Вторжение в рай - Ратерфорд Алекс. Страница 16

— Забери свои пожитки… и вот это.

Бабур протянул набитый серебряными монетами кошель из верблюжьей кожи ошеломленному крестьянину, который не сразу сообразил, что к чему. Когда тот все же принял подаяние, молодой эмир повернулся, собираясь сесть в седло, но тут облагодетельствованный им бедняк прокашлялся и нерешительно заговорил:

— Повелитель…

— Ну, что еще?

Бабур устал, и все вокруг его раздражало — включая этого тощего, никчемного поселянина. Конечно, он ни в чем случившемся виноват не был, но нет бы ему и его соседям, выказать себя настоящими мужчинами и дать отпор грабителям, когда они только сунулись в поселок…

Впрочем, от этой мысли Бабур тут же отмахнулся. Это ведь работяга, а не воин: ладно и то, что у него хватило отваги явиться в лагерь в поисках справедливости.

— Повелитель… есть нечто, что тебе нужно знать… я видел это собственными глазами три ночи назад, в полнолуние.

— Что такое… говори.

— Я видел людей, наверное, шпионов, покидавших город. Случайно их заметил, пас овец в рощице, и они меня не видели. А несколько часов спустя я видел, как они вернулись. Там есть тайный ход, ведущий в Самарканд, — рядом с воротами Игольщиков. Я могу показать это место, повелитель.

Сердце Бабура подскочило.

— Если говоришь правду, тебя ждет куда более щедрая награда, чем этот жалкий мешочек серебра, — я отсыплю тебе столько золота, сколько весишь ты сам.

— Повелитель, но это безумие…

— Может быть.

Бабур едва справлялся с переполнявшим его возбуждением. Возможно, уже через несколько часов он будет в Самарканде.

— По крайней мере, позволь мне пойти с тобой.

— Нет, Вазир-хан. Кто, скажи на милость, обратит внимание на оборванного мальчишку? А ты человек заметный, да и в Самарканде есть люди, которые тебя знают. Мне безопаснее пойти одному.

В кои-то веки Вазир-хан растерялся: даже пересекавший его лицо шрам казался глубже, чем обычно.

— Но ты ведь правитель, — упрямо проворчал он. — Что будет с Ферганой, если ты не вернешься?

— Я вернусь. И разговор окончен — я отправляюсь.

Бабур взобрался на специально подобранную, крепкую, коренастую лошаденку и, не оглянувшись, ускакал в ночь.

Прошлой ночью он, Вазир-хан и крестьянин уже проехали на запад вдоль серебрившегося в лунном свете потока, и каждая пядь этого пути отпечатывалась клеймом в его мозгу. Он пересекал луг Хан-Юрти, где, как часто рассказывал ему отец, Тимур некогда разбивал летние шатры удовольствий, чтобы, лежа под шелковым балдахином, прислушиваться к журчанию воды, такой чистой и прохладной, словно она протекала по райским кущам. Сейчас же юноше казалось, что в шелесте потока звучит голос самого великого предка: «Вперед! Дерзай и не останавливайся ни перед чем!»

Через час езды река разветвилась, и Бабур двинулся вдоль левого рукава, который, как он знал, протекал в полумиле от Бирюзовых ворот. Ему следовало соблюдать осторожность: зоркие глаза дозорных, со стен и башен, могли отметить и одинокого всадника, оказавшегося слишком близко от города. Приходилось держаться по ту сторону потока, где можно было прятаться среди тянувшихся вдоль берега ив, и передвигаться незаметно, словно призрак.

Конечно, по большому счету Вазир-хан говорил чистую правду: это было безумием. Если Бабуру было угодно выведать, где в городе слабые места, и узнать, каково после долгих месяцев осады настроение жителей, ему следовало послать через этот подземный ход шпионов, а не соваться туда самому, да еще в одиночку. Но с того самого момента, как крестьянин в порыве благодарности открыл ему эту тайну, он чувствовал направлявшую его вперед, и только вперед, руку самого Провидения.

Небо над плакучими ивами было безоблачным и чистым.

По ту сторону русла ему были видны смутные очертания города. Еще несколько минут, и из тьмы, словно дракон, выступят Бирюзовые ворота. «В один прекрасный день, и скоро, — обещал себе Бабур, — я въеду в эти ворота во главе своих людей, а не стану пробираться в город ночью, подземным лазом, как вор».

Маленький зверек, мышь, а может, речная крыса, метнулась из-под копыт, и лошадь с перепугу заржала. Бабур соскользнул с нее и погладил рукой мохнатую гриву: дальше было предпочтительнее идти пешком. Бабур снял с лошадки узду и толстое, сложенное одеяло, заменившее седло, и отпустил животное, чтобы оно, как они договорились с Вазир-ханом, само вернулось в лагерь. А завтра, в то же самое время, Вазир-хан будет ждать его на этом месте, под ивами, со свежей лошадью.

Осторожно преодолев во тьме еще полмили в южном направлении, он увидел наконец красные огни факелов, горевших по обе стороны от ворот Игольщиков. Высокие и узкие, то были едва ли не самые скромные из шести ворот Самарканда и в мирное время служили лишь для прохода окрестных крестьян и мелких торговцев. Тимур сквозь них почти не проезжал: для этого служили могучие Железные ворота и красочные, выложенные синей плиткой, Бирюзовые, где в комнатах над арками дежурили музыканты, чтобы при каждом появлении правителя возвестить об этом боем барабанов и хриплым ревом труб.

Пришло время переправляться через поток, в этом месте довольно глубокий: когда Бабур вошел в быструю воду, она поднялась ему почти до плеч, а посередине русла он вдобавок поскользнулся на донном камне, потерял опору, вода накрыла его с головой, а течение подхватило и понесло. Однако он, высунув руку из воды, сумел отчаянным рывком дотянуться до нависавшей ивовой ветки, второй рукой ухватился за другой сук и, используя силу обеих рук, подтянулся и выбрался на берег.

Тяжело дыша и отплевываясь, Бабур убрал с глаз мокрые волосы и огляделся. По крайней мере, перебраться через поток ему удалось. Пальцы его непроизвольно потянулись к висевшему на шее, на кожаном шнурке, кольцу Тимура, и, когда нащупали тяжелый, плотный металл, он издал облегченный вздох.

Дрожа, Бабур припал к земле и прислушался. Вокруг царила тишина: не было слышно даже случайного хруста сучка или мягкого хлопанья крыльев летучей мыши. Юноша присмотрелся к смутным очертаниям ворот Игольщиков и пополз вперед, к низкой, наполовину обвалившейся ограде старого сада, где среди гранатовых деревьев и находился заваленный грудой мертвых ветвей лаз тайного хода.

Прошлой ночью никакого караула здесь не было, и Бабур молился о том, чтобы так же было и сегодня. Как и о том, чтобы никто не встретился ему в тоннеле. Чтобы свести такую возможность к минимуму, он должен был действовать быстро, но крайне осторожно. Подавляя стремление поскорее забраться в лаз, он заставил себя спрятаться в дупле огромного старого дерева и замереть, присматриваясь и прислушиваясь.

«Твое имя значит «тигр», — сказал себе юноша, — так и будь сегодня тигром. Стерегись открытых пространств, держись теней и обуздывай свое нетерпение».

По прошествии некоторого времени мимо пробежал лисенок, повертел носом, видимо уловив запах Бабура, но засеменил дальше. Судя по беззаботности зверька, других людей поблизости не было, и юноша покинул свое укрытие. Его промокшая насквозь грубая холщовая рубаха, поверх которой была натянута овчинная безрукавка, обычная одежда бедных земледельцев, липла к телу и холодила кожу, и, чтобы согреться, он принялся энергично растираться руками.

Наконец, с бьющимся сердцем, Бабур приблизился к лазу, раздвинул ветви, заполз на животе в отверстие, снова завалил лаз позади себя ветками и, вытянув перед собой руки, нащупал деревянную крышку люка. Вот оно! Когда он ухватился за дверь, какое-то насекомое, может, муравей или уховертка, пробежало по пальцам. Бабур осторожно открыл люк и забрался в узкий проход с выложенными кирпичами стенками и деревянными скобами. Зацепившись за пару из них ногами, он нагнулся и закрыл за собой люк.

Теперь юноша находился в промозглой, холодной тьме. Ноздри заполнил противный, землистый запах, как будто запах старой могилы. Что вполне могло соответствовать действительности. Самарканд имел славную, но жестокую и кровавую историю, и кто знает, какая участь постигла тех, кто прорыл этот подземный ход?