Привет из ада - Сафронов Виктор Викторович. Страница 5

— Давай, Настена, станцуй дорогому гостю, — потребовал лежащий у окна расписанный наколками жилец камеры.

Из-под шконки выбрался довольно испуганный паренек и стал жалко и смешно, крутя задницей исполнять какие-то движения… Алексей заметил, что трусы у танцора внизу были разрезаны, получалось что-то на манер мини-юбки… Танцор в гнетущей тишине продолжал делать несуразные движения, приседая и вертя задницей в чем, видимо и был основной смысл танца.

Амбал лежащий у окна стал в так движениям хлопать в ладоши. Веселье раззадорило его. Он вдруг резко перестал хлопать и как-то несуразно поперхнувшись гукнул:

"Ох, хорошо девка танцуешь, давай, вместе с новым петушком исполни что-нибудь душевное…"

Дальше он развить свою мысль не успел, так как вновь лязгнули двери камеры.

Вертухаи буквально на руках внесли новенького кандидата на перевоспитание. Положили у двери и, заскрипев запорами, захлопнули за собой дверь.

ГЛАВА 6 РЫСАК

Почему в подобных повествованиях в комнату постоянно заходит трое, а за столом с богатой выпивкой, сидит точно такое же количество наших соплеменников? Так никто и не выяснил. Где здесь хоть какая-то связь с необходимостью и есть ли она вообще?

Иностранные разведки мучимые этой неразрешимой задачей и шпионов присылали, и зонды в атмосферу засылали. Результат — нулевой, если таковым можно считать провал агентов.

Мы тоже в стороне не стояли, диссертации, посвященные этому насущному вопросу, защищали. Но не продвинулись ни на шаг. Результат прежний — полное не понимание сущности вопроса и дальнейшая путаница. Даже в суровые мгновения карибского кризиса, когда хваленый Джеймс Бонд, получал "Из России — с любовью" по своей шпионкой морде, и-то было непонятно.

В те далекие времена, когда за окном Лубянкой площади, во всю бушевали метели холодной войны, международные эксперты выдвинули версию, якобы, совершать все действия втроем, это одна из характерных черт славянской неразгаданной души и одновременно правило оперативной работы, т. е. каждый следит за каждым и после перепроверяет работу другого. Наши специалисты, только посмеялись над этим надуманными выводами и затребовали дополнительные секретные деньги, для сокрытия тайны от супостата.

Но это теория.

На практике, в больничное помещение, где на полу лежал изуродованный Рысак по прежнему зашли трое.

Были они довольно безлики, одинаково одеты и выделялись однотипными лицами. Если бы не проведенная ранее операция по разделению этих сиамских близнецов, можно было подумать, что они срослись между собой… Некий налет унылой серости, ярко демонстрировал их ведомственную принадлежность.

С недовольством посмотрев на избитого, вывернутого наручниками Рысака их главный строго поинтересовался:

— Когда вы уже научитесь тихо и спокойно работать? Устроили здесь базарный балаган. Собрали под окнами половину микрорайона… Очень, непрофессионально… Хорошо, что еще пальбу не открыли. Просишь, вас просишь… — он безнадежно махнул рукой, как бы подводя черту под сказанным. — Вы, все оформили?

Последний вопрос относился к главному оперу, которого называли подполковник.

— Более-менее, — зло ответил тот. Ему, что вполне понятно, было неприятно, когда его отчитывали в присутствии подчиненных.

Однако прибывшие никак не отреагировали на внутренние переживания милицейского чиновника. Было видно, что такие мелочи их совершенно не интересуют. Со стороны даже могло показаться, что они умышленно обостряют обстановку. Как бы пытаясь тем самым, отвлечь от себя внимание.

— Мы его у вас забираем, — безликий штатский, не глядя, протянул несколько скрепленных листков бумаги. — Вот постановление о передаче этого дела вместе с задержанным в наше ведомство. Снимите с него наручники и дайте умыться.

— А если он после этого вытрет все улики и нашему эксперту ничего не удастся найти, что тогда? — явно не желая сдаваться, зло спросил подполковник. Хотя и сам не понимал, что несёт полную ахинею, какие улики их эксперт может найти в больничном коридоре и на балконе?

— Об этом мы у него сами спросим? — пришедший подошел к лежащему на залитом кровью кафеле Рысаку. Присел перед ним на корточки. И не боясь испачкать кровью руки, взял его подбородок и резко приподнял, так что хрустнули шейные позвонки, лениво спросил. — Скажи-ка, Колюнька, ведь ты не будешь затирать улики, а то уголовный розыск очень волнуется? Ну, как? Не будешь?

Полусидящий, полулежащий Николай, только и смог прохрипеть: "Пусти, начальник, шею сломаешь. Не буду я тебе отчетность портить".

Удовлетворенный таким ответом тот поднялся. Как что-то совсем привычное вытер руки о протянутый его молчаливым спутником платок. И обращаясь в пространство, но больше к подполковнику, угрожающим тоном произнес:

— Снимите с него наручники. Приведите его в порядок, и найдите ему какие-нибудь брюки. — После этого он опять присел перед ним на корточки и стал в упор разглядывать. — Так, кровотечение вроде прекратилось. Эко они тебя, шустрилу, разукрасили. А потом еще удивляются и даже обижаются, почему их так не любят?

Николай только и смог промычать, пытаясь размять затекшие руки и ноги: "Откуда мое имя знаешь, начальник?"

На что тот, с беспокойством рассматривая его нос, спокойно произнес: "Всему свое время".

Нашли ему в больнице чье-то старое спортивное трико. Обработали синяки и ссадины. Для чего-то перевязали голову. И повели такого красивого на выход. Но не через технический вход-выход там, где паркуются машины и снуют взад-вперед юркие носилки на колесиках, а через центральный, где в это время, как обычно собралась толпа больничных посетителей и просто праздного люда.

Собравшуюся публику привлекло большое количество милицейских машин. В толпе уже живописно рассказывали про то, как один парень не выдержав милицейских пыток, выпрыгнул с крыши больницы. Должен был разбиться, но успел зацепиться за какой-то кабель и, совершив серию кульбитов и двойное сальто, ушел было от погони, но пуля настигла беглеца…

Свистящим шепотом, дико вращая глазами, свидетели, которые все это видели своими глазами, рассказывали как он голыми руками, задавил сначала двух, а к моменту вывода Рысака из больничного корпуса, уже шестерых ментов. При сообщении каждой новой подробности, толпа одобрительно гудела.

— Бля, буду, — горячился расхристанный дядька в выцветшей ковбойке и пилотке из газеты. — Видать, эти гандоны, в десятером на него навалились, а он их, как щенков разбросал. Ты представляешь, он в него из ливольверта шмальнул, а пацан, видать, из стали, не меньше. От него пули отскакивают. Но, видать, гниды изловчились и подстрелили его в грудь. Кровь хлещет, а ему, видать, хоть бы что. Дай, что ли сигарету, а то, видать, успокоиться никак не могу.

Он еще мог долго и живописно, "видать", рассказывать о подвигах юного борца с режимом, если бы двое парней, звякнув сеткой вина, не отвлекли его внимание и не увлекли отливать пули под грибки, за территорию больницы, подальше от посторонних. Но отойти они не успели.

Как раз в этот момент, по толпе пронесся шорох: "Ведут, ведут". И точно, перебинтованного Рысака в сопровождении большого количества, заметных для публики оперов и неприметных населению, бойцов невидимого фронта, достаточно демонстративно под руки, вели через гудящую, взбудораженную рассказами толпу.

Для придания всему этому мероприятию большей солидности, на него вновь одели наручники, и с двух сторон пристегнули оперативников уголовного розыска.

Справа от Рысака, трусливо втянув голову в плечи, шел тот неприятный тип, который прижигал окурком, разбитые губы скованному наручниками Рысаку. Было видно, как он напуган, как крупные капли пота выступили на его лоснящимся от сала лице. И какое облегчение наступило для него, когда Рысака, предварительно отстегнув наручники, посадили в приметную канареечной раскраски машину.