За землю отчую. - Галинский Юрий Сергеевич. Страница 10

Скрытно подойдя к Волге напротив Булгар, Боброк ночью переправил через реку передовой полк. Утром русские конники уже были под стенами города. Его правители, ханы Мамет-Салтан и Асан, спешно вывели им навстречу своих воинов. Москвичей и нижегородцев засыпали тучами черноперых ордынских стрел, но, несмотря на большие потери, они стойко держались, пока не подоспел князь Боброк с остальными полками. Федор сражался рядом с Волынцом в первых рядах русской рати, зарубил несколько ордынцев, полонил бека. Не выдержав натиска москвичей, нукеры бежали с поля сечи и укрылись' вместе со своими правителями за стенами города. После недолгой осады Мамет-Салтан и Асан сдались. Взяв с города большой выкуп, Дмитрий Михайлович Боброк оставил в нем московского наместника.

Но потом было побоище на реке Пьяне. В набег на прирубежные русские земли шел с многотысячной конной ордой оглан ^[7]Арапша. Обманутые лазутчиками, распустившими слухи, что враги находятся еще в нескольких переходах, московские воеводы и ратники беспечно расположились на берегу реки. Доспехи и оружие оставили на телегах, дозорных не выставили, часть воинов разбрелась по окрестным деревням... Внезапное нападение Арапши застало москвичей врасплох. Большинство ратников погибло или утонуло в Пьяне, других захватили в полон. Но

Федору удалось уйти — отбившись от врагов, вскочил на коня и ускакал...

Довелось свирчанину биться и на реке Воже. В той сече москвичам пришлось сражаться с отборными полчищами мурзы Бегича. Задумав устрашить и привести в покорность Москву, владыка Золотой Орды Мамай послал в набег на Русь своего лучшего полководца. Дорогу ему преградил сам великий князь Московский Дмитрий. Ордынцы переправились через Вожу и стремительным ударом прорвали ряды русских ратников, которые стояли на противоположном берегу реки. И тут они попали в ловушку! Великий князь заранее разделил свою рать на три части: центром командовал оп, справа был его брат Владимир Серпуховский, слева — Дмитрий Боброк. Атакой с трех сторон орда Бегича была смята и в панике обратилась в бегство. Во время погони, которая продолжалась до ночи, Федор был тяжело ранен вражеской стрелой. Болел он долго, но, когда пришел грозный час мамайщины, снова уже был в строю. Боброк принял храброго воина в свою дружину, поставил десятником.

Федор запомнил слова, что говорил на берегу Непрядвы Боброку-Волынцу великий князь Дмитрий в ночь перед битвой на Куликовом поле:

Ты, Дмитрий Михайлыч, с братом нашим Володимиром Серпуховским в засаде станешь. Вельми храбр он, ан и горяч не в меру. Потому ты, друг мой верный, вместе с ним засадный полк возглавишь, в час решающий на врага поднимитесь. Когда тот час грядет, тебе доверяю определить. Многоопытен ты и мудр, Дмитрий Михайлыч, мыслю, не оплошаешь. Без времени не начнешь, да и не пересидишь в засаде.

- А Боброк ему отвечал:

Не сомневайся, Дмитрий Иваныч, все гораздо исполню, честно послужу тебе и земле Русской!

Они обнялись и троекратно расцеловались. Дмитрий Михайлович, сопровождаемый дружинниками, поскакал к зеленой дубраве, где расположился засадный полк.

А ранним утром следующего дня на поле Куликовом началась лютая сеча. Над степью закружилось, повисло огромное облако пыли...

Уже пало много русских воевод и ратников, ордынцы понесли великие потери, но противники не могли сломить друг друга. Нукеры рвались к Непрядве, чтобы рассечь и окружить русские полки. Все труднее становилось отражать атаки вражеской конницы. Ей удалось вклиниться и прорвать боевые порядки ратей левой руки, которыми командовали князья Федор и Иван Белозерские. Они стали отступать. Навстречу нукерам поднялась еще не принимавшая участия в битве дружина князя Дмитрия Ольгердовича Брянского, составленная из воинов с Верхне-Окских, Черниговских и Смоленских земель. Они приняли на себя всю тяжесть вражеского удара и погибли геройской смертью; уцелели немногие, в том числе князь. Ордынцы устремились вперед.

С каждым мгновением сражение становилось все ожесточеннее, кровавые ручьи текли с Куликова поля в Непрядву, воды ее стали багрово-красными. Уже пали князья Белозерские, несколько воевод, множество дружинников и ополченцев. Сбит с коня и завален грудой тел великий князь Дмитрий. Остатки полков левой, руки русских бросились в разные стороны. Страшная угроза нависла над главными силами в центре, еще немного — и они будут окружены и разгромлены.

В зеленой дубраве, держа мечи и копья наизготове, затаился засадный полк, там был и Федор. Ему слышно, как торопит Дмитрия Михайловича Боброка князь Серпуховский, грозит, что* бросится в битву со своей дружиной, но воевода непреклонен. Вот дозорные, сидевшие на высоком дереве, донесли, что Мамай остался лишь в окружении своих телохранителей, остальные ордынцы ринулись на русские падки. Те с трудом обороняются, каждый миг могут дрогнуть и обратиться в бегство!..

Боброк кивнул Серпуховскому: пора! Владимир Андреевич Поднял меч высоко над головой, закричал на всю дубраву: «Наш час пришел! Дерзайте, други и братья!» Дмитрий Михайлович подхватил: «Вперед! Слава! Слава!» Заглушая шум лютой сечи, звучал боевой клич русских воинов: «Слава! Слава! Слава!..» Засадный полк устремился на врага...

Федор разил ордынцев ударами длинного меча. Враги набрасывались на него по двое, по трое и тут же падали с разрубленными головами. Сквирчанина ранили в ногу, но он сражался, пока битва не закончилась полным разгромом ордынцев.

С Куликова поля Федора везли в телеге — загноилось раненное ордынской саблей колено. В Коломне, через которую лежал путь победителей домой, раненых приютили сердобольные жители. Долго они лечили Федора травами и заговором и в конце концов выходили. В то время как

раз набирали в коломенский острог людей, охочих служить на порубежъе, туда подался и Федор...

В лесу уже совсем стемнело. Было тихо, лишь изредка в землянку доносились отдаленные голоса разбойников. Митрошка ничем не выказывал своего присутствия — либо задремал, либо, уставши ждать, ушел.

Разговорился я с тобой,— уже спокойнее сказал атаман.— Пора и честь знать.— Подняв с пола опушенный бобровым мехом колпак, тряхнул его о колено, надел на голову.— А теперь слушай,— продолжал он.— Решили мы с молодцами лесными покинуть места тутошние. Завтра уходим. Что с тобой делать — ума не приложу. Хотят удальцы мои расправиться с тобой — дюже насолили острожники лесному люду... А мне ты по душе пришелся, молодец. Спасу тебя. За что — пока сказывать не стану. Нашего ж ты роду-племени крестьянского, вот и идем с нами. Ежели не за себя, так за других людишек малых, неправедно обиженных, заступником станешь.

Федор оторопело замигал глазами —не сразу понял, что чернобородый разбойник предлагает.

Атаман пристально смотрел на пленника, лицо его при свете догорающей свечи казалось хищным и злым.

Чего молчишь? Сказывай: по душе аль нет такое?

Федор разозлился:

Купцов убивать до смерти зовешь, атаман?

Вишь, купца пожалел! — едко усмехнулся Гордей.— Не об том я с тобой разговор вести хотел.

Когда Гордей шел к пленнику, то надеялся выпытать что-либо о том, кто предупредил сына боярского Валуева. Однако' разговора не получилось, и теперь, поняв это, процедил сквозь зубы:

Видать, княжьи объедки по душе тебе более!

Резким движением подхватил свечу, которая тут же загасла, и направился к выходу.

«Теперь непременно со мной управятся!»—подумал пленник.

Митрошка! — громко позвал атаман. Ему никто не ответил. Гордей выругался, прикрыл скрипнувшую на ржавых петлях дверь землянки. Задвинул засов, и тут со стороны разбойного стана послышались возбужденные крики:

Гордей! Где ты?

Что там случилось? — отозвался атаман.

Ну и дела, Гордей! —крикнул кто-то в нескольких шагах от землянки.—Только прибежал из Серпухова Корень. Такое там делается — страх! В городе врагов сила несметная! Мелеха и Базыку до смерти убили, Епишка делся неведомо куды. Один Митька еле ноги унес.