Триумф Сета - Мессадье Жеральд. Страница 49

Анкесенамон решила, что она, Мутнехмет и их свита могут подождать в саду, пока приготовят их покои. Смотритель приказал принести напитки, но в наличии оказалось только пиво, которое подали в деревенских кружках из обожженной глины.

Во время правления Тутанхамона, как впрочем и во время своего царствования, Ай забросил город, созданный Эхнатоном. Он стер его из своей памяти. Все, без сомнения, у нее здесь вызывало назойливые воспоминания о том периоде, когда он был горячим защитником культа Атона и воспевал:

Привет тебе, о живой Диск, который восходит на небе! Он переполняет сердца, и всякого живущего радует сила его сияния…

Он был тем, кто чествовал царя, учредившего культ Атона:

Но когда он понял, что культ Атона рискует опрокинуть трон и разрушить царство, так же как и его планы относительно завоевания власти, он пошел на попятный. Отказался от Ахетатона.

«Странный поворот событий, — подумала Анкесенамон. — Он возвращается сюда, или, по крайней мере, его саркофаг возвращается сюда, но пустым». [15]Божественная ирония превратилась в сарказм.

Возможно, бог Атон отомстил за свое забвение? Или это совершил Амон, раздраженный несоблюдением царем одного из установленных им правил?

Наконец, слуги извлекли из кладовых ложа и кресла, необходимые для высокопоставленных гостей. В первый раз за долгие годы Анкесенамон поднялась по лестнице, ведущей на верхний этаж. Большой бассейн, где в былые времена плавали лотосы, все еще был здесь, но уже без цветов — вода высохла. Анубис подавал знак, иссушив лотосы.

Гости смогли немного отдохнуть и освежиться. Затем вместо тушеных бобов повара, не покладая рук, готовили царскую еду. Они нашли даже вино.

Солнце закатывалось в буйстве оттенков расплавленной меди. Стоя на все еще пыльной террасе, Анкесенамон всматривалась в поля, где некогда, в очень давние времена, она резвилась с Пасаром.

Она решила лечь спать в своей бывшей комнате. Там она погрузилась в сон, улыбаясь. Она нашла свое потерянное детство.

33

ВТОРЫЕ ПОХОРОНЫ ПОЧТИ НИЧЕГО

Перезахоронение останков Ая и его матери происходило сумбурно. Что-либо хуже этого трудно было представить.

Состарившийся верховный жрец Атона Панезий, которого вывели накануне из оцепенения, чтобы провести нечто вроде церемонии в храме Атона, а затем в некрополе, казался слабоумным. Очевидно, он ничего не понял из того, что говорил ему смотритель. То, что могила Ая была осквернена, что его саркофаги разрушены, что нельзя больше поддерживать гробницу в месте захоронения царей Маат в должном состоянии… все это было для него непостижимым. Перезахоронение ему казалось очень важным событием.

Однако он отнюдь не был старцем — он просто прекратил интересоваться миром и достиг такого состояния, когда человек, уже неспособный поддерживать ясность своего ума, минерализуется и кристаллизируется. Как и царь, его господин, он отказался со времени смерти последнего видеть то, на что смотрел. Осквернение могилы Ая повергло его в ужас, вернуло в этот мир.

Он пригласил двух бывших жрецов, которых долгое отсутствие доходов заставило трудиться на полях. Накануне перезахоронения эти трое создали видимость церемонии в храме Атона, где в молитвах связали имена Атона и Амона.

Как и большая часть крыши храма, та, что прикрывала часовню, где Панезий вел службу, была наполовину разрушена. Вот уже пятнадцать лет, как на починку крыши не выделялись средства. Ветер, который прорывался в дыры крыши, дважды гасил огонь жертвенника. Сама церемония сопровождалась диким мяуканьем кошек, ссорившихся из-за чего-то.

На следующий день в то время, когда должны были уже нести останки на гору, в склеп, расположенный рядом со склепом Эхнатона, поднялся сильный ветер. С трудом переносимый в окрестностях города, он стал адским на открытом пространстве. Со всей силой своей подлой природы Апоп пригнал в этот мир тучи пыли, песка и гной своих старых обид.

После того как они вышли из дворца, Анкесенамон, казалось, заснула на своем паланкине.

Мутнехмет, похоже, была одурманена снадобьями. Карлик Меней шел рядом с ее паланкином, пронзительно выкрикивая ужасные проклятия.

Через несколько минут обе женщины должны были скрыть свои лица под покрывалами, которые Сати мудро прихватила с собой, иначе им пришлось бы вернуться обратно.

За ними несли саркофаги царя и его матери, до которых носильщикам не было дела. Носильщики задыхались и надсаживались от крика, выплевывая время от времени вязкую от пыли слюну.

Наконец кортеж добрался до подножия горы перед склепом, который был открыт.

У Главного смотрителя чуть было не улетел парик. В тот момент, когда вносили деревянный саркофаг с останками Ая в склеп, где одна из его дочерей, Нефертити, уже спала рядом со своим странным супругом, подол платья Мутнехмет задрался порывом ветра и облепил ей лицо. Она в ярости одернула платье, так как пропустила этот решающий момент.

Во время неистовых порывов ветра придворным дамам приходилось одной рукой держать парик, а другой — край платья.

Солдаты были не прочь увидеть ноги этих дам, но их ослепляла пыль.

Когда Панезий произносил последнюю молитву, ветер прорвался под его одеяние и поднял его полностью, открыв взорам исхудавшее тело старика, которое явно не доставит больших хлопот бальзамировщикам.

Наконец дверь гробницы запечатали.

Все добирались, согнувшись, до паланкинов, спеша возвратиться во дворец, вернее, в то, что осталось от дворца. Захваченные столбом бешеной пыли, носильщики паланкина Мутнехмет чуть было не перевернули его. Она испустила душераздирающий крик, которым не соизволила почтить своего усопшего отца.

Царица, Мутнехмет, придворные дамы, смотритель и остальные возвратились во дворец, задыхаясь от кашля, тяжело дыша, все в пыли. Ванны были заняты до самого вечера, затем поужинали жареной уткой, которая скрипела на зубах.

Вопреки этому неприятному случаю, Анкесенамон отодвинула на два дня окончание этого запомнившегося всем визита.

Когда ветер утих, она на следующий же день отправилась в луга, где некогда познала своего первого мужчину. Инжир, который своей тенью скрывал их, был на том же месте и плодоносил, о чем никто не знал. Она отведала несколько плодов, вдруг почему-то приободрившись.

Она знала, как ей поступить.

Фраза Тхуту, произнесенная им при последней встрече, снова пришла ей на ум: «На троне должен быть сильный человек».

По возвращении в Фивы она послала Сати на рынок, чтобы предупредить зеленщика Сенеджа о том, что она хочет увидеться с его хозяином на следующий день.

Они с Сати все сделали, как и в первый раз, — переоделись в платья простых женщин. На пороге кухни Сати разыграла комедию, толкнув царицу, как если бы та была служанкой. Анкесенамон рассмеялась украдкой.

Она сразу узнала бывшего Первого советника, как всегда плохо выбритого. Он повел ее к тому же месту на берегу Нила, где речники продолжали заниматься своей работой.

— Я весь внимание, твое величество. Чем моя скромная особа может быть тебе полезной?

— Мне необходимо узнать твое мнение. Ты мне сказал, что на троне должен быть сильный человек.

— Это так, твое величество.

— Но я теперь никто.

Он вопросительно на нее посмотрел. Возможно, вспомнил о том, что ей предсказал: уподобиться Исис.

— Он тебе не предложил заключить союз?

— Наоборот. Неужели ты полагаешь, что я могу выйти замуж за этого солдафона? — бросила она вызывающе.

Он размышлял над ответом.

— Я не вижу другого сильного человека твоего круга, — нерешительно заявил он.