Запретный город - Жак Кристиан. Страница 17

— У меня тоже на душе неспокойно. Но я знаю, что выбора у нас нет. Значит, стесняться нечего, скрывать ничего нельзя. И они увидят нас такими, каковы мы на самом деле.

— Меня еще вот что тревожит: я-то предъявлю все те вещи, которых требуют от искателя. А что, если они и от тебя потребуют того же?

— Скоро увидим.

И тут Молчуна окликнул Овед.

— Вот то, что ты оставил у меня перед своим уходом, — сказал он и выставил кожаный мешок, полено — этой древесины очень высокого качества должно было хватить на изготовление дорогого кресла — и раскладное деревянное сиденье. — Но я вот что хочу спросить… Почему ты тогда не в приемный суд пошел, а сбежал невесть куда? Ведь все, что нужно для приема в братство, у тебя уже было наготове. И ты… ты же еще и приемный сын старшего мастера.

— Потому что тогда я еще не слышал зова.

— И поэтому ты так долго шатался по чужим краям?

— Так оно и есть. И я его услыхал — так близко, и он был такой громкий, что я боялся оглохнуть.

Кузнец вздохнул:

— Знаю, что правду говоришь. Но мне это никогда не понять… Ох, ладно. Все равно, удачи вам.

Утро выдалось на славу, а усиливающаяся жара становилась все невыносимее. Чета прибыла к главному посту стражи, и молодые убедились, что и у Собека скверное настроение бывает не всегда — вероятно, завтрак оказался вкусным и переваривался легко.

— Причин заключать вас в темницу или просто задерживать у меня нет, — сказал он с сожалением в голосе. — Так что идите-ка вы к северным вратам.

Слева от запертых ворот стоял на часах один из двух стражников. Вахта началась в четыре утра, а кончится лишь в четыре пополудни. В руках у него был большой жезл, рядом — навес, даже можно сказать — шалаш, чтобы спасаться от солнца. Разрешения переступать порог у него не было. А жил он, как и его напарник, на возделанных землях, вдали от Места Истины.

Голова квадратная, плечи широкие, жизнь гнула, да не сломала, хотя каких только передряг не случалось и с кем только и как только не доводилось биться… А жалованье курам на смех. Правда, вознаграждение доплачивают, когда торгашам нужен свидетель сделки: должен же кто-то подтвердить, что они и вправду ударили по рукам.

— Мое имя — Молчун, я — сын Неби. Моя супруга Ясна также услышала зов, как и я, и мы просим тебя открыть нам врата селения.

— У меня нет дозволения пропустить вас туда.

16

Кожа у дровосека была дубленая, как кожа для поделок, выделанная дубильщиками, а сам он без устали жевал листья бирючины. Дровосек и Жар брели за десятком коз, которых куда-то вела совсем старая коза, такая старая, что верилось: она-то уж должна знать, куда вести товарок.

— Мы лес рубим или скотину пасем?

— Что ты такой нетерпеливый, мальчик? Ремесла, вижу, совсем не знаешь: мои козы помогают мне не тратить попусту ни силы, ни время.

Старая коза приметила акацию, за которой уже начиналась пустыня, и ожесточенно накинулась на листву на тех ветвях, что росли пониже. Не в силах спокойно наблюдать за обжорством своей вожатой, прочие козы, распихивая друг друга, поспешили присоединиться к пиршеству.

— Видишь пальму вон там? Пошли, чуток посидим, а козы пускай пока поработают. У меня с собой хлеб, лук и бурдюк свежей воды.

— Я не лодыря гонять пошел, мне дерева нарубить надо. Много дерева.

— На что оно тебе?

— Мне нужно столько дерева, чтобы хватило на кресло.

— У тебя мебельная мастерская?

— Мне нужно дерево.

— У тебя всякие тайны да секреты, но выбивать их из тебя никто не собирается, ты не думай. Я вот дважды разводился, и все потому, что слишком доверял своим женам. И что вышло? Те с хлеба на воду едва перебиваются и на соломе ночуют, а я на старости лет с топором таскаюсь. Какому-то столяру угождаю.

— Так когда начнем?

— А ты гляди на коз во все глаза. По скотине сам поймешь.

Козы, встав на задние ноги, увлеченно очищали дерево от листвы. Когда они уже обглодали все, до чего смогли дотянуться, дровосек поспешил помочь животным. Зацепив веревкой за верхнюю ветку, он притянул ее к земле, так что стадо продолжило грешить чревоугодием.

— Как стараются, а? Оцени, мой мальчик. Акация голенькая, все с нее содрано — подчистую. На радость нам.

Жару была вручена секира с деревянным топорищем и кривым бронзовым лезвием. Сначала он несколькими легкими точными ударами надсек ствол, потом, не переводя дыхания, рубанул что было силы, Могучий удар поразил дровосека. Мало того, что юнец как будто бы не ведает устали, так еще и замах у него, как у заправского лесоруба.

— Говорю тебе, зря ты так спешишь… Торопыге и напортачить недолго.

— Я к тебе в ученики не прошусь и хлеб у тебя отнимать не собираюсь. Я заканчиваю. Вели своим козам подобрать еще одно дерево.

— А хозяин говорил…

— Топором я машу, а не хозяин.

Дровосек понял, что лишние невзгоды ему ни к чему. Да и козы — умницы! — сами нашли другое дерево. И пока они его обгладывали, дровосеку удалось славно перекусить. А потом Жар навалился на свою вторую акацию.

Молчун и Ясна прождали еще трое суток. Кузнец Овед приносил им скромную еду, не говоря ни слова, словно ему было строго-настрого велено блюсти обет молчания. И начальник Собек тоже, если встречался на пути, ни разу не заговаривал с молодыми.

Молодоженам оставалось лишь глазеть по сторонам, и они наблюдали, как приближается караван ослов, груженных съестными припасами и другим добром, как потом его разгружают, как пристально следит за разгрузкой страж у ворот, как суетятся помощники, и все это — для Места Истины. Чтобы в деревне ни в чем не было нужды, а селяне не отвлекались на низменные заботы.

— Скажи, это порядок тут такой? И все по правилам? — спросила Ясна.

— Не знаю. Те, за стенами… ну, они, верно, думают, что так лучше.

— Ожидать здесь вместе с тобой совсем не тяжко. Да и само место… оно такое волшебное, что время здесь порой течет, как густой мед.

Молчун оставался безмятежным — но это потому, что рядом была она. Рядом с ней и благодаря ей ему никакой удар не страшен, откуда бы он ни исходил. Если приемный суд надеется, что тоска окажется для них слишком мучительной и тяжелой, что они дрогнут и отступят, то он заблуждается. Просто быть здесь, в сердце пустыни, среди диких холмов, над которыми высится величественная Закатная вершина, и совсем рядом с тем местом, где творят ради вечности и живут тайной мастерства, разве это уже не счастье?

Но вот уже третий день был на исходе, и солнце клонилось к закату. И вдруг привратный страж оставил свой пост и направился к чете.

— Итак, Молчун, ты настаиваешь на своем намерении присоединиться к братству Места Истины?

— Мои намерения не изменились.

— А ты, Ясна?

— И мои не поменялись.

— Мы с моим напарником ответственны за передачу вестей. Можете черкнуть записочку кому-то из ваших близких. Ваше письмо прочтут прежде, чем вы предстанете перед приемным судом.

Молчун замотал головой, и жена повторила за ним отрицательный жест, думая об отце: он не захотел понять, почему его дочь приняла решение уйти из дома.

— В таком случае следуйте за мной.

Темнело стремительно. Помощники уже удалились восвояси: в большинстве своем жили они довольно далеко отсюда, на равнине. И могло показаться, что селение, тонущее во мраке, брошено и здесь давно никто не живет.

Хотя Ясна была преисполнена решимости, сердце ее все же трепетало. Сладостные чары этого волшебного места улетучились вместе с последними закатными лучами. Остался только страх. Ползучий, вездесущий, гнетущий.

Вслед за стражником молодожены дошли до северного входа, главных врат Места Истины.

— Ждите здесь.

Молчун взял жену за руку.

Охранник присел на корточки, зажег факел и потерял всякий интерес к своим спутникам. В небе, в последних желтых и красноватых отсветах закатившегося солнца, носились прилетевшие из пустыни соколы.