковороду с закипающим маслом. Секунд тридцать — минута нужна была, чтобы масло пропитало нижнюю часть мучной оболочки каждого кусочка. И все. Широкой лопаточкой Синг переворачивала весь слой мяса так, чтобы верхняя, еще белая мучная поверхность его оказалась в масле на сковороде. Еще минута, за которую Синг успевала посыпать мясо перцем и какими-то другими душистыми снадобьями, и блюдо готово. Правда, Синг, прежде чем снять кусочки со сковороды, любила полить их вином. Для этих целей лучше всего подходило шерри. Только это вино не забивает вкуса и запаха основных натуральных компонентов блюда (шерри соответствует нашему хересу).

Но изучить книги о Китае я не успел. Когда мы второй раз пришли с Синг в кино, то у входа нас встретили стоящие рядком пять или шесть ее товарищей, таких же круглолицых и с таким же узким разрезом глаз. Но, в отличие от лица Синг, которое излучало нежность, все они были воплощением жестокости, решимости… Неулыбающиеся глаза из-за узких прищуров проводили нас до входа в зрительный зал.

В этот вечер после кино Синг была такой рассеянной. Она даже ни разу не спросила меня: «Ну почему, почему все-таки вы, русские, не любите нас?»

На другое утро ее не оказалось на дороге возле двухэтажного домика. Вечером я позвонил ей узнать, что случилось. Спросил также, в котором часу ей надо завтра в свой колледж и не желает ли она, чтобы ее подвез туда один русский. И Синг ответила необычно серьезно, что нет, не желает. Что уже пришла весна, и можно ездить на велосипеде, и теперь она будет добираться на работу сама.

— Это ведь, Игор, и для здоровья лучше, не правда ли, — зазвенел в трубке вдруг, как раньше, звоночек ее смеха.

Потом я еще не раз встречал Синг. В своей длинной темной курточке, перетянутой в талии ярко-алой лентой с развевающимися концами, чтобы быть заметной на шоссе, она обычно мчалась на своем спортивном велосипеде. Я медленно, осторожно обгонял ее на своем «шевроле». Мгновенный несильный удар по рычагу сигнала привлекал ее внимание. Она весело махала мне рукой. «Привет, привет!»

Я так же весело махал в ответ и мчался дальше. Больше я не подвозил Синг в ее госпиталь.

Дорога ведет в Буффало

Открытие ледового комплекса. Встреча с венгром, побывавшим в русском плену. «Конечно, молодость была виновата». Посещение доктора Маевского. Заметки о новых поселенцах лесов Нью-Гемпшира. «Русские камины». Бостон и посещение музея. Что такое «Файлинс Бейсмент». «Спите спокойно, сэр!» Въезд в Буффало. Встреча в Буффало. Встреча с профессором Лангвеем. «Если где-то кто-то, сделав ничего…» Семья Лангвея. Мальчики с Ниагарских водопадов.

Уже восемьдесят дней, восемьдесят вечеров и восемьдесят ночей я живу в этой до сих пор для меня странной, удивительной стране. И каждый день, вечер, ночь — пока еще разные.

Сейчас десять часов вечера, суббота. Это поздно и в то же время рано для меня, потому что вчера я приехал домой в три часа ночи. В моем институте была всеобщая гулянка по случаю открытия самого крупного в мире лабораторного комплекса по испытаниям новых ледоколов, кораблей, буровых вышек в условиях, когда море покрыто льдом. Огромные холодильные камеры замораживают целые поля льда, который потом лебедками тянут на испытываемое сооружение.

Жаль, что от Советского Союза был только я. «Мы», то есть руководство КРРЕЛ, отсюда послали приглашение в Москву и Ленинград, но, пока там перебирали бумажки, соображая, кого посылать, все уже кончилось. Вчера священник окропил водой цементный пол главного зала и разрезал торт с надписью «Счастливый день рождения — ледовый комплекс». Был митинг — как все митинги. Ораторы — седые полковники в странной полувоенной-полумальчишеской одежде с кучей нарукавных нашивок выше локтей, — говорили длинные речи. Приглашенный сенатор то ли забыл, то ли перепутал и сначала понес о чем-то, не имеющем к нам отношения, и только потом исправился. Ну, а конец тоже был обычный — гулянка друзей в доме у главного строителя этого комплекса — Гени Франкенштейна, с которым мы подружились еще во время зимовки в шестьдесят пятом году.

Прошло время, когда вся Америка всколыхнулась в надежде на войну Китая и СССР. Сейчас все успокоились и стараются не вспоминать об этом. Это привычно для США: поменьше вспоминать об ошибках.

Время бежит быстро, и возможно, что я здесь задержусь на пару месяцев, так как мои давно ожидаемые керны со дна моря Росса наконец-то прибыли в США.

С этими образцами тоже история, как в детективном романе: около четырех тонн керна американцы отправили в главное хранилище университета штата Нью-Йорк в Буффало (рядом с Ниагарским водопадом). Но теперь оказалось, что начальник этого хранилища — профессор Лангвей — поссорился с нашим институтом и не хочет отдавать сюда керн, не хочет, чтобы его изучали именно здесь. А мне он нужен там, где я работаю. Отсюда я надеюсь повезти часть его домой, в Москву (не знаю пока, как мне это удастся!).

И вот теперь, когда ясно — Лангвей нам керна не пришлет, я, Тони Гау и Андрей Ассмус решили, что я поеду в Буффало сам на грузовике с ящиками, полными сухого льда, заберу часть керна и привезу его обратно. В связи с тем, что это ведь я сам достал его чуть ли не со дна моря, вряд ли кто помешает мне взять его.

Но ведь организация, где я работаю сейчас, принадлежит армии США, и поэтому все грузовики здесь — зеленые, с белыми звездами по бокам и соответствующими надписями. Управлять ими можно, только имея специальные, военные права. И вот вчера вызывают меня в «секюрити офис» — что-то вроде службы безопасности — и говорят: иди получать права на вождение армейских машин.

Ребята здесь смеются: «Игор, ты будешь первый русский, который будет в одиночку гнать грузовик с надписью „Армия США“ по Америке, чтобы отнять у строптивого университета куски льда, которые безуспешно пыталось получить такое, казалось бы, сильное ведомство». Больше всего удивляет, что жизненные коллизии и реакция на них тут и дома одинаковы, хотя есть и некоторые различия. Например, несмотря на то что моя жизнь внешне выглядит очень веселой — по крайней мере, два-три раза в неделю какая-нибудь «парти», то есть вечеринка, — но настоящих, глубоких чувств дружбы эти вечеринки не приносят. Слой дружбы, если можно так выразиться, очень тонок. В течение одного-двух вечеров протыкаешь его насквозь. Как правило, гораздо более интересные разговоры у меня получаются с женщинами, особенно если они красивы и молоды. Но незамужних женщин на таких вечеринках не бывает. Это потому, что уровень тех, кого приглашают на эти вечеринки, довольно высокий, и его в этой стране занимают только мужчины, которые приглашают лишь своих жен. В то же время встречи происходят самые невероятные.