Ведун Сар - Шведов Сергей Владимирович. Страница 10

Дидий покинул императорский дворец на подрагивающих ногах. Мыслей в голове не было, зато в обширном чреве квакала большая холодная лягушка, заходившаяся от горечи и ненависти к расторопному Эмилию.

– Вы мне скажите, патрикии, где и когда он успел договориться с императором Львом? И почему Маркелл вдруг расщедрился, выделив Риму два миллиона денариев?

Увы, вопрос Дидия повис в морозном римском воздухе. Эгидия и Ореста сейчас волновали совсем другие проблемы, тем не менее патрикии охотно откликнулись на зов сиятельного Афрания, предложившего обсудить создавшееся положение. За два месяца, которые послы провели вдали от родного города, в Риме многое, надо полагать, изменилось. А кто лучше сиятельного Афрания знал истинное состояние дел в империи – разве что божественный Авит.

Префект Рима за короткое время сумел поправить свои пошатнувшиеся дела, а потому принял гостей с достоинством истинного римского патрикия. Его дворец, разоренный вандалами, был приведен в относительный порядок. Где Афраний добыл денег на новую мебель, патрикии спрашивать не стали, зато дружно выразили восхищение изысканными закусками, выставленными хозяином на стол.

– Князь Меровой умер, – порадовал гостей хорошей вестью Афраний. – Правда, Майорину не удалось воспользоваться ситуацией. Паризий так и остался в руках франков. Сын Меровоя княжич Ладо отбросил римские легионы к реке Роне. Счастье еще, что нам удалось удержать Орлеан.

– Теперь понятно, почему так расстроен божественный Авит, – криво усмехнулся Эгидий. – Майорин не сумел одолеть Ладорекса, а расхлебывать кашу, заваренную им, придется нам с тобой, светлейший Орест.

Сын магистра Литория, пожалуй, более всех пострадал от коварства Эмилия – обещанная ему императором должность комита агентов грозила уплыть в чужие руки. Более того, божественный Авит недвусмысленно дал понять, что подвергнет Ореста опале, если тот допустит еще один крупный промах. Положим, Орест человек не бедный и мог бы спокойно дожить до старости частным лицом, однако бывший секретарь кагана Аттилы был слишком честолюбив, чтобы согласиться со столь жалкой участью.

– Не понимаю, – задумчиво проговорил Орест, – зачем Ратмиру понадобилось устранять Прокопия? И чем, скажите на милость, угодил ему Лев Маркелл?

– Маркелл – ставленник варваров, – напомнил Дидий.

– И что с того? – пожал плечами Орест. – Божественный Лев уже дал согласие божественному Авиту на ведение войны с вандалами.

– Но, быть может, он сделал это втайне от своих сторонников.

– В таком случае мы напрасно обвиняем Эмилия в измене, – сделал вывод Орест. – Если бы он действовал по сговору с Туррибием и Ратмиром, то наверняка не стал бы просить у Льва Маркелла поддержки в войне с вандалами.

– Ты хочешь сказать, патрикий, что Ратмир ничего не знает о союзе Авита и Льва? – насторожился Эгидий.

– Скорее всего, да, – кивнул головой Орест. – Конечно, Эмилий многим обязан Туррибию, но ведь свои долги он оплатил. Расторопный агент вандалов буквально заставил патрикия жениться на Климентине. Но вряд ли этот брак Эмилию по душе. А теперь, заслужив расположение императора и став магистром двора, Эмилий вполне способен поставить на место старого Туррибия, если тот вздумает на него давить.

Дидий с Афранием переглянулись. Орест рассуждал вполне здраво. Будет большой потерей для Великого Рима, если этот сильный и бесспорно умный человек не займет подобающее ему место в свите императора. В конце концов, в империи осталось не так уж много умных людей, чтобы разбрасываться ими налево и направо.

– Надо внедрить в окружение Эмилия и Климентины своего человека, – подсказал Дидий префекту. – Лучше всего женщину.

– Спасибо за подсказку, комит, – самодовольно усмехнулся Афраний. – Но я уже успел это сделать.

Сиятельный Афраний, еще будучи префектом анноны, создал обширную сеть осведомителей, помогавших ему в делах отнюдь не самых благовидных. А теперь, став главой огромного города, он наверняка сумеет воспользоваться открывшимися возможностями, дабы увеличить свое влияние на дела империи.

– Мне нужен надежный человек в Паризии, – вопросительно глянул на Афрания комит Эгидий.

Префект Рима с готовностью кивнул:

– Есть у меня на примете некий Скудилон. Отец у него галл, мать римлянка. Торговец не из самых крупных, но пронырлив. Франков ненавидит, но умеет с ними ладить.

– А почему он франков ненавидит? – спросил Орест.

– Его дед владел крупным поместьем в окрестностях Паризия, но с приходом франков он свои земли утратил, оставив сына прозябать в нищете. Внуку же от былого богатства остались крохи.

– Есть у меня к тебе еще одна просьба, сиятельный Афраний, – сказал Эгидий, задумчиво поглаживая подбородок. – Найди мне княжича Сара, двоюродного брата Ладорекса.

– Сара я знаю, – удивленно глянул на комита Орест. – Зачем он тебе понадобился?

– У него больше прав на власть, чем у сына Меровоя.

Орест с сомнением покачал головой. В свое время даже кагану Аттиле не удалось вернуть Паризий под руку сыновей Кладовоя, правда, противостоял ему в том беспримерном походе даже не Меровой, а Аэций, один из самых талантливых полководцев в истории Великого Рима.

– Уж не собираешься ли ты, высокородный Эгидий, выиграть новую Каталонскую битву? – насмешливо спросил Орест.

– Я собираюсь прибрать к рукам Паризий, – спокойно отозвался сын Авита, – дабы обезопасить границы империи. А для достижения этой цели все средства хороши.

После Константинополя и Рима город Паризий показался комиту Эгидию жуткой дырой. Паризий был даже меньше Орлеана, в котором сыну божественного Авита пришлось прожить немало лет. Тем не менее этот расположенный в медвежьем углу город был когда-то форпостом на границе Римской империи, и внушительности его стен могли позавидовать не только Рим и Медиолан, но и неприступная Ровена. В Паризии проживало никак не менее двадцати тысяч жителей, и франки составляли здесь явное меньшинство, но меньшинство вооруженное. Галлам римляне запретили носить оружие еще во времена первых императоров, что во многом и предопределило судьбу этих земель. Как только Рим ослаб, воинственные варвары, населявшие соседнюю Фризию, прибрали к рукам и город, и окружающие его поместья. В сущности, для римлян Северная Галлия, заросшая лесами и славная разве что охотой, стала бы скорее обузой, чем подспорьем, но нельзя было оставлять без присмотра воинственных франков, вторгаясь в цветущие испанские провинции.

– Говорят, что Паризий отбил у римлян Гусирекс, тогда еще совсем юный княжич, и потом передал его родичу Гвидону, – поведал гостям занятную историю торговец Скудилон, в доме которого остановились знатные путешественники. Впрочем, о том, что они знатные, не ведал никто, кроме хозяина. Эгидий и Орест прибыли в город под видом галльских купцов, озабоченных только прибылью.

– Выходит, Янрекс – князь Вандалии и Ладорекс – князь Франкии от одного корня свой род ведут? – уточнил Орест.

– Выходит, так, – усмехнулся Скудилон, – чтобы им обоим пусто было.

– Не любишь ты своего князя, – усмехнулся Эгидий, обводя глазами убогую обстановку небольшого двухъярусного дома, где ему предстояло прожить несколько дней, а то и недель. Украшением этой берлоги могли считаться разве что облинявшие до неприличия гобелены на стенах да сплетенные из соломы циновки, которыми был устлан каменный пол. Едва ли не половину атриума занимал очаг, поражавший глаз не только своими размерами, но и толстым слоем сажи, покрывающим его стены. Климат в Северной Галлии был куда суровее, чем в Италии, римляне уже успели это отметить, проделав по здешним заснеженным дорогам немалый путь.

– Язычник! – процедил сквозь зубы христолюбивый Скудилон.

Дело, впрочем, было не столько в вере, сколько в жене торговца, юной особе двадцати лет. Прелестная Ириния имела неосторожность попасться на глаза князю Ладо, проезжавшему по узкой улочке Паризия со своими верными антрусами. Любвеобильный Ладорекс не мог допустить, чтобы столь прекрасные ножки пачкались в паризийских нечистотах, растекающихся прямо по мостовой. Ириния даже ахнуть не успела, как была подхвачена в седло расторопным князем. Вернули ее мужу только через две недели, до слез расстроенную происшествием, да еще вдобавок беременную. Плод страсти князя и жены торговца сейчас качался в люльке, подвешенной к несущей балке недалеко от очага, и издавал довольно громкие крики, требуя к себе повышенного внимания.